Экономическая идеология и церковное хозяйство

Сознание современника подавлено идеями материального благополучия. Еще ни одна эпоха бытия человечества не имела такой свободы от религиоз­ных верований и обычаев. По крайней мере, сегодня быт практически всех людей европейской цивилизации свободен от религиозной регламентации.

Бытовая (неделовая) жизнь православных христиан еще сохраняет обус­ловленность евангельскими принципами, ритмом богослужений и церков­ным календарем. Но это единственная массовая форма влияния религии на быт современника. Во всем остальном же деятельность и жизнь даже право­славного христианина связана с мирскими ценностями больше, чем с рели­гиозными ценностями.

У нашего современника можно обнаружить лишь только две экономиче­ские установки — буржуазную («рыночную») и социалистическую (коммуни­стическую). Всякая иная идеологическая установка хозяйствующего субъек­та является видоизменением этих двух основных установок. В основе той и другой установки лежат особым образом интерпретированные религиозные принципы и заповеди. Социализм и капитализм как мировоззрения имеют религиозное происхождение; корпус идей капиталистического менталитета связан с этикой Талмуда, протестантизма и католичества; социалистические же идеи легко выводимы из Священного Писания даже при его православ­ном истолковании, но эти идеи представляют собой бездуховное выражение истин Писания.

Все протестные движения средневековья, крестьянские войны и антикле­рикальные выступления свои социалистические лозунги составляли из выс­казываний Иисуса Христа и Его апостолов.

Неправда идей социализма состоит в том, что эти названные высказывания извлекаются из целостного контекста Писания, что неизбежно порождает еретическое истолкование благой Вести. Освободившись от истинного цер­ковного учения вследствие еретического истолкования Священного Писания, идеологи-социалисты восстают против реальной исторической Церкви и ста­новятся врагами христианства.

В отличие от прямолинейности отступления адептов социализма от хри­стианства, идеологи капитализма отходят от христианства, с немалой долей лукавства, в сторону атеистического материального интереса.

Этика Талмуда имеет один фундаментальный социальный принцип — разделение людей на два типа (свой и чужой), что дает возможность обосно­вывать допустимость недобросовестных партнерских отношений с «чужи­ми», если они выгодны для «своих». Именно такая религиозно-оправдатель­ная установка позволяет эффективно перераспределять богатство в пользу носителей этики «двойного стандарта».

Католицизм времени Ренессанса и финансистов Флоренции, Генуи и Венеции справился с извечным запретом ростовщичества тем, что сформулировал понятие «капитал», означающее некую, «данную Богом», способ­ность денег (богатства) самовозрастать. Этот лукавый выверт является псев­дорелигиозным оправданием финансовой практики средневековья; и это можно считать особой заслугой католицизма в становлении капитализма. Католики Флоренции оказались марксистами до Маркса. Теперь-то нам известно, что определение К. Маркса: «Капитал — это самовозрастающая сто­имость» — принадлежит не ему, а Иоакиму Флорентийскому.

И, наконец, протестантизм послужил становлению буржуазного миро­воззрения тем, что определил труд источником богатства, а накопление личностью материального богатства — показателем богоугодности обладате­ля этого богатства. Именно такая религиозная установка североевропейца XVI—XVIII веков дала тот всплеск трудовой (предпринимательской) деятель­ности, отлившейся затем в особую форму — буржуазность.

Православный предприниматель при совершении своих дел не делит лю­дей по вероисповедному признаку; до сих пор в православной среде ростов­щичество не находит оправдания; признавая труд источником материально­го богатства, православные, тем не менее, все видимое и невидимое воспри­нимают как дар Божий и сам труд считают не заслугой, но обязанностью (заповедью), которая совершенно не является поводом (или доводом) для присвоения части, данного Богом, богатства.

Специфически православной этики предпринимательства не сложилось. Если православный христианин оправдывает новую социальную идеологию «рыночного хозяйства», то можно быть уверенным, что он отступил от Пра­вославия в сторону этики протестантизма, католицизма и иудаизма.

Конечно, если систематизировать все постановления Церковных собо­ров, признаваемых православными церквами, добавить византийское зако­нодательство, воспользовавшись толкованиями Вальсамона, Властаря и др., то можно, по-видимому, выстроить ряд принципов, определяющих социаль­ное делание православного христианина. Но дело в том, что в среде, имену­емой себя «православной», благоговение перед решениями соборов весьма избирательное. Одно положение томоса принимается, а другое считается неактуальным.

Кроме того, мы не находим в Предании раз и навсегда установленных норм социальных отношений. Например, в Талмуде постановлено, что иудей, входящий в определенную общину, обязан 20% своего дохода отдавать на общественную благотворительность. Эта норма действует неизменно уже две тысячи лет. Нарушение подобных норм грозит отлучением от синагоги. Но такой регламентации социальной жизни православное общество не име­ет. При отсутствии собственной православной идеологии хозяйства, созна­ние православного члена общества дрейфует к апологии либо капитализма, либо коммунизма, но сейчас в большой мере он склоняется к капитализму в изводе «рыночной экономики».

Итак, весь корпус научно-богословской письменности Русской Право­славной Церкви не имел до сих пор последовательного экономического и общественного учения. Поскольку со взглядами на экономику тесно связаны политические предпочтения человека, то нынешнее расширение спектра политических идей неизбежно повлекло формирование разномыслия среди верующих, доходящего порою до непримиримой конфронтации.

Потребовалась ясно выраженная единая точка зрения Русской Право­славной Церкви на современные вопросы общественного бытия, что завер­шилось принятием «Основ социальной концепции Русской Православной Церкви». Так, Церковь впервые высказала от лица своей Полноты взгляд на современные социально-экономические и политические проблемы и насущ­ные вопросы общественного бытия.

Особого экономического учения Русская Церковь до сих пор не имела, и это не случайно. Русская Церковь периода наибольшей интеллектуальной де­ятельности в XIX в. не могла вырабатывать особой экономической теории, поскольку это было для нее вроде бы не актуально, а, с другой стороны, лю­бое добросовестное размышление над вопросами собственности и распреде­ления богатства наталкивалось бы на бескомпромиссность Евангельских за­ветов материального равенства. Поэтому беспристрастный исследователь скоро бы стал слыть социалистом — человеком с неугодными для класса соб­ственников взглядами. Ведь даже заволжские старцы (прп. Нил Сорский) могли быть обвиняемы в жидовской ереси из-за своего нестяжательства, что же тогда говорить о рядовом ученом христианине-экономисте. Любые церковные или околоцерковные публикации на экономическую тему в XVIII—XX веках были либо апологией буржуазных отношений, либо — про­поведью идей социализма.

Сегодня Православная Церковь решительно отличается от Цер­кви XIX века именно по своим социальным отношениям с государством, уч­реждениями и гражданами.

Церковь (здесь и в дальнейшем, в тексте настоящих лекций, употребляе­мое слово «Церковь» будет означать Церковь как организацию, а не Мисти­ческое Тело Христово) и ее учреждения становятся рядовыми хозяйствующи­ми субъектами, такими же, как и любое иное учреждение, действующее на территории Беларуси в соответствии с Гражданским кодексом. И теперь уже нельзя сводить всю проблематику церковно-экономических от­ношений к идеологическим и апологетическим проповедям. Уже надо давать ответ, например, как Приходскому Совету выполнить все требования Кодек­са законов о труде независимо от того, кто является получателем заработной платы (жалованья) — клирик или мирянин — и как согласовать требования гражданских законов с писаными и неписаными правилами и обычаями внутреннего церковного устава.

Сегодня настоятель храма вольно или невольно занимается тем, что зап­рещено ему каноническим правом — финансовыми операциями, организа­цией материального производства, предпринимательской деятельностью и прочими видами социально-экономического делания, обеспечивающего приходу экономическую независимость и высокое благосостояние клириков.

Современный клирик имеет более высокий уровень благосостояния, по сравнению с клириком XIX века. Это связано с тем, что церковные учрежде­ния стали особыми юридическими лицами, что дало право и обязанность са­мостоятельно вести хозяйственную и финансовую деятельность. Кроме того, особенности жертвенного происхождения церковного богатства и особенно­сти уставов религиозных организаций обеспечивают сверхдостаточную авто­номность церковного хозяйства и возможность вести очень эффективную хозяйственную жизнь религиозных учреждений, что непосредственно отра­жается на благосостоянии клириков.

Эти и другие вопросы, связанные с экономическими отношениями, так или иначе, становятся злободневными, и придется давать недвусмысленные ответы народу и государству о сущности церковного богатства.

При нынешнем всеобщем поклонении новому идолу — «рыночной эко­номике» естественное развитие хозяйства церковных учреждений нельзя уп­разднить никакими ограничительными решениями бывших церковных со­боров и неписаными правилами церковного благочестия; ныне надо найти достойную форму обоснования необходимости и возможности экономиче­ской деятельности церковных учреждений.

Развитие церковного хозяйства может идти разными путями. Определя­ются как минимум два направления — хозяйство для финансирования соб­ственной уставной богослужебной деятельности и хозяйство, связанное с осуществлением гуманитарных программ (призрение престарелых, образова­тельная деятельность, социальная реабилитация и медицинская помощь и иное), которые составляют содержание так называемого социального слу­жения Церкви.

После разрушения социализма в Беларуси снизился уровень системы образования, медицинского обслуживания, деградировала система социального призре­ния и т. п. Многие считают, что Церковь может реанимировать эти области социального делания, если в рамках социального партнерства с госу­дарством последнее будет выделять для этого специальные бюджетные сред­ства.

Но иногда можно слышать от клириков, что Церковь, например, не обя­зана вкладывать свои средства в воспитание и общее образование детей, по­тому что-де государство со всех без исключения берет налоги и что забота о народном образовании есть исключительная область государственного уп­равления. Поэтому необходимо принципиально определиться — ответствен­на ли Церковь за нравственность своих будущих прихожан и, следовательно, должна вкладывать свои средства в образовательные программы, или же Церковь не должна «перехватывать инициативу» у государства в области формирования личности по той простой причине, что, мол, государство обя­зано блюсти нравственность своих граждан и для этого собирает с них нема­лые налоги.

И таких вопросов немало.

В зависимости от решения вопроса о роли и месте Церкви в системе со­циально-экономических отношений может измениться все хозяйственное развитие Церкви и пойти либо по пути корпоративной самозамкнутости (клерикализма), сдобренной скрытым предпринимательством, либо по пути социального служения всему народу (верующему и неверующему). На мой взгляд, пока в Беларуси преобладает первый вариант.

Поиск по сайту: