О ЛОГИЧЕСКОМ И ОБРАЗНОМ МЫШЛЕНИИ

У художника «восприимчивость гораздо живее и сильнее» чем у мыслителя, «художник свой взгляд на мир выражает в живых образа», в то время как мыслитель переносит новый факт «из живой действительности в отвлеченную сферу рассудка».

Н. А. Добролюбов.

Фактически психологическое изучение сознания шло главным образом по линии изучения мышления. В результате, говоря о со­знании, стали иметь в виду именно мышление, круг представлений понятий. Но психологическое развитие сознания не сводится к раз­витию мышления. Сознание имеет свою собственную содержатель­ную психологическую характеристику, о чем мы еще будем гово­рить. Здесь же сосредоточим наше внимание только на процессах мышления.

В ходе мышления в мозгу человека происходят сложные психо­физиологические процессы по переработке накопленной (зафик-

78

сированной памятью) и идущей информации от органов чувств, как из внешнего, так и органов нашего тела. Причем, как мы уже говори­ли, процессы эти происходят как бы на двух уровнях, для каждого из которых свойственны свои специфические особенности (первый уровень - дискурсивное (рассудочное) мышление; второй - неосоз­нанная деятельность). И хотя до настоящего времени мы не выяви­ли до конца все звенья неосознанной формы психической деятель­ности, но контуры ее, как мне кажется, начинают более четко прори­совываться.

Исходя из анализа антропогенеза и индивидуального развития ребенка можно выделить следующие фазы развития мышления: на­глядно-действенное, наглядно-образное- и словесно-логическое или дискурсивное. Основным критерием, лежащей в основе данной ква­лификации, является характер связи мыслительных процессов с не­посредственно воспринимаемой ситуацией.

В 1913 г. профессор В. Келлер в специально оборудованной ла­боратории провел серию экспериментов с шимпанзе на их сообра­зительность. Публикация Келлера стимулировала многих исследо­вателей к психологическим исследованиям приматов.

И. П. Павлов при проведении одного из экспериментов перед клеткой, в которой сидела шимпанзе по кличке Султан, положили банан. В клетке есть палка, но она коротка для того, чтобы достать плод. Перед клеткой лежит другая, значительнее длиннее. Султан короткой палкой достает более длинную, а уже ею достает плод. В этом эксперимент отчетливо видно, что для достижения основной цели - овладеть приманкой, - шимпанзе ставить промежуточную -достать длинную палку.

В природных условиях обезьяны используют не только «дорабо­танные» палки, ветки и камни, но и достаточно большое количество других «подручных» средств. Так, например, чтобы достать воды из дупла и напиться, они берут в руку сухие листья, (мох) делают из них комок, опускают в дупло с водой, а затем как из губки высасыва­ют воду. Однако, вернемся в лабораторию Павлова.

Экспериментальный вольер. На потолке подвешена груша, а на полу разбросаны ящики различной величины. Обезьяна, по кличке Рафаэль, знакомится с ситуацией и начинает из ящиков возводить пирамиду. Вначале она берет маленький ящик и ставит на него боль­шой - не получается. В результате проб и ошибок Рафаэль построил пирамиду и достал грушу.

Мы непосредственно видим, как в процессе манипулирования с ящиками на основе проб и ошибок у обезьяны образуется опты. На

наших глаза строятся целые цепи ассоциаций, ведущие к решению задачи, и отбрасыванию тупиковых. «А когда обезьяна строит свою вышку, чтобы достать плод, - говорил И. П. Павлов, - то это «услов­ным рефлексом» назвать нельзя... Тут нужно сказать, что это есть начало образования знания, улавливание постоянной связи между вещами - то, что лежит в основе всей научной деятельности, зако­нов причинности и т. д.». Это и есть не что иное как конкретно-об­разное мышление, вплетенное в реальную действительность и осу­ществляемое, образно выражаясь, «руками» обезьяны.

Если мы проследим развитие ребенка, то выясним, что вначале у него появляется наглядно действенное мышление. При построении им пирамидки или рисунка из кубиков все составляющие элементы должны находиться в поле его зрения. В возрасте примерно от трех до четырех лет мышление у ребенка становится наглядно образным. Хотя связь мышления с практическими действиями сохраняется, но она уже не такая непосредственная как раньше. Теперь в процессе познания ребенку далеко не всегда требуется действие с предмета­ми, как раньше, но во всех случаях ему необходимо отчетливо вос­принимать и наглядно^тредставлять все объекты, которые он анали­зирует. Иначе говоря, ребенок мыслит лишь наглядными образами пока не овладеет абстрактными понятиями.

Возьмите два прозрачных сосуда - один высокий и узкий, а дру­гой широкий и низкий. Налейте в широкий сосуд воды, потом по­просите ребенка 5-6 лет перелить эту воду в высокий. И удивитель­ная вещь: хотя ваш подопытный сам переливает ту же самую воду, он скажет в узком сосуде вводы стало больше, чем в широком. Это потому, что у ребенка нет понятия о постоянном количестве веще­ства. Их наглядно образное мышление полностью подчинено вос­приятию и следует за ним.

С развитием воображения дети начинают оперировать образами тех или иных объектов без непосредственного восприятия. Неред­ко вспоминаемые образы могут достигать вещной убедительности и проецироваться во вне. Это явление носит название эйдетитзм («эй-дос» с греч. «образ»).

В начале XX века И. П. Павлов на основании наблюдения и ис­следований пришел к выводу, что всех людей в принципе можно раз­делить на три типа:

Первый тип - художественный. Это люди живущие впечатления­ми от реальной действительности, у которых преобладает конкрет­но-образное мышление (первая сигнальная система), Они охваты-

вают действительность целиком, сплошь, сполна, без всякого дроб­ления, без разделения. Если это художник, писатель или драматург, то у него сильно развито творческое воображение, которое может приводить к появлению эйдетических образов. Эйдетизм у взрос­лых может служить предпосылкой к художественному творчеству. О значении эйдетических представлений для писательского труда К. Г. Паустовский писал: «Я вспоминал не последовательное тече­ние жизни, а отдельные, если можно так выразиться, ее рубрики. То я начинал вспоминать все гостиницы... где я останавливался, то все реки, какие видел за свою жизнь, все морские пароходы, на которых мне приходилось плавать, или всех девушек, которых я мог бы, как мне казалось, полюбить. Пристрастие к этим воспоминаниям было совсем не таким бессмысленным, как мне сначала казалось. Когда я вспоминал, например, гостиницы, я вызывал у себя в памяти все мелочи, связанные с ними, - цвет затертых дорожек в коридорах, рисунок обоев, гостиничные запахи и олеографии, лица гостинич­ных девушек и их манеру говорить, затасканную гнутую мебель, -все, вплоть до чернильницы из похожего на цвету на мокрый сахар уральского камня, где никогда не было чернил и лежали совершен­но высохшие мушиные трупы. Вспоминая, я старался все это уви­деть как бы вновь. И только потом, когда я начал писать, я понял, что такого рода воспоминания очень помогли мне в работе. Они при­учили память к конкретности, полной зримости, к переживанию за­ново уже пережитого и накопили большой запас отдельных частно­стей. Из этого я потом мог выбирать то, что было мне нужно» (136).

У художника Дж. Рейнольдса первый сеанс протекал как обыч­но: человек усаживался кресло, а он в течение 30 -40 минут набра­сывал его портрет. В последующие сеансы он ставил кресло на пре­жнее место, располагался около мольберта и усилием воли вызывал образ портретируемого, и ему казалось, будто бы тот действительно сидит в кресле перед ним. Работа продвигалась столь же успешно, как при первом сеансе.

Если раньше видение, будучи в жизни хорошо известным явле­ниям все же считалось чисто психологическим свойством, то начи­ная с Сеченова убедительно показано, что оно сопряжено с мышеч­ными движениями глазо-двигательного аппарата. «Современная фи­зиология убеждает, - пишет П. В. Симонов, - что мысленные обра­зы, как и все остальные проявления высшей нервной деятельности человека, отнюдь не чисто психические явления, лишенные эффек­тивности выражения. Если предложить человеку мысленно предста-

ла

вить какой-либо предмет, то световой луч от зеркальца, закреплен­ный на глазном яблоке, нарисует на фотобумаге контуры этого пред­мета... Иными словами, когда мы зрительно представляем себе объект, аппарат нашего глаза ведет себя так, как вел себя при рас­сматривании реального предмета» (148).

Подавляющее большинство выдающихся художников и писате­лей обладают эйдетической память. В этом смысле Гоголь говорил, что почти у всех писателей, которые не лишены творчества, есть способность, которую он назвал воображением, способностью пред­ставлять предметы отсутствующие так живо, как бы они были перед вашими глазами. Способность эта действует у писателей только тог­да, когда они отдаляются от предмета, который описывают. Вот по­чему в какой-то степени художников и писателей можно сравнить со своеобразным зеркалом, отражающим в образах природу, людей, социальные явления и т. д.

Второй тип - мыслительный. Это люди, которые главным обра­зом оперируют понятиями, абстракциями на базе слов и символов (вторая сигнальная система).С помощью языка человек перераба­тывает воспринятые представления в понятия. Павлов писал: «Сло­ва стали «обозначать все, что люди непосредственно воспринимали как из внешнего, так из своего внутреннего мира, и употреблялись ими не только при взаимном общении, но и наедине с самими со-бой»(133).

Дробя действительность в своем анализе, они как бы умерщвля­ют ее, делая из нее какой-то временный скелет. Затем только посте­пенно, как бы заново собирают ее части и стараются их таким обра­зом оживить, что вполне им все-таки не удается. Эту тактику позна­вательного поведения Гете образно выразил в словах Мефистофе­ля:

...Живой предмет желая изучить, чтоб ясное о нем познание получить, -Ученый прежде душу изгоняет, Затем предмет на части расчленяет, И видит их, да жаль: духовная их связь Тем временем исчезла, унеслась...

Это обуславливается тем, что образные, цельные представления подавляются работой второй сигнальной системой. Вот почему сре­ди людей мыслительного типа не бывают художников.

Люди, у которых два вида мышления находятся в равновесии, образуют третий - средний тип. Среди великих людей это равнове-

сие наблюдается лишь как чрезвычайная редкость. Если мы обра­тимся к древней истории, то там найдем Лукреция, развивающего атомистическую теорию и писавшего художественные произведе­ния; в новой истории - Леонардо да Винчи и М. В. Ломоносова.

Потребовалось много десятилетий кропотливой работы клини­цистов, физиологов, психологов и других специалистов, чтобы дать анатомическое обоснование гениальному прозрению И. П. Павлова о наличии у человека художественного и мыслительного типов по­знавательной деятельности.

Удалось выяснить, что наш мозг асимметричен. В левом полу­шарии в основное реализуется абстрактное мышление (речь) по сво­им законам, тогда как в правом - функционирует образное мышле­ние, имеющее свою специфику.

Отчетливо функции левого и правого полушария были выявлены при лечении больных электрошоком. Вначале на голову больного электроды накладывались с двух сторон и производили воздействие, После электрошока сознание у больных возвращалось через 1-2 часа. В дальнейшем электроды стали накладывать только на одну сторону головы. При таком методе электрошоком угнетается только одно полушарие, а второе же остается активным. На ЭЭГ четко про­слеживается, что одно полушарие спит глубоким сном, другое нахо­дится в бодрствующем состоянии.

При проведении курса лечения состоящего из 8 - 12 сеансов, электроды стали накладывать то на правую, то на левую сторону го­ловы. Это дало возможность сравнивать поведение человека как в обычном, так и в «право- и левополушарном» состоянии. На осно­вании исследований удалось создать обобщенный образ условно на­званный «лево- и правополушарного» человека.

«Левополушарный» - легко вступает в беседу, точно восприни­мает смысл слов и много говорит. Даже болтлив. Однако голос его может быть глухим, гнусавым и даже лающим. Ударения ставятся не там, где нужно. Начав фразу тихим голосом, он может в конце пе­рейти на крик. Эмоциональные паузы из речи исчезают. В разговоре он и сам утрачивает способность понимать значение речевых инто­наций собеседника. Он также не узнает хорошо знакомые мелодии. По существу у него нарушено восприятие сложных звуков. Он ока­зывается беспомощным при выполнении тестов, требующих вос­приятия фигур и ориентации в пространстве. Но функции абстракт­ного мышления у него не только сохранены, но даже несколько ут­рированы. Он легко и логично оперирует понятиями. Слова запоми-

нает очень быстро и надолго, но не способен удерживать в памяти предъявляемые геометрические фигуры и различные картинки. Пра­вильно называя больницу, номер палаты, в которой находится, он в то же время дезориентирован, поскольку не может узнать палату, найти туалет и т. д. Формально зная все времена года, глядя в окно, в котором видны голые деревья и сугробы снега, не может опреде­лить: зима сейчас или лето.

У «правополушарного» человека словарный запас резко снижен, но голос сохраняет все тембровые оттенки. Хотя он узнает все окру­жающие предметы и пользуется ими без затруднений, он не всегда может вспоминать, как они называются. Поэтому он охотнее объяс­няется жестами и мимикой, чем словами. Хотя «правополушарный» человек слова воспринимает с большим трудом, но хорошо отлича­ет эмоциональные оттенки, что недоступно «левополушарному». Прослушав мелодию, легко и свободно может напеть ее. Но если попросить его классифицировать звуки или предметы, то эта задачи для него оказывается непосильными. У него нарушена память на слова, но в то же время образная память хорошо выражена.

По своей сути «лево-» и «правополушарный» человек - это два антипода. Но как и в жизни, люди с противоположными характера­ми, дополняют друг друга, нередко образуя хорошо совместимую пару, так и совместная работа двух полушарий у здорового человека обеспечивает качественно новый уровень психического отражения и регуляцию поведения. Как в диаде людей кто-то из них берет на себя функции лидера, так и в цельной работе мозга одно из полуша­рий становится доминантным, преобладающим.

Все эти наблюдения и исследования показали, что у человека конкретно-образное мышление (первая сигнальная система) лока­лизуется в правом полушарии, а логическое, абстрактное мышление, осуществляемое на основе речи и символов (вторая сигнальная си­стема), - в левом. Преобладание правого полушария создает художе­ственный, а левого - мыслительный тип (21).

По своей сути левое и правое полушария - это как бы два антипо­да. Но как и в жизни, люди с противоположными характерами, до­полняя друг друга, нередко образуя хорошо совместимую пару, так и совместная работа двух полушарий у здорового человека обеспе­чивает качественно новый уровень психического отражения и регу­ляцию поведения. Как в диаде людей кто-то из них берет на себя функции лидера, так и в цельной работе мозга одно из полушарий становится доминантным, преобладающим, что позволяет говорить

о художественном и мыслительном типе. Видимо следует напом­нить, что вторая сигнальная система, а на основе ее и сознание, по­явилась только у человека на самом позднем этапе антропогенеза.

В 1923 г. русский физиолог А. А. Ухтомский обнаружил, что в коре полушарий головного мозга могут возникать очаги стойкого возбуждения, которые он назвал доминантами («доминанта» с ла­тинского - «господствовать»). Господство очага возбуждения про­является, во первых в том, что он притягивает нервную энергию (ин­формацию), из других участков мозга, суммирует ее и тем самым усиливает себя. Во вторых, доминирование такого очага затормажи­вает (отрицательная индукция) другие работающие нервные центры и соответствующие представления не входящие в состав «интере­сов» доминанты. Поэтому, пока существует доминанта, она по свое­му преобразует и направляет всю нервную деятельность. Например, у голодного животного возникает доминанта, которая обуславлива­ет поиск пищи. По такому же принципу образуются и действуют обо­ронительная, половая и другие доминанты.

Римский юноша Муций, пытаясь убить этрусского царя Порсе-ну, осаждавшего Рим в 508 году до н. э., попал в плен. Разгневанный царь приказал развести огонь в жертвеннике, чтобы пытать юношу и узнать сообщников. Муций гордо подошел к жертвеннику и поло­жил правую руку в огон. Продолжая разговаривать с царем, он дер­жал руку в огне, пока она не обуглилась. Изумленный поступком молодого римлянина, показавшего силу духа нации, Персена отпус­тил его и снял осаду. Образ Муция, прозванного Сцеволой (левша) вошел в мировую литературу. Аналогичные примеры можно привес­ти из истории различных религий, медицины и Великой отечествен­ной Войны.

И. П. Павлов смоделировал подобные ситуации в лаборатории. У собак условный пищевой рефлекс вырабатывался не на индиффе­рентный агента (звонок, вспышка света и т. д.), а постепенно на раз­рушительный раздражитель, вызывающий прирожденный оборони­тельный рефлекс. Кожа голодной собаки раздражалась слабым элек­трическим токам и подкармливалась. Постепенно ток усиливался до максимума. Опыт кончался тем, что на сильный ток, как и сильный ожог и механическое разрушение кожи, имелась только пищевая реакция (соответственно двигательная и слюноотделение) без ма­лейшей оборонительной, даже без изменения дыхания и сердцеби­ения, свойственных этой реакции. На одной из «клинических сред» И. П. Павлов говорил, что это результат достигался направлением

внешнего раздражения к пищевому центру одновременно с задер­живанием центра оборонительной реакции.

Он показал этот опыт известному английскому физиологу Ше-рингтону, который сказал: «Я теперь понимаю христианских муче­ников, которые охваченные своей идеей, они легко шли на всякие мучения и совсем не чувствовали их».

Павлов считал физиологической основой сознания «светлый» очаг оптимального возбуждения клеток, который в процессе логи­ческого мышления как бы движется по коре полушарий, а клетки, не охваченные им, находятся в состоянии пониженной возбудимости. По мнению Павлова, именно такие отделы мозга с пониженной воз­будимостью и обуславливают подсознательную деятельность, под­готавливающую для сознания «сюрпризы» в виде готовых решений. Однако, модель Павлова об «очаге оптимальной возбудимости» есть скорее образное описание, гипотеза, чем строго научное раскрытие проблемы.

4. О «ПРЕЗЕНТАЦИИ» СОЗНАНИЮ

Из всей суммы имеющихся знаний в каждый мо­мент в фокусе сознания светится лишь небольшая доля. О некоторых хранящихся в мозгу сведениях люди даже не подозревают.

А. А. Спиркин

Но вот что любопытно, не зная еще о физиологических законо­мерностях, открытых Павловым и Ухтомских, психологи конца XIX и начала XX веков на основании опросов ученых, которые подвер­гали самоанализу процессы неосознанной деятельности в процессе творчества, выдвигают ряд объяснений о функционировании созна­ния и подсознания. В этих гипотезах, выраженных в образной фор­ме, можно усмотреть некоторые мысли, вошедшие в модель о под­сознательной деятельности И. П. Павлова.

Психолог У. Джеймс ввел в научный оборот понятие о «краевом сознании», которое его коллега Ф. Гальтон перефразировал в «при­хожую сознания». В 1908 г. он писал: «Когда я начинаю размышлять о чем-нибудь, мне кажется, что процесс этого размышления следу­ющий: идеи, которые находятся в моем сознании, как бы притягива­ют к себе наиболее подходящие из числа других идей, находятся поблизости, хотя и не в центре моего внимания. Все происходит так, как если бы в моем уме был зал для приемов, где располагается со­знание и где перед ним одновременно представляют две или три

идеи; В то же время прихожая полна более или менее подходящими идеями, расположенными вне Поля зрения полного сознания. При­бывающие из прихожей идеи, наиболее связанные с идеями, на­ходящимися в зале для приемов, кажутся созванными механичес­ки-логическим образом, и каждая по очереди получает аудиен­цию».(Цит. по: 2),

Физиологи называют глаз частью мозга, вынесенной на перифе­рию, способной в какой-то степени и мышлению. Ведь это равно что сказать: зрение - часть мышления. Зрительное восприятие вов­лекает многочисленные источники информации помимо тех, кото­рые воспринимаются глазом, когда мы смотрим на объект. В про­цесс восприятия, как правило включаются и знания об объекте, по­лученные из прошлого опыта, а этот опыт не ограничивается зрени­ем, но предполагает и другие ощущения: осязание, вкусовые, обо­нятельные, слуховые, а возможно, также температурные и болевые.

Способность чувствовать на расстоянии дала возможность че­ловеку научился исследовать вещи со всех сторон, видеть дальше, чем позволяло непосредственно ощупывание, В этом дальнодей­ствии не только залог безопасности, но и истоки размышления, от­влеченного, теоретического видения, истоки предвосхищения, пре­дусмотрительности. Тяга к упорядочности проявляется уже в сет­чатке. Оно пронизывает все мышление, служит средством решения многих задач, задает тон в искусстве и науке. И не случайно специа­лист в области зрения Р. Л. Грегори назвал одну из своих книг «Ра­зумный глаз». Чтобы описать механизмы перехода подсознательно­го в осознаваемое, психолог Уоллас использует сравнение с функ­ционированием зрения.

Область отчетливой видимости глаз состоит из маленького (фо­кального) круга, окруженного областью периферического зрения, которое становится все более и более расплывчатой по мере при­ближения к пределу видимости. Многие люди не отдают себе отче­та в существовании этой области зрения. Но если там происходит что-нибудь интересное, у нас возникает естественное желание по­вернуться в соответствующем направлении Используя эту законо­мерность, Уоллас утверждает, что «одной из причин, из-за которой мы не знаем умственных процессов, происходящих в периферичес­ком сознании, является то, что в нас сильна тенденция перевести их в область полного сознания, если они представляют для нас инте­рес» (2).

У А. Н Леонтьева по этому поводу можно найти следующее тео­ретическое рассуждение о некоторых общих чертах функциониро-

вания сознания и неосознаваемой деятельности: «Главное измене­ние в форме психического отражения, которое происходит при пе­реходе к человеку, заключается в том, что действительность откры­вается ему в объективной устойчивости ее свойств, в ее отделенно-сти, независимости от субъективного отношения к ней человека, от наличных его потребностей или, как говорят, «презентируется» ему. В факте такой «презентированности», собственно, и состоит факт сознания, превращения несознательного психического отражения в сознательное» (93).

Воспользуемся примером для пояснения того, что имеется в виду под «презентированностью». Допустим, что человек идет по улице, углубившись в беседу со своим спутником. В нормальных случаях все его поведение находится при этом, конечно, в полном соответ­ствии с происходящим вокруг: он замедляет свои шаги на перекрес­тке, обходит двигающихся навстречу пешеходов, поднимается вновь на тратуар и т. д. Не вызывает сомнений, что он воспринимает окру­жающее. Имеет ли он, однако сознательный образ обстановки ули­цы? Если он очень углублен в беседу, этого, как известно, не бывает без возникшей доминаты. В таком случае можно сказать, Как утвер­ждает Леонтьев, что обстановка улицы в данный момент не «пре-зентирована» ему, т. е. не находится в поле ясного сознания. Но вот неожиданно автомобилист на его глазах сбивает пешехода И в этот момент перед ним как бы открывается картина улицы и транспорт­ного происшествия. Все это теперь «презентировано» ему.

Ж Адамар считал, что возможно неосознаваемая внутренняя речь реализуется в зоне «краевого сознания». Он так же утверждал, что обычно трудно заметить границу между ясным сознанием и крае­вым. По его мнению эти трудности оказываются значительном мень­шими при анализе изобретательского творчества. Причину он видит в том что изобретательская работа сама по себе неуклонно направ­ляет мысль на решение проблемы, и как только это решение получе­но, рассудок только тогда может воспринять, что происходило в «кра­евом сознании».

Психолог Ипполит Тэн, был убежден, что за наиболее поверхно­стным слоем подсознательного, каковым можно считать «краевое бессознательное», имеются более глубокие слои подсознательного и что существуют своего рода непрерывные переходы между ясным сознанием и все более и более скрытыми уровнями подсознатель­ного. Эту идею он образно описал в 1894 г.: «Можно сравнить рас­судок человека с театральной сценой неопределенных размеров, рам-

па которой очень узка, но сцена начиная от рампы, расширяется. Перед этой освещенной рампой есть место лишь для одного актера. Далее на разных планах сцены, находятся различные группы, кото­рые тем менее отчетливы, чем дальше они от рампы. Еще дальше этих групп, в кулисах и на дальнем заднем плане, находится множе­ство темных форм, которые иногда внезапный вызов выводит на сце­ну или даже к огням рампы. Этот муравейник актеров всех разрядов всегда в каком-то брожении, которое выдвигает корифеев, по оче­реди появляющихся перед нами как бы в волшебном фонаре» (170)

Эти превращения неосознанного содержания в сознаваемое и наоборот, которые происходят в связи с изменением места, занима­емого данным содержанием в структуре деятельности, образно из­ложенного Теном, могут быть в настоящее время поняты с нейро­физиологических позиций.

Современные исследования показывают, что всякая деятельность физиологически представляет собой динамическую функциональ­ную систему, управляемую сложными и многообразными сигнала­ми, поступающими как со стороны внешней среды, так и со сторо­ны самого организма. Эти сигналы, поступающие в разные взаимо­связанные нервные центры, в том числе проприоцептивные, т. е. идущие от мышц, синтезируются. Участие тех или других нервных центров и характеризует структуру деятельности с неврологической стороны. Деятельность может протекать на разных этажах нервной системы, при участии различных ее «уровней». Эти уровни, однако, неравнозначны. Один из них является ведущим, в то время как дру­гие играют роль («фонового уровня», по терминологии Н. А. Берн-штейна). Бернштейн подчеркивает, сознательными всегда являются сигналы наиболее высокого, ведущего уровня. Это сознаваемое со­держание и управляет деятельностью, строение которой может быт различно. Сам же ведущий уровень ее определяется тем, что Берн­штейн называл решаемой задачей, целью деятельности.

Поиск по сайту: