АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция

Цельс, Alethes Logos («Правдивое слово»)

Читайте также:
  1. Ancient and Early Medieval
  2. APRESENTAMOS
  3. CHAPTER 2
  4. Chapter 3
  5. Chapter Two: The Power of Ephemera: Ritual Praxis and the Contested Rise of the
  6. COMBINING FORMS
  7. DE MORTE PEREGRINI
  8. English etymology
  9. Ex. to beg and beggar
  10. Genaue Darlegung des orthodoxen Glaubens (Expositio fidei)
  11. Glossaire
  12. I. Introduction

 

Сочинение Цельса — значительнейшее из дошедших до нас произведений древности, направленных против христиан. Об авторе известно только его имя — Цельс. В своем апологетическом труде в 8 книгах с. Celsum («Против Цельса») отец церкви Ориген перефразирует и цитирует почти всю книгу Цельса, тем самым сохранив ее для нас. Но уже Ориген не мог сказать в точности, кто автор «Правдивого слова». Ориген «ругает» Цельса эпикурейцем, указывая при этом (1, 8), что было два эпикурейца по имени Цельс — один при Нероне, другой при Адриане и его преемниках. Это дало повод отождествлять нашего Цельса с тем лицом, к которому Лукиан обращается со своим очерком об Александре из Абонотиха; но и о Лукиановом Цельсе ничего, кроме имени, неизвестно. Впрочем, Ориген в других местах своей книги признает, что Цельс выступает как платоник или пифагореец, нарочно якобы скрывая свой эпикуреизм, чтобы внушить к себе больше доверия. В действительности Цельс, хоть иногда и высказывается в духе эпикуреизма (в вопросе о вечности мира, об отрицании провидения, об отношении к чародейству и всякого рода религиозному шарлатанству), по всем основным вопросам проявляет себя как последователь Платона, — конечно, с теми поправками, которые образованный философ II в., знакомый со всеми философскими школами, мог вносить в платоновский идеализм. Характерно, что, ссылаясь на множество философов древности, Цельс ни разу не упоминает Эпикура, которого Ориген поминает на каждом шагу. Цельс дает развернутую критику христианства с точки зрения ученого и философа-идеалиста, отвергающего христианскую мифологию и основные догматы воплощения, воскресения, откровения, библейскую космогонию и эсхатологические чаяния. Во введении он, кроме того, критикует христианство и с точки зрения иудаизма. В заключение он призывает христиан образумиться, отказаться от своей исключительности и признать официальный римский культ.

Аргументация Цельса иногда довольно остроумна, и кое-что из нее проникло через века даже в нашу антирелигиозную литературу. Но интерес книги Цельса для нас не в его критике христианства — критике с позиции идеалиста-верующего, а в характеристике христианства, данной посторонним наблюдателем, которого нет оснований заподозрить в пристрастности суждений. Следует отметить, что Цельс, как и Гиерокл, был знаком с христианскими «писаниями» и евангельскими мифами и подходил к ним с обычной точки зрения инаковерующего человека античной эпохи: он не подвергал их научно-исторической критике, верил на слово христианским басням, что был на земле Иисус, и стремился лишь доказать, что эта никогда на деле не существовавшая «личность», созданная лишь религиозной фантазией, не была божеством [287].

Приведенные ниже отрывки переведены по критическому изданию: Die griechischen christlichen Schriftsteller der ersten drei Jahrhunderte, herausg, im Auftrage der Kirchenväter-Commission der Preussischen Akademie der Wissenschaften von Paul Köttschau, BB II—III, Leipzig, 1899.

Содержание книги Цельса следующее.

Введение. Христиане представляют собою противозаконную организацию, учение их — варварское и к тому же неоригинальное. Иисус творил чудеса при помощи колдовства. Христиане слепо веруют вопреки разуму. Иудейство, из которого возникло христианство, отличается нетерпимостью, стремлением обособиться от всех. Христианство — учение новое, имеющее последователей лишь среди невежд.

Часть I. Опровержение христианства с точки зрения иудейской (в этой части у Цельса рассуждение ведется от лица еврея).

Иисус — не мессия, ибо он родился не божественным путем, не обладает чертами бога, не совершил ничего божественного. Все пророчества об Иисусе никакого отношения к нему не имеют. Приписываемые Иисусу чудеса, смерть и воскресение можно без труда опровергнуть. Иисус сам в свой смертный час признал свое бессилие.

Часть II (здесь и в дальнейшем Цельс говорит уже от своего лица).

Опровержение христианства с точки зрения философской. Христианство откололось от иудейства и не перестает раскалываться на все новые секты. Не содержа по существу ничего нового, оно ищет адептов среди низших, необразованных слоев населения; проповедники христианства — обманщики.

Учение о воплощении — бессмыслица. Оно противоречит идее благого бога, которому не подобает облечься в низменную плоть. Да и не для чего богу сойти на землю, ибо земля — не центр вселенной и человек — не цель мироздания. Библия — собрание заимствованных из разных источников нелепых сказаний.

Часть III. Опровержение отдельных догматов христианства. Непротивленчество заимствовано у Платона, учение о царстве божием — исковерканное учение платоников, митраистов и персидских магов. Учение об антихристе восходит к неправильно понятым мыслям Гераклита Космогония христиан полна противоречий и несообразностей, пророчества о Христе — фальсификация, учение о страшном суде и воскресении мертвых противоестественно, противоречит идее бога и является превратным толкованием учения Платона.

Часть IV. Цельс доказывает необходимость относиться с уважением к официальному культу; почитание государственных богов вполне совместимо, по его мнению, с христианством.

В заключение Цельс призывает образованных христиан найти как-нибудь общий язык с эллинизмом и участвовать в государственной жизни наравне с прочими гражданами.

[Затем он указывает, что] [288]принимать то или иное учение надо, следуя разуму и разумному руководителю, а кто не таким образом пристает к какому-либо учению, обманывается. [Он сравнивает] неразумно верующих с митрагиртами и знахарями, служителями Митры и Савазия и тому подобными, верующими в явление Гекаты или другого демона или демонов… С христианами происходит то же, что и с теми: некоторые из них не требуют и не отдают себе отчета о том, во что веруют, а пользуются (формулой): «не испытывай, а веруй», «вера твоя спасет тебя», [они говорят]: «мудрость в мире — зло, глупость — благо» (1,9).

[Он выводит иудея, разговаривающего с самим Иисусом и уличающего его в том, что он] выдумал свое рождение от девы, [что] он родился в иудейской деревне от местной женщины, нищей пряхи; уличенная в прелюбодеянии, она была выгнана своим мужем, плотником по ремеслу. Выброшенная мужем, она, бесчестно скитаясь, родила втайне Иисуса [289]. Этот, нанявшись по бедности поденщиком в Египте и искусившись там в некоторых способностях, которыми египтяне славятся, вернулся, гордый своими способностями, и на этом основании объявил себя богом (1,28). [Девственное рождение его напоминает] эллинские мифы о Данае, Меланиппе, Ауге, Антиопе (1,37).

Учение о воскресении мертвых и божеском суде, о награде для благочестивых и (адском) огне для нечестивых не содержит ничего нового (II,5). [Ученики написали о нем так], как если бы кто, называя кого-либо справедливым, показал бы его действующим несправедливо, называя его нравственно чистым, показал бы совершающим убийство, называя бессмертным, показал бы трупом, прибавляя ко всему этому, что он предсказал все, что с ним случилось (II,16). Но почему заслуживает доверия это предсказание? Откуда это труп оказался бессмертным (II, 16)? Какой разумный бог, или демон, или человек, предвидя вперед, что с ним приключится такая беда, не постарался бы, если он имел возможность, уклониться, а не подвергнуться тому, что он знал заранее (II, 17)? Если он заранее назвал того, кто его предаст и кто от него отречется, то как же это они не испугались его как бога и не отказались от мысли предать его и отречься от него?.. А между тем они предали его и отреклись от него, нисколько о нем не думая (II, 18). Ведь если против человека злоумышляют и он, вовремя об этом узнав, заранее скажет об этом злоумышленникам, то они откажутся от своего намерения и остерегутся. Следовательно, это произошло не после его предсказания — это невозможно; а раз это произошло, то тем самым доказано, что предсказания не было. Ибо немыслимо, чтобы люди, заранее услышавшие об этом, еще пошли на то, чтобы предать и отречься (II, 19). [Дальше], все это он предсказал как бог, и предсказанное, безусловно, должно было свершиться; выходит, что бог соблазнил своих учеников и пророков, с которыми он вместе ел и пил, чтобы они стали бесчестными и безнравственными, а ведь ему следовало благодетельствовать всех людей, особенно своих сотрапезников. Или надо допустить, что сотрапезник человека не станет против него злоумышлять, а сидящий за столом с богом будет на него покушаться? Но что всего нелепее, — сам бог злоумыслил против своих сотрапезников, делая их изменниками и бесчестными (II, 20) [Далее Цельс говорит, что] если он сам так решил, если он принял казнь, повинуясь отцу, то очевидно, что все совершившееся с ним как с богом по его воле и мысли не должно было быть для него болезненным и тягостным… Чего же он зовет на помощь, жалуется и молит об избавлении от страха смерти, говоря: «Отец, если можно, да минет меня чаша сия» (II, 24)? Поэтому некоторые верующие, в состоянии как бы опьянения, сами прилагают руку, трижды, четырежды и многократно переделывают и перерабатывают первую запись евангелия, чтобы иметь возможность отвергнуть изобличения (II, 27). Что всех привлекло к нему, как не его предсказание, что он якобы воскреснет после смерти (II, 54)? Ну хорошо, поверим вам, что он это сказал. Но сколько есть других, которые распространяют такую фантастику, убеждая простодушных слушателей и используя их заблуждение? Ведь то же самое говорят у скифов о Замолксисе, рабе Пифагора, в Италии — о самом Пифагоре, в Египте о Рампсините; этот даже якобы играл в аду в кости с Деметрой и вернулся оттуда с подарком от нее — золототканым полотенцем. Такое же рассказывают об Орфее у одризов, о Геракле в Тенаре, о Тесее. Посмотрим, однако, действительно ли кто-либо когда-нибудь воскрес после смерти во плоти. Или вы думаете, что у других это считается и в действительности является сказкой, у вас же это драматическое происшествие придумано прилично и правдоподобно — его возглас на столбе, когда он вздохнул, и землетрясение, и затмение? и то, что при жизни он не сумел постоять за себя, а будучи трупом, он восстал, показал следы казни, пробитые руки? А кто это видел? Полубезумная женщина или кто-нибудь еще из этой шарлатанской компании, которому это пригрезилось вследствие какого-то предрасположения или который по своей воле дал себя увлечь обманчивому, фантастическому видению, как это с очень многими случалось, или, что вероятнее, захотел поразить остальных шарлатанской выдумкой и этой ложью открыть дорогу другим бродягам (II, 55).

[Он говорит, что] глупейшим образом спорят между собою христиане и иудеи [и что] наши беседы о Христе ничем не отличаются от вошедшего в поговорку спора о тени тела. [Он считает, что] ничего благородного нет в прениях иудеев и христиан между собою, так как обе стороны верят, что было пророчество от духа божьего о грядущем спасителе рода человеческого; они только расходятся по вопросу о том, явился ли уже предвещанный спаситель или нет (III, 1).

Вначале их (т. е. христиан) было немного, и у них было одномыслие. А размножившись, они распадаются тотчас же и раскалываются, каждый хочет иметь свою собственную фракцию (III, 10)… Снова расходясь между собою, они изобличают, опровергают друг друга. Единственное, так сказать, общее, что у них еще есть, если оно вообще есть, это — название. Это единственное они стесняются отбросить; а все остальное у них по-разному (III, 12).

Вот что они предписывают: пусть к нам не вступит ни один образованный, ни один мудрый, ни один разумный человек; все это у нас считается дурным. Но если есть невежда, неразумный, несовершеннолетний, пусть он смело придет. Считая только такого рода людей достойными своего бога, они, очевидно, хотят и способны привлечь только малолетних, низкородных, необразованных, рабов, женщин и детвору (III, 44). А ведь что плохого в том, чтобы быть образованным, интересоваться учением лучших людей, быть и казаться разумными? Разве это не скорее нечто прогрессивное, посредством чего лучше доходить до истины (III, 49)? Но мы видим обычно, что те, кто выражают и распространяют на площадях самые беззастенчивые вещи, никогда не присоединяются к собранию разумных людей и не смеют среди них обнаруживать свои учения, но если они завидят юнцов, или сборище домашних рабов, или кучку неразумных людей, туда-то они проталкиваются и там красуются (III, 50). Мы видим, что и в частных домах шерстобитчики, кожевники, валяльщики, самые грубые мужланы в присутствии старших и более разумных господ не смеют рот раскрыть; но, когда им удается заполучить к себе отдельно детей и каких-либо глупых женщин, они им рассказывают диковинные вещи, что не надо оказывать почтение отцу и учителям, а слушаться только их самих; те, мол, глупости болтают, у них мысль парализована, они в сущности не знают и не умеют делать ничего прекрасного, находясь в плену пустых предрассудков; зато только они сами знают, как надо жить; если дети их послушаются, они будут счастливы и дому явится счастье. А если во время таких речей они увидят, что подходит кто-либо из проводников просвещения, кто-либо из людей разумных или сам отец, то более осторожные из них стушевываются, а более дерзкие подстрекают детей сбросить узду, нашептывая, что в присутствии отца и учителей они не захотят и не сумеют проповедовать детям добро, ибо, дескать, их отталкивает низость и упорство (отца и учителей), окончательно испорченных, безмерно злых и наказывающих их; поэтому, если они хотят, им надо, оставив отца и учителей, уйти с женщинами и с детьми-товарищами по играм в женское помещение, в сапожную или валяльную мастерскую, чтобы там обрести совершенство. Такими речами они убеждают (III, 55).

А что я не предъявляю более жестоких обвинений, чем того требует истина, можно убедиться по нижеследующему. Призывающие к участию в других (т. е. нехристианских) таинствах возглашают: «У кого руки чисты и речь разумна» или «Чья душа свободна от зла, кто прожил хорошо и справедливо», — это провозглашают те, кто обещает очищение грехов. Послушаем же, кого эти (т. е. христиане) призывают; кто — грешник, говорят они, кто неразумен, кто несовершеннолетен, попросту говоря, кто жалкое ничтожество, того ждет царство божие. Но разве грешником вы считаете не бесчестного вора, взломщика, отравителя, святотатца, осквернителя могил? Кого же другого, значит, призывал провозглашающий (такой лозунг) разбойник (III, 59)?

Проповедники (христианства) поступают подобно тем, кто обещает исцелить тело, но отговаривают от обращения к врачам, боясь, что те уличат их в невежестве. [Мы вовсе не] прибегаем к простодушным, малолетним невеждам, говоря им: избегайте врачей. [Мы не] говорим: смотрите, чтобы кто-нибудь из вас не коснулся знания, [и мы не говорим, что] знание — зло; [мы не настолько безумны, чтобы говорить, будто] знание отклоняет людей от здоровья души (III, 75).

Утверждение некоторых христиан и иудеев, что бог или сын божий не то сошел, не то сойдет на землю в качестве судьи, — самое постыдное, и опровержение его не требует большого труда (IV, 2). В чем же смысл этого сошествия бога?.. Надо полагать, чтобы узнать, что делается у людей… Он, следовательно, не всеведущ. (Или) он все знает, но не исправляет и не может своей божественной силой исправить, не послав для этого кого-то во плоти (IV, 3). [Для сошествия Христа вовсе нет надобности покинуть трон и произвести переворот на земле, как думает Цельс, когда говорит:] ведь если изменить самое малое на земле, то все перевернется и пойдет прахом (III, 5).

[Желая доказать, что мы ничего оригинального и ничего нового не говорили о катаклизме и конце света, а повторяем это понаслышке от эллинов или варваров… он говорит:] они наслышались от них и о том, что в течение продолжительных циклов времени, по мере сближения и расхождения звезд, случаются мировые пожары и потопы и что после последней катастрофы при Девкалионе истекший период требует, согласно общей смене вселенной, мирового пожара. Это заставило их в заблуждении говорить, что бог сойдет, неся с собою очистительный огонь возмездия (IV, 11). (Но) мир безначален и неразрушим; только то, что находится на земле, подвергается катаклизмам и уничтожению, а все вместе этому не подвержено (IV, 79).

Иудеи говорят, что, так как жизнь преисполнилась зла, необходим посланник божий, чтобы неправедные были наказаны и чтобы все очистилось, как это было при первом потопе (IV, 20). Христиане же, прибавив кое-что к рассказам иудеев, говорят, что ради грехов иудеев сын божий уже послан и что иудеи, казнив Иисуса и напоив его желчью, навлекли на самих себя гнев божий (IV, 22). Род христиан и иудеев подобен стае летучих мышей или муравьям, вылезшим из дыры, или лягушкам, усевшимся вокруг лужи, или дождевым червям в углу болота, когда они устраивают собрания и спорят между собой о том, кто из них грешнее. Они говорят, что бог нам все открывает и предвозвещает, что, оставив весь мир и небесное движение и оставив без внимания эту землю, он занимается только нами, только к нам посылает своих вестников и не перестает их посылать и домогаться, чтобы мы всегда были с ним. [Он уподобляет нас] червям, которые стали бы говорить, что, мол, есть бог, от него мы произошли, им рождены, подобные во всем богу, нам все подчинено — земля, вода, воздух и звезды, все существует ради нас, все поставлено на службу нам. (И вот) черви [т. е. мы, очевидно,] говорят, что теперь, ввиду того, что некоторые среди нас согрешили, придет бог или он пошлет своего сына, чтобы поразить нечестивых и чтобы мы прочно получили вечную жизнь с ним (IV, 23). [Он упрекает нас в том, что мы говорим, будто] бог все сотворил для человека. [На основании описания животных… он хочет доказать, что] все существующее возникло в такой же мере для людей, как и для неразумных животных (IV, 74). [Во-первых, он думает, что] громы и молнии и дождь — не дело рук бога. [Во-вторых, он говорит, что] если допустить, что это — дело рук бога, то все это происходит ради людей не больше, чем для питания растений — деревьев, трав, цветов… Если же кто-нибудь скажет, что (растения) ведь произрастают для человека, то на каком основании он может утверждать, что они скорее произрастают для человека, чем для неразумных животных (IV, 75)? [Желая показать, что провидение создало творения земли не больше для нас, чем для диких зверей, он говорит:] мы добываем пищу, трудясь и работая с напряжением и усилием, они же (животные) не сеют и не пашут, и все для них растет само (IV, 76). Что касается вашего утверждения, что бог дал нам возможность ловить зверей и пользоваться ими, то мы скажем на это, что, вероятнее всего, до того, как существовали города, техника и всякого рода общество, оружие и сети, животные ловили и поедали людей и люди меньше всего ловили зверей (IV, 79).

Таким образом, в этом отношении бог скорее покорил людей зверям (IV, 80). Если кажется, что люди как будто отличаются от неразумных тварей тем, что они построили города, что у них есть государство, власть и руководители, то и это не аргумент; ведь и муравьи и пчелы (имеют все это) (IV, 81). Если бы кто-нибудь смотрел на землю с неба, то заметил бы ли он разницу между действиями людей и действиями муравьев и пчел (IV, 85)?

Нелепо с их стороны думать, что когда бог, как повар, разведет огонь (в день страшного суда), то все человечество изжарится, а они одни останутся, притом не только живые, но и давно умершие вылезут из земли во плоти, вся эта надежда червей. Какая, однако, человеческая душа стоскуется по разложившемуся телу? Этот догмат даже не все христиане разделяют, некоторые вскрывают гнусность, отвратительность и вместе с тем невозможность этого. В самом деле, какое тело, совершенно разложившееся, способно вернуться в первоначальное состояние, притом к тому первому составу, из которого оно распалось? Не зная, что ответить на это, они прибегают к глупейшей уловке — что, мол, для бога все возможно. Но бог не может совершить ничего безобразного и не желает ничего совершить против законов природы (V, 14).

Пусть не думают, будто я не знаю, что некоторые из них признают того же бога, что иудеи, другие же — другого, противостоящего этому и от которого произошел сын… Есть и третий род, называющий одних пневматиками, других — психиками. [Я думаю, что он имеет в виду валентинианцев.] Некоторые объявляют себя гностиками… некоторые, признавая Иисуса, желают вместе с ним жить по закону иудеев, как масса иудеев. [Это — эвиониты, признающие, как и мы, что Иисус родился от девы или что он родился не так, как все люди.] Есть также сибилисты; [он знает] также симониан, которые называются еленианами, как почитатели Елены или учителя Елены, гарпократиан, последователей Соломона, Марианны, Марты. [Цельс упоминает и] маркионитов, во главе которых стоит Маркион (V, 62). От всех этих до такой степени расходящихся между собою (сект), позорнейшим образом обличающих себя самих в спорах, можно слышать: «Для меня мир распят, и я для мира» [290](V, 64).

Как это христиане утверждают, что они знают больше, чем иудеи, раз они сами расходятся в своих учениях (V, 65)?

Они бессовестнейшим образом ошибаются… выдвигая какого-то противника бога, которого они называют дьяволом, или, по-еврейски, сатаной. Вообще это — профанация, и далеко не признак благочестия утверждать, что величайший бог, желая в чем-либо принести пользу людям, встречает противодействие от кого-то и оказывается бессильным. Таким образом, сын божий терпит поражение от дьявола; казненный им, он и нас учит презирать исходящие от него наказания, предсказывая, что сатана тоже явится (миру) и покажет величие и чудесные дела, присваивая себе славу божью; но не следует поддаться заблуждению… а верить только ему самому (т. е. сыну божьему). А ведь это как раз образ действий шарлатана, который, устраивая свои делишки, заранее принимает меры против инакомыслящих и противодействующих (VI, 62).

Очень наивна (христианская) космогония… Очень наивно также писание о происхождении человека (VI, 49). Моисей и пророки, оставившие сочинения (о сотворении мира и человека), не зная, какова природа вселенной и человека, сочинили грубую нелепость (VI, 50). Еще нелепее, что он уделил на сотворение мира несколько дней, когда дней еще не было. Ведь, когда еще не было неба, еще не была утверждена земля и солнце еще не обращалось, откуда взялись дни (VI, 60)?

[Дурно истолковав «да будет свет», как сказанное творцом в смысле пожелания, он говорит:] ведь не занял же творец свет сверху, как человек, зажигающий светильник у соседей (VI, 51). Как можно не считать нелепым первого и величайшего бога, приказывающего: «Да будет то, да будет другое или это», работающего один день столько-то, на другой день на столько-то больше, затем на третий, четвертый, пятый, шестой день (VI, 60). И после этого, прямо-таки как плохой ремесленник, он, уставши, нуждается для отдыха в праздности (VI, 61)!

Если он хотел отправить (на землю) дух от себя, зачем ему надо было вдуть его в чрево женщины? Ведь мог же он, имея уже опыт в сотворении людей, и этому (т. е. духу своему) создать тело, а не заключить свой дух в такую нечисть; в этом случае он не вызвал бы к себе недоверия, если бы он прямо был создан свыше (VI, 72).

Предсказания Пифии, Додонидов или Аполлона Клария, у Бранхидов или в храме Амона, предсказания множества других провидцев они ни во что не ставят. Но все, что сказано — или не сказано — в Иудее по их способу, как это еще теперь обычно в Финикии и Палестине, это у них считается чудесным и непреложным (VII, 3). Много есть видов пророчеств. Наиболее совершенное — у здешних людей. Многие безвестные личности в храмах и вне храмов, некоторые даже нищенствующие, бродящие по городам и лагерям, очень легко по случайному поводу начинают держать себя, как прорицатели. Каждому удобно и привычно сказать: «Я бог, или сын божий, или дух божий. Я явился. Мир погибает, и вы, люди, гибнете за грехи. Я хочу вас спасти. И вы скоро увидите меня возвращающимся с силою небесною. Блажен, кто теперь меня почтит, на всех же прочих, на их города и земли я пошлю вечный огонь, и люди, не сознающие своих грехов, тщетно будут каяться и стенать; а кто послушался меня, тех я спасу навек…» К этим угрозам они вслед за тем прибавляют непонятные, полусумасшедшие, совершенно невнятные речи, смысла которых ни один здравомыслящий человек не откроет; они неясны и ничтожны, но дураку или шарлатану они дают повод использовать сказанное, в каком направлении ему будет угодно (VII, 9).

Есть у них и такое предписание — не противиться обидчику. «Если, — говорит он, — тебя ударят в одну щеку, подставь и другую». И это старо, гораздо раньше уже сказано, они лишь грубо это повторяют. У Платона Сократ следующим образом разговаривает с Критоном: «Ни в каком случае нельзя поступать несправедливо? — Ни в каком. — Даже если терпишь обиду, с тобой поступают несправедливо, нельзя ответить несправедливостью, как большинство привыкло думать, раз ни в каком случае нельзя обижать? — Думаю, что нет. — Так как же, Критон, следует делать зло или нет? — Ни в каком случае, Сократ. — А что же, воздать злом за зло, как это принято говорить, справедливо или несправедливо? — Безусловно нет. Делать зло человеку ничем не отличается от совершения несправедливости. — Верно. Следовательно, нельзя отвечать несправедливостью и нельзя делать зло ни одному человеку, даже когда терпишь от него». Вот как говорит Платон, и далее: «Поразмысли, согласен ли ты и сходишься ли со мной, — и начнем с этого пункта рассуждать, — что никогда не бывает правильно ни поступать несправедливо, ни отвечать несправедливостью, ни защищаться против зла, отвечая злом. Или ты отказываешься и не соглашаешься с исходным положением? — Я всегда был того мнения и теперь при нем остаюсь». Таково было убеждение Платона, но еще раньше тому же учили божественные люди.

Но относительно этого и других учений, извращаемых (христианами), достаточно того, что я сказал; кому хочется глубже исследовать их учение, сам сумеет это сделать (VII, 58).

[Зачем он говорит, что христиане] высказываются так: «Вот я, став у статуи Зевса или Аполлона или какого угодно бога, богохульствую и бью (статую), и никто меня не наказывает» (VIII, 38). Но ты не видишь, милейший, что и твоего демона всякий не только ругает, но и изгоняет со всей земли и моря, а тебя, посвятившего себя ему, как болван, заковывает, уводит и вешает, а твой демон, или, как ты его называешь, сын божий, нисколько за себя не заступается (VIII, 39). Так же, как ты веришь в вечные муки, любезнейший, (в них верят) и проповедники, священнослужители и мистагоги тех (т. е. языческих) святилищ. (Кары), которыми ты грозишь другим, они угрожают тебе (VIII, 48).

 


1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | 27 | 28 | 29 | 30 | 31 | 32 | 33 | 34 | 35 | 36 | 37 | 38 | 39 | 40 | 41 | 42 | 43 | 44 | 45 | 46 | 47 | 48 | 49 | 50 | 51 | 52 | 53 | 54 | 55 | 56 | 57 | 58 | 59 | 60 | 61 | 62 | 63 | 64 | 65 | 66 | 67 | 68 | 69 | 70 | 71 | 72 | 73 | 74 | 75 | 76 | 77 | 78 | 79 | 80 |

Поиск по сайту:



Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Студалл.Орг (0.006 сек.)