АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция

Книга пятая

Читайте также:
  1. I. Об изображениях креста в древнейших старописных книгах
  2. II. Об изображениях креста в старопечатных книгах
  3. The Open Book (Открытая книга)
  4. Авеста – священная книга зороастризма; религиозная книга, возникшая в 1-вом тысячелетии до н. э во времена легендарной деятельности Заратуштры..
  5. Академия вампира. Книга вторая: Ледяной укус
  6. БЕЛАЯ КНИГА ЕС О ПИЩЕВЫХ ПРОДУКТАХ И КОРМАХ, ПРИНЦИПЫ КОНТРОЛЯ ПРОДУКТОВ ПИТАНИЯ
  7. Беседа двадцать пятая. О партитуре театрализованного концерта
  8. БЕСЕДА ПЯТАЯ. БЕРЕГИТЕ В ДУШЕ РЕБЕНКА ВЕРУ В ВЫСОКОЕ, ИДЕАЛЬНОЕ, НЕЗЫБЛЕМОЕ
  9. Беседа пятая. Знать и уметь
  10. Билет № 19. Книга и книжное дело в Западное Европе в эпоху Реформации и распространение идей гуманизма. Династия Этьеннов
  11. Билет № 60. Книга в годы Великой Отечественной войны
  12. Билет № 9. Книга в Европе в средние века. Основные книжные центры.

 

1. В консульство Л. Домиция и Аппия Клавдия Цезарь уехал из зимнего лагеря, как он это делал каждый год, в Италию (1), предварительно приказав легатам, которых он поставил во главе легионов, озаботиться во время зимы постройкой возможно большего количества новых судов и ремонтом старых. Он указал также, какой они должны быть конструкции и формы. Чтобы их можно было скорее нагрузить и легче вытащить на сушу, он приказал сделать их несколько ниже тех кораблей, которые ходят у нас в Нашем море (2), тем более что, по его наблюдениям, там вследствие частой смены приливов и отливов волны не так высоки. С другой стороны, эти корабли должны быть несколько шире кораблей, плавающих в остальных морях, чтобы вмещать возможно большее количество грузов и вьючного скота. Все они должны быть быстроходными гребными судами, чему много способствует их низкая конструкция. Материалы для их оснастки Цезарь приказал привезти из Испании. Сам же он по закрытии судебных съездов в Ближней Галлии отправился в Иллирию, так как слыхал, что ее границу беспокоят своими опустошительными набегами пирусты. По прибытии туда он приказал общинам поставить солдат и собраться в определенном месте. При известии об этом пирусты отправили к нему послов с объяснением, что их община в этом совершенно не повинна и что они готовы дать какое угодно удовлетворение за причиненный вред. Выслушав это заявление. Цезарь приказал им дать заложников и доставить их к определенному сроку: в противном случае он покарает общину вооруженной силой. Заложники были доставлены в указанный им срок, и он назначил третейских судей между общинами для определения убытка и размера вознаграждения.

2. Устроив эти дела и закончив судебную сессию, Цезарь вернулся в Ближнюю Галлию и оттуда отправился к войску. По прибытии туда осмотрел все зимние квартиры и нашел, что благодаря необыкновенному рвению солдат, несмотря на нужду в предметах первой необходимости, построено около шестисот кораблей указанного типа, а двадцать восемь военных судов уже настолько оснащены, что через несколько дней их можно спустить на воду. Похвалив солдат и руководителей работ, он дал им необходимые указания и приказал собраться всем к гавани Итию, откуда, как он знал по опыту, была самая удобная переправа в Британию, находившуюся в этом пункте приблизительно в тридцати милях от материка. Для этого он оставил достаточное количество солдат. А сам с четырьмя легионами без багажа и с восемьюстами всадниками отправился в область треверов, так как последние не являлись на назначенные собрания, отказывали в повиновении и, по его известиям, подстрекали зарейнских германцев.

3. Это племя гораздо сильнее всех других галльских племен своей конницей и может также выставить многочисленную пехоту. Его область, как было выше указано (3), простирается до самого Рейна. Там боролись за высшую власть Индутиомар и Кингеториг. Последний при известии о приходе Цезаря и его легионов немедленно явился к нему и поручился за то, что как сам он, так и все его сторонники сохранят неизменную верность и дружбу по отношению к римскому народу, вместе с тем он сообщил о положении дел у треверов. Но Индутиомар стал стягивать конницу и пехоту, укрыл неспособных по возрасту носить оружие в Ардуеннском лесу, который на большом пространстве тянется через середину области треверов от Рейна до начала области ремов, и вообще стал готовиться к войне. Но отдельные князья этого племени — отчасти по дружбе с Кингеторигом, отчасти из страха перед приходом нашего войска — явились к Цезарю и стали ходатайствовать каждый за себя лично, раз уже нельзя помочь всему племени. Тогда Индутиомар, из боязни быть покинутым всеми, отправил к Цезарю послов с следующим заявлением: он из тех соображений не хотел оставлять своих людей, чтобы легче удержать народ в повиновении: иначе народная масса по удалении всей знати могла бы по неразумию наделать ошибок. Таким образом, народ в его руках, и если Цезарь позволит, он явится к нему в лагерь и предоставит себя и народ в его полное распоряжение.

4. Хотя Цезарь хорошо знал, почему это говорится и что заставляет Индутиомара отказаться от его первоначального плана, но, не желая потратить целое лето на треверов, в то время как все было уже готово к походу на Британию, он потребовал к себе Индутиомара с двумястами заложниками. Когда они прибыли и среди них оказались также сын и все родственники Индутиомара, которых Цезарь вызвал поименно, он успокоил Индутиомара и посоветовал ему соблюдать верность. Тем не менее он пригласил к себе князей треверов и склонял каждого из них в отдельности на сторону Кингеторига: так как последний этого, несомненно, заслуживал, то для Цезаря было важно, чтобы человек, доказавший свое полное расположение к нему, пользовался наибольшим влиянием у своих соотечественников. Индутиомар был очень огорчен умалением своей популярности у себя на родине, а так как он уже ранее был враждебно настроен против нас, то теперь он еще больше озлобился.

5. Уладив эти дела. Цезарь прибыл с легионами к гавани Итию. Здесь он узнал, что шестьдесят судов, построенных в стране мельдов, были отброшены бурей и, не будучи в состоянии держаться курса, вернулись на место своего выхода; остальные суда он нашел готовыми к плаванию и вполне снаряженными. Сюда же собралась вся галльская конница в количестве четырех тысяч человек, а также князья от всех племен. Цезарь решил лишь очень немногих из них, преданность которых была для него очевидна, оставить в Галлии, а остальных взять с собой в качестве заложников, так как иначе опасался восстания в Галлии в свое отсутствие.

6. Между прочим, тут был эдуй Думнориг, о котором мы уже раньше говорили (4). Цезарь считал особенно нужным держать его при себе, так как ему был известен его беспокойный дух, властолюбие, отвага и большой авторитет у галлов. К тому же на собрании эдуев Думнориг как‑то сказал, что Цезарь предлагает ему царскую власть над его народом. Этим замечанием эдуи были очень недовольны, но не решались отправить к Цезарю послов для заявления своего протеста или, по крайней мере, просьбы не делать этого. Об этом Цезарь узнал от своих галльских друзей. Думнориг сначала стал осаждать Цезаря просьбами оставить его в Галлии, ссылаясь отчасти на то, что боится моря и не привык плавать по нему, отчасти на религиозные причины, удерживающие его. Но когда он встретил решительный отказ на все свои просьбы и потерял всякую надежду на их исполнение, то он стал подстрекать галльских князей, отводить их поодиночке в сторону и уговаривать остаться на материке; чтобы запугать их, он говорил, что не без основания лишают Галлию всей знати; что Цезарь намерен увезти в Британию и там умертвить всех тех, кого он боится убить на глазах галлов. Другим он давал свое честное слово и с них требовал клятвы делать сообща все то, чего, по их мнению, требуют жизненные интересы Галлии. Сообщения об этом доходили до Цезаря с разных сторон.

7. Узнав об этом, Цезарь, вообще придававший большое значение общине эдуев, считал необходимым всеми средствами образумить и обуздать Думнорига: видя, что его безумие заходит слишком далеко, он, конечно, должен был принять меры к тому, чтобы оно не могло повредить ему и республике. Он пробыл здесь около двадцати пяти дней, так как отплытие задерживалось северо‑западным ветром, который обыкновенно дует здесь значительную часть года, и старался удержать Думнорига в повиновении, не забывая, однако, следить за всеми его действиями. Наконец, дождавшись подходящей погоды, он приказал пехоте и коннице садиться на корабли. И вот, в то время как все были этим заняты, Думнориг с эдуйскими всадниками покинул тайно от Цезаря лагерь и стал собираться к себе на родину. При известии об этом Цезарь отложил отплытие и все другие дела и послал значительную часть конницы в погоню за Думноригом с приказом вернуть его, если же он окажет сопротивление и не послушается, то убить, так как было ясно, что Думнориг, отказавшийся у него на глазах повиноваться, в его отсутствие не образумится. Но Думнориг в ответ на требование вернуться оказал сопротивление, стал защищаться с оружием в руках и просил своих земляков о помощи, причем не раз кричал, что он свободный человек и гражданин свободного государства. Согласно приказу Цезаря, его люди окружили Думнорига и убили, а эдуйские всадники, все до одного, вернулись к Цезарю.

8. После этого Цезарь оставил на материке Лабиэна с тремя легионами и двумястами всадниками, чтобы прикрывать гавань, заготовлять хлеб, а также наблюдать за ходом событий в Галлии, принимая нужные меры сообразно с требованиями момента и обстоятельств. А сам он с пятью легионами и с таким же количеством всадников, какое он оставил на материке, при заходе солнца снялся с якоря и вышел при легком юго‑западном ветре. Но после полуночи ветер прекратился. Цезарь не мог поэтому держаться курса, но был очень далеко отнесен в сторону течением, так что на рассвете увидал Британию далеко от себя налево. Затем он воспользовался наступившим в свою очередь обратным течением и приказал усиленно грести, чтобы достигнуть той части острова, которая была ему известна по прошлому лету (5) как самая удобная для высадки. Солдаты обнаружили при этом весьма похвальную выдержку. Тяжелые грузовые суда при их неустанной гребле сравнялись ходом с военными кораблями. Вся эскадра достигла Британии около полудня, но врага там пока еще не было видно. Как Цезарь узнал впоследствии от пленных, там собрались было большие полчища, но затем они оставили берег и удалились на высоты, так как устрашены были множеством кораблей; вместе с прошлогодними и теми судами, которые частные лица построили для своей надобности, их показалось на горизонте единовременно более восьмисот.

9. Цезарь высадил войско и выбрал удобное место для лагеря; как только он узнал от пленных, где находится позиция, занятая врагами, он оставил на берегу десять когорт (6) и триста всадников для прикрытия эскадры, а сам в третью стражу двинулся на неприятеля, тем менее беспокоясь за свои корабли, что оставил их на якоре у слегка поднимающегося и открытого берега. Командиром прикрытия и кораблей он оставил Кв. Атрия. Пройдя в течение ночи около двенадцати миль, он заметил неприятельские войска. Враги с конницей и с боевыми колесницами дошли до реки и со своей высокой позиции начали задерживать наших и завязывать сражение, но были опрокинуты нашей конницей и укрылись в лес. Там они нашли отлично укрепленную природой и человеческим искусством позицию, которую они, казалось, заранее оборудовали на случай внутренней войны (7), по крайней мере, всякий доступ к ней был закрыт частой засекой из срубленных деревьев. Сами они небольшими группами выскакивали из леса для обстрела наших и не давали им проникнуть в засеку. Но солдаты 7‑го легиона образовали «черепаху», подвели к их укреплению плотину, заняли это место и выбили неприятелей из леса, понеся небольшой урон ранеными. Но Цезарь не позволил слишком далеко преследовать бегущих, так как не был знаком с местностью и, потеряв значительную часть дня, хотел сберечь некоторое время на укрепление лагеря.

10. На следующий день Цезарь разделил свою конницу и пехоту на три колонны и с утра послал в погоню за бежавшими. Когда они достаточно продвинулись вперед и был виден издали только их арьергард, прибывшие от Кв. Атрия к Цезарю всадники доложили ему, что в прошлую ночь поднялась очень сильная буря, которая повредила почти все корабли и выбросила их на сушу, так как ни якоря, ни канаты не могли ее выдержать, ни матросы с кормчими — справиться с ее порывами; таким образом, благодаря столкновению кораблей эскадра понесла очень большой урон.

11. При известии об этом Цезарь приказал отозвать легионы и конницу назад и давать отпор врагу по мере отступления, а сам вернулся к флоту. Здесь он собственными глазами увидел то, что он узнал из письменных и устных донесений; около сорока судов погибло, а остальные, по‑видимому, еще можно было починить, но с большим трудом. Поэтому он отобрал из всех легионов мастеров, кроме того, приказал выписать их с материка, а также написал Лабиэну, чтобы он при помощи своих легионов изготовил как можно больше судов. А сам он счел наиболее целесообразным — хотя это требовало большого труда и хлопот — вытащить все корабли на берег и окружить их и лагерь общим укреплением. На это было затрачено около десяти дней, причем солдаты работали без отдыха даже по ночам. Когда корабли были вытащены и лагерь отлично укреплен, он оставил для их прикрытия те же силы, что и в прошлый раз, а сам снова вернулся к оставленному им пункту. Ко времени его прихода туда уже успели собраться большие, чем прежде, силы британцев, предоставивших по общему решению верховную власть и высшее командование Кассивеллауну. Его область отделяется от приморских общин рекой Тамесисом, находящейся приблизительно в восьмидесяти милях от моря. В прежнее время у него были постоянные войны с соседними племенами, но наш приход побудил всех британцев поручить ему верховное руководство войной.

12. Внутренняя часть Британии (8) населена племенами, которые, на основании древних преданий, считают себя туземцами, а приморские — выходцами из Бельгии, переправившимися для грабежей и войны (все они носят здесь названия тех племен, от которых они происходят); после войны они там остались и стали заниматься земледелием. Население здесь чрезвычайно густо, дворы находятся очень близко друг от друга и большею частью похожи на галльские; скота очень много. У них в ходу золотая монета или же вместо денег железные палочки определенного веса. Здесь встречается олово во внутренней части острова, в прибрежной — железо, но его мало; что касается меди, то она у них привозная. Лес растет всякий, как в Галлии, кроме бука и ели. Есть зайцев, кур и гусей считается грехом, однако их держат для забавы. Климат мягче, чем в Галлии, ибо холода не так сильны.

13. Остров имеет форму треугольника, одна сторона которого расположена против Галлии. Один ее угол, где лежит Кантий и куда пристают почти все корабли, приходящие из Галлии, обращен на восток, а другой, нижний, на юг. Эта сторона имеет в длину около пятисот миль (9). Другая, западная, сторона обращена к Испании; в этом направлении лежит Иберния; как полагают, она вдвое меньше Британии; она находится в таком же расстоянии от Британии, как Британия от Галлии. На полпути лежит остров по имени Мона; полагают, что там же есть и еще несколько небольших островов; о некоторых из них многие писатели сообщают, что там во время зимнего солнцеворота тридцать суток продолжается ночь. Но мы в своих расспросах таких сведений не получали и только на основании точных измерений посредством водяных часов видели, что ночь там короче, чем на материке (10). Длина этой стороны, по мнению вышеупомянутых писателей, семьсот миль. Третья сторона обращена на север; против нее нет никакой земли, но ее угол обращен главным образом к Германии. Она простирается будто бы на восемьсот миль в длину. Таким образом, весь остров в окружности имеет две тысячи миль.

14. Наиболее цивилизованные из всех этих народов — жители Кантия, местности целиком береговой, и их образ жизни немногим отличается от галльского. Жители внутренней части Британии большей частью не засевают полей, а питаются молоком и мясом и одеваются в шкуры. А все британцы вообще красятся вайдой, которая придает их телу голубой цвет, и от этого они в сражениях страшней других на вид. Волосы они отпускают, но все тело бреют, кроме головы и верхней губы. Жен они, человек по десять или по двенадцать, имеют общих, особенно братья с братьями и родители с сыновьями; родившиеся от таких союзов считаются детьми тех, кто взял за себя их мать девицей (11).

15. Неприятельские всадники и колесницы атаковали нашу конницу на походе и вступили с ней в жаркий бой, в котором, однако, наши повсюду вышли победителями и отбросили неприятеля в леса и на высоты. Впрочем, перебив много неприятелей и увлекшись погоней, они сами понесли некоторые потери. Но те спустя некоторое время, когда наши ничего не подозревали и были заняты укреплением лагеря, вдруг выскочили из лесу, напали на караульные посты, стоявшие перед лагерем, и завязали ожесточенное сражение. Цезарь послал нашим на помощь две когорты, и притом первые от двух легионов, и они выстроились на небольшом расстоянии одна от другой. Но так как невиданные боевые приемы врага привели наших в полное замешательство, то неприятели с чрезвычайной отвагой прорвались сквозь них и отступили без потерь. В этот день был убит военный трибун Кв. Лаберий Дур. Только тогда, когда было прислано в подкрепление большее число когорт, неприятель был отброшен.

16. В продолжение этого своеобразного сражения, которое происходило у всех на глазах и перед самым лагерем, выяснилось, что наша пехота со своим тяжелым вооружением не вполне пригодна для действий против подобного врага, так как она не в состоянии преследовать отступающих и не решается выходить из строя; а для конницы такое сражение даже прямо опасно, потому что неприятели большей частью нарочно отступают, а как только отвлекут наших всадников несколько в сторону от легионов, то соскакивают с колесниц и сражаются пешими, что делает бой неравным (а регулярное конное сражение создавало одинаковую опасность и для отступавших и для преследовавших) (12). К тому же враги никогда не сражались густыми массами, но обыкновенно маленькими группами и на большом расстоянии одна от другой. Повсюду у них были расставлены сторожевые посты, так что одни регулярно сменяли других и место уставших заступали неутомленные бойцы со свежими силами.

17. На следующий день враги остановились далеко от нашего лагеря на высотах. Они показывались лишь небольшими партиями и нападали на нашу конницу с меньшим задором, чем накануне. Но в полдень, когда Цезарь послал за фуражом три легиона и всю конницу под начальством легата Г. Требония, они вдруг со всех сторон налетели на фуражиров и не побоялись даже приблизиться к легионам, стоявшим в боевом порядке. Наши энергичной атакой отбросили их и продолжали преследовать до тех пор, пока и всадники, опираясь на поддержку следовавших за ними легионов, не опрокинули их окончательно; перебив их большое количество, они не дали им возможности собраться, остановиться и соскочить с колесниц. После этого поражения все вспомогательные отряды британцев, собравшиеся со всех сторон, немедленно рассеялись, и с того времени враги уже ни разу не вводили в сражение с нами слишком больших сил.

18. Поняв план врагов, Цезарь двинулся со своим войском к реке Тамесису в страну Кассивеллауна. Эту реку можно перейти вброд только в одном месте, и то с трудом. Когда Цезарь пришел туда, он заметил, что на другом берегу реки стоят в боевом порядке большие неприятельские силы. А берег был укреплен острыми кольями, вбитыми перед ним; такие колья были вбиты в воде и ею маскировались. Узнав об этом от пленных и перебежчиков, Цезарь выслал вперед конницу и приказал легионам спешно идти за ней. Хотя солдаты были по шею в воде, но они пошли с такой быстротой и стремительностью, что враги не могли выдержать общей атаки конницы и пехоты, но оставили берег и пустились бежать.

19. Кассивеллаун, как мы сказали выше (13), отказался от всякой надежды на успешный исход генерального сражения. Поэтому он распустил значительную часть своих войск и оставил при себе только около четырех тысяч боевых колесниц. С ними он следил за нашими передвижениями, держась несколько в стороне от дороги и скрываясь в труднопроходимых и лесистых местах; там, где, по его сведениям, должны были наши идти, он сгонял скот и население в леса, и каждый раз, как наша конница, с целью поживиться и пограбить, слишком смело забиралась в леса, он выпускал из лесу всеми дорогами и тропинками боевые колесницы и завязывал с ней весьма опасные для нее сражения и этой угрозой не давал ей делать далекие набеги. Цезарю не оставалось ничего иного, как держать конницу в непосредственной связи с легионами и вредить врагу только опустошением его полей и поджогом дворов, насколько это могла сделать легионная пехота во время своих трудных походов.

20. Тем временем тринованты, едва ли не самый сильный из тамошних народов, отправили к Цезарю послов с обещанием сдаться и исполнить все его требования, а также с просьбой защитить Мандубракия от обид со стороны Кассивеллауна и возвратить его согражданам с тем, чтобы он стал во главе своего народа и принял верховное командование. Отец этого Мандубракия был царем триновантов и был убит Кассивеллауном, а молодой Мандубракий спасся от гибели бегством и, ища покровительства Цезаря, прибыл к нему на материк. Цезарь потребовал от них сорока заложников и хлеба для армии и послал к ним Мандубракия. Они быстро исполнили его требование и прислали хлеб и заложников в указанном количестве.

21. Таким образом. Цезарь принял их под свою защиту и оградил их от всяких обид со стороны своих солдат. Тогда кеномагны, сегонтиаки, анкалиты, биброки и кассы отправили к Цезарю послов и сдались ему. От них он узнал, что недалеко отсюда находится город Кассивеллауна, защищенный лесами и болотами, и что в нем сосредоточено довольно большое количество людей и скота. Городом британцы называют всякое место в труднопроходимом лесу, защищенное валом и рвом; туда они обыкновенно спасаются от неприятельских набегов. Он двинулся туда с легионами. Местность оказалась отлично защищенной природой и человеческим искусством. Однако он поспешил атаковать ее с двух сторон. Враги после короткого сопротивления не вынесли нашего натиска и бросились из своего города с другой его стороны. Там оказалось большое количество скота, и много народа во время бегства было захвачено и перебито.

22. Во время этих происшествий Кассивеллаун отправил послов в Кантий, лежавший, как выше сказали (14), у моря, к его четырем царям — Кингеторигу, Карвилию, Таксимагулу и Сеговаку с приказом собрать все боевые силы и внезапно двинуться на штурм стоянки римских кораблей. Когда они подошли к лагерю, то наши сделали вылазку, перебили много врагов, взяли даже в плен знатного вождя Луторига и вернулись без потерь. При известии об этом сражении Кассивеллаун, вследствие стольких поражений, опустошения страны, а главное — отпадения общин, отправил через атребата Коммия (15) послов к Цезарю с предложением сдачи. Ввиду неожиданных восстаний в Галлии Цезарь решил провести зиму на материке, и так как лето подходило к концу и его остаток мог бы пройти без пользы, то он потребовал заложников и определил размеры дани, которую Британия должна ежегодно платить римскому народу; при этом он строго запретил Кассивеллауну вредить Мандубракию и триновантам.

23. По получении заложников он отвел войско назад к морю; там он нашел корабли отремонтированными и спустил их на воду. Так как у него было много пленных и несколько кораблей погибло от бури, то он решил перевозить войска на материк в два приема. По счастливой случайности, из всего огромного количества кораблей, несмотря на частые переправы за текущее и прошлое лето, не погиб вообще ни один корабль, имевший на борту солдат, но зато из тех судов, которые должны были возвратиться к нему с материка порожними после высадки в Галлии солдат первой партии, а равно из тех шестидесяти, которые впоследствии были построены Лабиэном, только немногие достигли места назначения, и почти все остальные были отброшены бурей. Цезарь долго и напрасно ждал их. Но чтобы самое время года, именно близость равноденствия, не помешало ему отплыть, он по необходимости посадил солдат теснее, и, когда наступило полное затишье, он в начале второй стражи снялся с якоря и на рассвете благополучно достиг суши со всей своей эскадрой.

24. Цезарь приказал вытащить корабли на сушу и созвал в Самаробриве общегалльское собрание. Так как в этом году в Галлии урожай вследствие засухи был ниже среднего, то он принужден был разместить свое войско на зимние квартиры иначе, чем в прошлые годы: именно он распределил легионы по большему количеству общин. Один легион должен был отвести в область моринов легат Г. Фабий, другой к нервиям — Кв. Цицерон, третий к эсувиям — Л. Росций; четвертому было приказано зимовать под командой Т. Лабиэна в стране ремов на границе с треверами; три легиона были помещены в Бельгии, их командирами были назначены квестор М. Красс и легаты Л. Мунаций Планк и Г. Требоний. Один легион, который Цезарь недавно набрал за Падом, и, кроме того, пять когорт он послал к эбуронам, область которых лежит главным образом между Мосой и Рейном и которые в это время были под властью Амбиорига и Катуволка. Командование этими солдатами он поручил Кв. Титурию Сабину и Л. Аурункулею Котте (16). При таком расположении легионов он рассчитывал легче всего справиться с недостатком провианта. При этом зимние квартиры всех этих легионов кроме того, который поручено было Л. Росцию отвести в самую мирную и спокойную часть Галлии, находились на расстоянии ста миль друг от друга. А сам он решил остаться в Галлии вплоть до получения сведений о том, что легионы устроились и зимние квартиры укреплены.

25. В стране карнутов был некто Тазгетий, человек очень знатного рода, предки которого были у себя на родине царями. За его мужество и расположение, а также за исключительные заслуги во всех войнах Цезарь возвратил ему сан предков. Он уже третий год царствовал, как вдруг его убили у всех на глазах его враги по наущению многих граждан общины. Об этом доложили Цезарю. Так как в это дело было замешано много людей, то Цезарь из опасения, что они всю страну толкнут на открытое восстание, приказал Л. Планку немедленно двинуться с легионом из Бельгии к карнутам и там зимовать, а также произвести следствие о виновниках убийства Тазгетия, арестовать их и отправить к нему. Тем временем он получил от всех легатов и квестора, которым он передал легионы, донесения, что они прибыли на зимние квартиры и укрепили их.

26. Дней через пятнадцать после прибытия на зимние квартиры, по почину Амбиорига и Катуволка, внезапно началось восстание и отпадение. Когда они встретили на границе своей страны Сабина и Котту и доставили провиант в их зимний лагерь, то под влиянием посольства от тревера Индутиомара они взбунтовали своих людей, внезапно напали на солдат, рубивших лес, и с большим отрядом подошли к лагерю с целью штурмовать его. Но наши быстро взялись за оружие, взошли на вал, а с другой стороны лагеря выслали испанскую конницу и одержали верх в завязавшемся конном сражении, вследствие чего враги отчаялись в успехе, бросили штурм и отступили. Тогда, по своему обычаю, они подняли крик, чтобы кто‑нибудь из наших вышел для переговоров: они имеют сообщить нечто касающееся интересов обеих сторон и надеются, что это сообщение поможет уладить их недоразумения.

27. К ним послали для переговоров римского всадника Г. Арпинея, друга Кв. Титурия, и некоего Кв. Юния из Испании, который уже раньше, по поручению Цезаря, неоднократно хаживал к Амбиоригу. Амбиориг сказал им приблизительно следующее: он признает, что многим обязан Цезарю за его благодеяния; благодаря ему он освобожден от дани, которую он платил своим соседям адуатукам; Цезарь вернул ему родного сына, а также сына брата, которые были посланы адуатукам в заложники и содержались у них в цепях и в рабстве. Что же касается нападения на лагерь, то он сделал его не по своему решению и воле, но по принуждению своего народа, ибо власть его такова, что народ имеет над ним такие же права, как и он над народом. А народ его потому начал войну, что не мог противиться внезапному восстанию всей Галлии. Самое лучшее доказательство этому — его собственное бессилие: ведь не до такой степени он не осведомлен об общем положении дела, чтобы питать уверенность в победе над римлянами своими собственными силами. Но таково решение всей Галлии, и именно сегодняшний день выбран для штурма всех зимних лагерей Цезаря, чтобы ни один легион не мог прийти на помощь другому. Как галлы, они, конечно, не могли отказать галлам же, тем более что принятое решение, очевидно, имело целью восстановление национальной свободы. Так как он в достаточной степени исполнил перед ними долг патриота, то теперь он желает исполнить долг благодарности за благодеяния, полученные от Цезаря; как старый друг он настоятельно просит Титурия подумать о себе и о своих солдатах. Большой отряд наемных германцев уже перешел через Рейн, через два дня он будет здесь. Римляне сами должны решить, не лучше ли им, прежде чем заметят соседи, оставить зимние квартиры и дойти или до Цицерона, или до Лабиэна, из которых один находится от них в пятидесяти милях, а другой несколько дальше. Он одно им обещает и скрепляет это обещание клятвой — дать свободный проход по своей земле. Этим он исполнил бы долг перед своим народом, освобождая его от зимнего постоя, и отблагодарил бы Цезаря за оказанные услуги. После этой речи Амбиориг удалился.

28. Арпиней и Юний доложили услышанное легатам. Пораженные этим внезапным сообщением, они полагали, что им нельзя пренебрегать, хотя оно идет от врага. Особенное впечатление производила на них малая вероятность того, чтобы такой незначительный и слабый народ, как эбуроны, сам по себе мог осмелиться начать войну с римлянами. Поэтому они доложили дело военному совету, и там между ними возник большой спор. Л. Аурункулей и большая часть военных трибунов и центурионов первого ранга полагали, что ничего не следует делать наобум и что зимний лагерь нельзя покидать без приказания Цезаря; они доказывали, что в хорошо укрепленном зимнем лагере можно устоять против каких угодно полчищ, хотя бы и германских: об этом свидетельствует уже то, что первую неприятельскую атаку они очень храбро выдержали и даже нанесли врагу большой урон; в отношении продовольствия они не страдают; а тем временем подойдут подкрепления как из ближайшего зимнего лагеря, так и от Цезаря. Наконец, разве не верх легкомыслия и позора принимать самые ответственные решения по совету врага?

29. В ответ на это Титурий кричал, что поздно уже будет, когда соберутся еще большие неприятельские полчища, да еще с присоединением германцев, или когда случится какое‑либо несчастье в соседнем зимнем лагере. Теперь некогда совещаться. По его мнению, Цезарь отправился в Италию; иначе и карнуты не задумали бы убить Тазгетия, и эбуроны не пошли бы на наш лагерь с таким презрением к нам, если бы Цезарь был здесь. Не с советом врага он соображается, а с реальными фактами: Рейн близко; германцы очень огорчены смертью Ариовиста и нашими прежними победами; пылает местью вся Галлия, претерпевшая столько оскорблений, покорившаяся римской власти и утратившая свою прежнюю военную славу. Наконец, кто мог бы поверить тому, чтобы Амбиориг решился на такой шаг без определенных оснований? Его мнение вдвойне безопасно: если дело не так плохо, то они без всякой опасности достигнут ближайшего легиона; но если вся Галлия заодно с германцами, тогда единственное спасение заключается в быстроте. Наоборот, к каким результатам приведет предложение Котты и других, не согласных с ним? Если даже незачем будет бояться опасности в данный момент, зато в будущем грозит голод как последствие долгой осады.

30. После речей обеих сторон, причем Котта и центурионы первого ранга упорно отстаивали свое предложение, Сабин еще громче закричал, так что его могла слышать значительная масса солдат: так пусть будет по‑вашему! Я не таков, чтобы бояться смерти более, чем кто бы то ни было из вас! Вот они поймут, и если случится беда, от тебя они потребуют ответа. Не будь дело за тобой, они могли бы уже послезавтра соединиться с своими товарищами в ближайшем зимнем лагере и сообща с ними разделять превратности войны, вместо того чтобы быть здесь брошенными и сосланными и погибать вдали от остальных либо от меча, либо от голода.

31. Все участники совета встают, схватывают за руки обоих противников и просят не доводить дела своими раздорами и упрямством до крайней опасности: оставаться ли или уходить — то и другое не представляет затруднений, если только все будут согласны и единодушны; наоборот, при раздоре нельзя ждать спасения. Споры затягиваются до полуночи. Наконец Котта сдался на приведенные доводы. Предложение Сабина берет верх. Отдают приказ на рассвете выступать. Всю ночь проводят без сна, так как каждый солдат осматривал свои вещи и соображал, что он может взять с собой и что из лагерного обзаведения должен будет оставить. Придумывают всевозможные доводы в пользу того, что дальнейшее пребывание в лагере было бы весьма опасным и эта опасность только увеличилась бы от усталости и бессонницы солдат. На рассвете выступают очень растянутой колонной и с огромным обозом, как люди, вполне убежденные в том, что Амбиориг дал им совет не как враг, а как лучший друг.

32. Между тем враги, заключив из ночного шума и бодрствования о предстоящем выступлении наших, разделились на два отряда, поместили в лесах в удобном и скрытом месте двойную засаду милях в двух от римского лагеря и стали выжидать приближения римлян. Как только большая часть их колонны спустилась в котловину, неприятели показались у обоих выходов и стали теснить арьергард, а авангарду преграждать подъем и, таким образом, вовлекать наших в сражение на совершенно неудобной для них позиции.

33. Титурий, который ничего не предусмотрел раньше, только теперь стал в беспокойстве суетиться, бегать с места на место и расставлять когорты, но и это он делал трусливо и с видом человека, совершенно потерявшего голову, как это обыкновенно бывает с людьми, принужденными вырабатывать план действий тогда, когда нужно уже действовать. Наоборот, Котта, который уже думал о том, что подобное может случиться во время похода, и именно поэтому был против выступления, поспевал всюду, где этого требовало общее благо: он не только обращался с словами ободрения к солдатам, но и сам принимал участие в бою и, таким образом, исполнял обязанности и полководца и солдата. Так как из‑за растянутости колонны не очень легко было лично все исполнять и даже предусмотреть, где и что нужно, то легаты приказали объявить солдатам, чтобы они оставили обоз и образовали каре. Хотя такое распоряжение в подобных случаях вообще не заслуживает порицания, но теперь оно оказалось непригодным: у наших солдат оно уменьшило шансы на победу, а у врагов подняло боевой дух, так как было очевидно, что эта мера внушена величайшим страхом и отчаянием. Ко всему этому присоединилось и другое неизбежное зло: солдаты стали толпами покидать строй и спешили разыскать в обозе и захватить с собой все, что для каждого из них было дорого. Таким образом, всюду раздавался крик и плач.

34. Наоборот, варвары проявили большую распорядительность. Их вожди приказали объявить по всей линии: никто не должен выходить из строя: все, что оставили римляне, — их добыча, для них она и предназначена; пусть только они знают, что теперь все зависит от победы. [Храбростью и боевым пылом наши не уступали врагам]: покинутые вождем и счастьем, они видели свое спасение исключительно в храбрости; и каждый раз, как какая‑либо когорта выступала из каре, там много врагов падало мертвыми. Как только Амбиориг это заметил, он приказал объявить своим, чтобы они стреляли издали, не подходили слишком близко к неприятелю и там, где он будет наступать для атаки, подавались назад; при их легком вооружении и ежедневном упражнении им никакого вреда не будет; а когда римляне будут снова отступать к своей линии, вот тогда пусть они их и преследуют.

35. Это распоряжение исполнялось со всей точностью: каждый раз, как какая‑либо когорта выходила из каре для атаки, враги с чрезвычайной быстротой отбегали. А тем временем этот бок неизбежно обнажался и, будучи неприкрытым, подвергался обстрелу. А когда когорта начинала отступать на свое прежнее место в каре, то ее окружали как те, которые перед ней отступали, так и те, которые стояли поблизости от нее. Если же римляне хотели оставаться в каре, то там не было места для проявления личной храбрости, и вследствие своей скученности они не могли избавиться от снарядов, пускаемых в них неприятельскими массами. И все‑таки, несмотря на столько злоключений и на большие потери ранеными, они твердо держались; хотя прошла значительная часть дня (сражение длилось с рассвета до восьмого часа дня), они не делали ничего такого, что было бы недостойно их самих. В этот момент был тяжело ранен метательным копьем в оба бедра храбрый и очень уважаемый Т. Бальвенций, который в прошлом году был старшим центурионом. Кв. Луканий, также центурион первого ранга, был убит в отважном бою в то время, как хотел подать помощь окруженному врагами сыну. Легат Л. Котта был ранен пращой прямо в лицо во время обхода и ободрения когорт и рядов.

36. Кв. Титурий был всем этим окончательно потрясен. И вот он, заметив издали Амбиорига, который ободрял своих людей, послал к нему своего переводчика Кн. Помпея с просьбой пощадить его и солдат. В ответ на эту просьбу тот сказал: если Титурий желает поговорить с ним, это можно; что касается пощады солдат, то он надеется добиться ее у своих людей; но самому Титурию не будет никакого вреда: в этом он дает свое честное слово. Тот сообщает об этом раненому Котте и спрашивает, не найдет ли он возможным выйти из линии боя и сообща переговорить с Амбиоригом: он надеется добиться от него пощады для себя и для своих солдат. Но Котта наотрез отказался идти к вооруженному врагу.

37. Сабин приказывает находившимся при нем военным трибунам и старшим центурионам следовать за собой. Когда он подошел ближе к Амбиоригу, ему приказали бросить оружие. Он повинуется и приказывает своим сделать то же. А тем временем, пока они вели переговоры и Амбиориг намеренно их затягивал, Сабина мало‑помалу окружили и убили. Но теперь эбуроны, по своему обыкновению, закричали: «Победа, победа!» — и, бросившись с диким воем на наших, прорвали их ряды. Здесь был убит с оружием в руках Л. Котта и большая часть его отряда. Остальные отступили в лагерь, перед этим ими покинутый. Из них орлоносец Л. Петросидий, теснимый массой врагов, бросил орла через вал в лагерь, а сам с чрезвычайной храбростью сражался перед лагерем, пока не был убит. Они с трудом выдерживали штурм вплоть до ночи, а ночью, потеряв всякую надежду на спасение, они все до одного покончили с собой. Лишь немногие спаслись из сражения, после блужданий по лесам добрались до зимнего лагеря легата Т. Лабиэна и принесли ему известие о случившемся.

38. Гордясь этой победой, Амбиориг немедленно отправился с конницей к своим соседям адуатукам; он двигался беспрерывно днем и ночью, а пехоте своей приказал идти в арьергарде. Сообщив адуатукам о происшедшем и тем подняв их на ноги, он на следующий день прибыл к нервиям и стал их уговаривать не упускать случая навсегда завоевать себе свободу и отомстить римлянам за причиненные ими обиды. Он сослался при этом на смерть двух легатов и на истребление значительной части римской армии: нет никакого труда, говорил он, напасть врасплох на легион, находящийся на зимних квартирах под командой Цицерона, и уничтожить его: в этом он обещает свое полное содействие. Этими словами он без труда убедил нервиев.

39. Поэтому они немедленно разослали гонцов к подчиненным их власти кеутронам, грудиям, левакам, плеумоксиям и гейдумнам, набрали как можно больше войск и неожиданно налетели на зимний лагерь Цицерона еще прежде, чем до него дошли слухи о смерти Титурия. С Цицероном также случилось то, чего следовало ожидать: некоторые его солдаты, ушедшие в лес за дровами и другими материалами для укрепления, были застигнуты и отрезаны внезапной атакой неприятельской конницы. Тогда эбуроны, нервии, адуатуки, вместе со своими союзниками и подданными, напали на легион и начали штурмовать лагерь. Наши поспешно сбежались к оружию и заняли вал. В этот день легион с трудом выдержал натиск неприятелей, так как они всю надежду возлагали на быстроту и были вполне уверены в том, что если они теперь одержат победу, то останутся победителями навсегда.

40. Цицерон немедленно написал Цезарю и обещал большую награду за доставку писем; но все дороги были заняты, и его посланцев перехватывали неприятели. В течение ночи с необычайной быстротой было изготовлено не менее ста двадцати башен из леса, заранее свезенного для укрепления: все, что казалось недоделанным, теперь было закончено. На следующий день враги возобновили штурм лагеря с еще большими боевыми силами и стали заваливать ров. Как и накануне, наши оказали сопротивление; то же самое продолжалось и во все последующие дни. Работа шла без перерыва даже ночью; ни больным, ни раненым не было возможности отдохнуть. Все, что нужно было для защиты от нападения на следующий день, заготовлялось за ночь; было изготовлено много заостренных кольев и большое количество стенных копий; башни накрывают досками, к валу приделывают плетеные брустверы и зубцы. Сам Цицерон, несмотря на свое слабое здоровье, не давал себе отдыха даже ночью, так что солдаты сами сбегались к нему и своими громкими просьбами принуждали его беречь себя.

41. Тогда вожди и князья нервиев, которые имели какой‑либо случай побеседовать с Цицероном и находились с ним в дружественных отношениях, заявляют о своем желании переговорить с ним. Получив это разрешение, они указывают ему на то же, о чем Амбиориг говорил с Титурием: вся Галлия находится под оружием; германцы перешли через Рейн; зимние лагеря Цезаря и всех его легатов осаждены. Прибавляют и сообщение о смерти Сабина; в подтверждение этого ссылаются на Амбиорига: большая ошибка — рассчитывать на какую‑либо помощь со стороны тех, которые сами отчаялись в своем спасении. Тем не менее они отнюдь не враждебно настроены по отношению к Цицерону и римскому народу; они только против зимнего постоя и не желают, чтобы он обратился в постоянную привычку. Цицерону и его людям они позволяют покинуть свой лагерь невредимыми и спокойно отправляться куда им угодно. На это Цицерон дал один ответ: римский народ не привык принимать условия от вооруженных врагов; если им угодно положить оружие, то пусть они обратятся к нему за содействием и отправят послов к Цезарю: принимая во внимание его справедливость, он надеется, что они добьются от него исполнения своих пожеланий.

42. Обманувшись в своих ожиданиях, нервии окружают наш лагерь валом в десять футов вышиной и рвом в пятнадцать футов шириной. Эти знания они получили от нас в своих сношениях с нами за предыдущие годы, а также пользовались указаниями некоторых бывших у них пленных римлян из нашего войска. Но за отсутствием подходящих для этого дела железных инструментов они принуждены были снимать дерн мечами, а землю выгребать руками и выносить в плащах. По этому можно было составить себе представление об их многочисленности: менее чем в три часа они окончили линию укрепления в десять миль в окружности и пятнадцать футов высотой, а в следующие дни начали готовить и воздвигать башни соразмерно с высотой вала, стенные багры, устраивать «черепахи», чему их научили те же пленные.

43. На седьмой день осады внезапно поднялась сильная буря, и враги, пользуясь этим, стали метать из пращей раскаленные глиняные пули, а также дротики с огнем на острие в бараки, которые, по галльскому обычаю, имели соломенную крышу. Они быстро загорелись, и силой ветра огонь распространился по всему лагерю. Враги с громким криком, точно победа была уже одержана и несомненна, стали подкатывать башни и «черепахи» и взбираться по лестницам на вал. Но наши солдаты проявили замечательную храбрость и присутствие духа: хотя их со всех сторон палил огонь и снаряды сыпались на них градом и хотя они видели, что горит весь обоз и все их имущество, — не только никто не отходил от вала, чтобы совсем его покинуть, но почти никто даже и не оглядывался, но все сражались с необыкновенным ожесточением и отвагой. Для наших это был самый тяжкий день, но он окончился тем, что тогда было изранено и перебито очень много врагов, так как они скучились у самого вала и задние ряды не давали передним возможности выбраться. Когда огонь на время несколько ослабел и в одном пункте враги подкатили башню вплотную к валу, то центурионы третьей когорты отступили с своей позиции, и отвели всех своих людей, и начали кивками и криками приглашать врагов, не угодно ли им пожаловать в укрепление; но ни один не осмелился сделать ни шагу вперед. Тогда их со всех сторон осыпали градом камней и выбили из башни, а башню подожгли.

44. В том легионе было два очень храбрых центуриона, которым немного оставалось до повышения в первый ранг: Т. Пулион и Л. Ворен. Между ними был постоянный спор о том, кто из них заслуживает предпочтения, и из года в год они боролись за повышение с величайшим соревнованием. Когда около укреплений шел ожесточенный бой, Пулион сказал: чего ж ты раздумываешь, Ворен? и какого другого случая ждешь показать свою храбрость? Нынешний день порешит наш спор. С этими словами он вышел из‑за укрепления и бросился на неприятелей там, где они были особенно скучены. Ворен тоже не остался за валом, но, боясь общественного мнения, пошел за ним. Тогда Пулион, подойдя на близкое расстояние к врагу, пустил копье и пронзил им одного галла, выбежавшего вперед из толпы. Враги прикрыли щитами своего пораженного и бездыханного товарища и все до одного стали стрелять в Пулиона, не давая ему возможности двинуться с места. Пулиону пробили щит, и один дротик попал в перевязь. Этим ударом были отброшены назад ножны и задержана его правая рука, когда он пытался вытащить меч. Тогда враги, пользуясь его затруднением, обступили его. Но тут подбежал его соперник Ворен и подал ему в эту трудную минуту помощь. Вся толпа тотчас же обратилась на него и бросила Пулиона, думая, что он убит дротиком. Ворен действует мечом и, убив одного, мало‑помалу заставляет остальных отступить; но в увлечении преследованием он попадает в яму и падает. Теперь и он в свою очередь окружен, но ему приходит на помощь Пулион, и оба, убив немало неприятелей, благополучно, со славой возвращаются в лагерь. Так подшутила над ними судьба в их соперничестве и борьбе: оба врага поддержали и выручили друг друга, и нельзя было решить, кого из них следует признать храбрей другого.

45. Осада с каждым днем становилась тяжелее и опаснее, особенно потому, что значительная часть солдат была переранена и оборону пришлось возложить лишь на немногих защитников. Тем чаще посылались к Цезарю письма и гонцы; но часть последних враги ловили и на глазах у наших солдат подвергали мучительной казни. В лагере был один знатный нервий, по имени Вертикон, который с самого начала осады перебежал к Цицерону и на деле доказал ему свою полную преданность. Этот самый Вертикон склонил обещанием свободы и большими наградами одного из своих рабов к тому, чтобы доставить письмо Цезарю. Тот привязал письмо к метательному копью, пронес его и, не возбуждая у галлов, как галл, никаких подозрений, добрался до Цезаря, который этим путем узнал об опасном положении Цицерона и его легиона.

46. Цезарь получил это письмо около 11‑го часа дня и тут же отправил к М. Крассу, стоявшему лагерем в стране белловаков в двадцати пяти милях от него, гонца с приказом выступить со своим легионом в полночь и спешно идти к нему. Красс двинулся немедленно по прибытии гонца. Другого гонца Цезарь послал к легату Г. Фабию, чтобы тот привел легион в область атребатов, где Цезарь должен был проходить. Писал он и Лабиэну, чтобы тот с своим легионом подошел к границе нервиев, если это можно сделать без вреда для общего положения дела. Остальной части войска, так как она была слишком далеко, он решил не дожидаться. Кроме того, он стянул к себе около четырехсот всадников из ближайших зимних лагерей.

47. Около третьего часа он получил от передовых разъездов (Красса) известие о приближении Красса и в этот день прошел двадцать миль. Красса он назначил комендантом Самаробривы и дал ему легион, так как здесь он оставлял обоз всей армии, заложников от общин, государственный архив и весь хлеб, свезенный им сюда на зиму. Фабий, как ему и было приказано, не стал терять много времени и с своим легионом встретил Цезаря на походе. Что касается Лабиэна, то он уже узнал о смерти Сабина и о гибели римских когорт. Так как теперь против его лагеря появились все боевые силы треверов, то он, естественно, опасался, что если его выступление из зимнего лагеря будет походить на бегство, то он не в состоянии будет выдержать атаку неприятеля, вдобавок упоенного недавней победой. Поэтому он указал в своем ответе Цезарю, до какой степени было бы для него опасно выводить свой легион из зимних квартир, подробно описал события в стране эбуронов и уведомил, что все конные и пешие силы треверов заняли позицию в трех милях от его лагеря.

48. Цезарь одобрил его решение, и хотя вместо трех легионов, на которые он рассчитывал, он принужден был ограничиться двумя, тем не менее единственное средство к спасению ему представлялось в быстроте действий. Ускоренным маршем он прибыл в страну нервиев. Там он узнал от пленных о том, что делается у Цицерона и как опасно его положение. Тогда он уговорил, обещая большую награду, одного из галльских всадников доставить письмо к Цицерону. Оно было им написано по‑гречески, чтобы враги из перехваченной нашей переписки не могли узнать наших планов. В случае невозможности добраться он дает галлу наставление привязать письмо к ремню дротика и этот дротик перебросить в лагерь. В письме он писал, что уже выступил с легионами и скоро будет на месте; пусть только Цицерон не изменит своей прежней доблести. Галл, боясь излишнего риска, пустил дротик согласно полученному наставлению. Он случайно зацепился за башню и в течение двух дней не был замечен нашими. Но на третий день один солдат увидел его, снял и доставил Цицерону. Тот, посмотрев письмо, прочел его на собрании солдат и этим чрезвычайно всех обрадовал. Скоро стали виднеться издали клубы дыма от пожаров, чем были устранены всякие сомнения относительно прихода легионов.

49. Когда галлы узнали через разведчиков о приближении Цезаря, то они сняли осаду и пошли со всеми силами на него. Это была целая армия тысяч в шестьдесят. Пользуясь случаем, Цицерон снова потребовал у упомянутого Вертикона (17) галла для доставки Цезарю письма. Посланному он напомнил, что он с крайней осторожностью должен держать свой путь, а в письме писал, что враги его оставили и всеми полчищами обратились против Цезаря. Это письмо было доставлено Цезарю около полуночи. Он сообщил его своим людям и ободрил их к сражению. На следующий день на рассвете он снялся с лагеря и приблизительно через четыре мили пути заметил полчища врагов за долиной и ручьем. Было бы очень опасно при таких маленьких силах дать сражение на невыгодной позиции; сверх того, так как он знал, что Цицерон теперь освобожден от осады, то он полагал, что можно спокойно действовать с меньшей скоростью. Поэтому он остановился и приказал разбить укрепленный лагерь на возможно более выгодной позиции. Хотя лагерь этот уже сам по себе был мал, так как предназначался для неполных семи тысяч человек, да еще без обоза, но он сделал его еще меньше, насколько возможно сузив его улицы, с тем чтобы внушить врагу полное презрение к нашему войску. Тем временем он во все стороны разослал разведчиков, чтобы найти самый удобный путь для перехода через долину.

50. В этот день у ручья было несколько маленьких конных стычек, вообще же обе стороны держались в своих лагерях: галлы ожидали еще больших войск, которые еще не собрались, а Цезарь рассчитывал притворной трусливостью заманить врагов на свою сторону, чтобы дать им сражение в этой части долины перед своим лагерем, а если не удастся, то обследовать пути и перейти через долину и ручей с наименьшей опасностью. На рассвете неприятельская конница приблизилась к лагерю и завязала сражение с нашей. Цезарь приказал своим всадникам нарочно отступать перед врагом и отходить к лагерю; вместе с тем он распорядился сделать выше вал по всей линии, заложить ворота и за этой работой как можно более суетиться и проявлять притворный страх.

51. Все это соблазнило врагов перевести свое войско и выстроить его в боевой порядок на невыгодной позиции; а так как Цезарь увел солдат даже с вала, то они подошли ближе, стали со всех сторон стрелять внутрь лагеря и через глашатаев всюду объявлять, что если кто — галл или римлянин — пожелает до 3‑го часа перейти к ним, то он может это сделать безопасно, но после того это будет уже невозможно. И вообще они прониклись величайшим презрением к нам: так как им казалось, что они не могут прорваться через ворота, которые в действительности были лишь для виду заложены одним слоем дерна, то одни из них стали голыми руками обрывать вал, а другие заваливать рвы. Тогда Цезарь сделал вылазку из всех ворот, пустил на них конницу и быстро обратил их в бегство, так что в общем никто из них не осмелился остановиться для сопротивления; многие из них были убиты, и все принуждены были побросать оружие.

52. Но продолжить преследование Цезарь не решился, так как между ним и неприятелями были леса и болота и таким образом не было возможности причинить им даже самые незначительные потери. Поэтому он в тот же день дошел до цицероновского лагеря, не потеряв ни одного солдата. Он с удивлением смотрит на неприятельские башни, «черепахи» и укрепления. На смотру легиона он узнает, что даже десяти процентов не осталось не раненными. По всему этому он мог судить, как велика была опасность и как храбро велась оборона. Он похвалил по заслугам Цицерона и легион и особо отличил тех центурионов и военных трибунов, которые, по свидетельству Цицерона, проявили выдающуюся доблесть. Подробности о гибели Сабина и Котты он узнал от пленных. На следующий день он созвал общее собрание, рассказал, как было дело, и обратился к солдатам со словами утешения и ободрения: к тому несчастию, виной которого была опрометчивость легата, следует отнестись с тем большим хладнокровием, что оно уже искуплено милостью бессмертных богов и их собственной храбростью, и теперь ни для врага нет оснований долго радоваться, ни для них — долго горевать.

53. Между тем до Лабиэна с невероятной быстротой доходит через ремов весть о победе Цезаря. Хотя зимний лагерь Лабиэна был приблизительно в шестидесяти милях от лагеря Цицерона и Цезарь пришел туда только после девятого часа дня, но еще раньше полуночи поднялся у лагерных ворот крик, которым ремы хотели дать знать Лабиэну о победе и поздравить его. Когда эта весть дошла до треверов, то Индутиомар, который уже решил штурмовать на следующий день лагерь Лабиэна, ночью бежал и отвел все свои войска назад к треверам. Цезарь отослал Фабия с его легионом назад в зимний лагерь, а сам с тремя легионами решил зимовать в трех лагерях в окрестностях Самаробривы и, ввиду сильных восстаний, вспыхнувших в Галлии, лично остаться на всю зиму при своей армии. Действительно, при известии о гибели Сабина почти все галльские племена начали совещаться о войне, рассылать повсюду гонцов и послов, осведомляться о том, какие решения намерены предпринять другие и кто первый начнет военные действия, а также устраивать по ночам собрания в уединенных местах. Вообще почти за всю зиму не было ни одного спокойного для Цезаря дня, но он постоянно получал какие‑нибудь известия о собраниях и волнениях галлов. Между прочим Л. Росций, которого он назначил командиром 13‑го легиона, известил его о том, что большие силы тех галльских племен, которые называются ареморийскими, собрались для нападения на него и уже находились не более чем в восьми милях от его зимнего лагеря, но при известии о победе Цезаря ушли так поспешно, что уход этот походил на бегство.

54. Но Цезарь сумел удержать в повиновении значительную часть Галлии тем, что вызвал из всех общин их князей и либо запугивал их уверениями, что он знает обо всем происходящем, либо успокаивал их словами одобрения. Исключение составили только сеноны, одно из самых сильных и влиятельных в Галлии племен. Цезарь назначил у них царем Каварина, брат которого — Моритазг, так же как и его предки, царствовал над ними ко времени прихода Цезаря. И вот сеноны в силу постановления всей общины задумали убить Каварина, но так как он вовремя это заметил и бежал, то они преследовали его до границ царства, выгнали из своей страны и лишили царской власти, а затем отправили к Цезарю послов для своего оправдания. Но когда Цезарь потребовал, чтобы к нему явился весь их сенат, они не послушались. То обстоятельство, что нашлись люди, которые первые дали сигнал к войне с римлянами, произвело на варваров такое сильное впечатление и вызвало такой переворот в их настроении, что почти ни одно племя не могло в наших глазах считаться надежным, за исключением эдуев и ремов, которых Цезарь всегда отличал особым вниманием — одних за их давнюю и неизменную верность римскому народу, других — за недавние услуги в войне с галлами. И этому вряд ли нужно особенно удивляться: помимо других причин, галльский народ, занимавший по своей воинской доблести первое место среди всех других народов, естественно, был чрезвычайно огорчен таким умалением своей военной славы, которое довело его до подчинения римскому владычеству.

55. А треверы и Индутиомар не переставали в течение всей зимы посылать за Рейн послов, подстрекать германские общины (18), обещать им большие денежные суммы и распространять сообщения о том, что большая часть римской армии уничтожена и только очень небольшая уцелела. Но только ни одного германского племени им не удалось склонить к переходу через Рейн: те говорили, что их дважды проучили — во время войны Ариовиста и при переходе тенктеров, — и они больше не хотят испытывать счастье. Обманувшись в надежде на их помощь, Индутиомар тем не менее стал продолжать собирать и обучать войска, покупать у соседей лошадей и заманивать к себе большими наградами изгнанников и осужденных. И надо сказать, что всеми этими действиями он уже приобрел себе в Галлии такой авторитет, что к нему отовсюду стекались посольства, и не только целые общины, но даже частные лица искали его милости и дружбы.

56. Как только он заметил, что все к нему сами идут, что сенонов и карнутов как соучастников в возмущении можно толкнуть на дальнейшие шаги, а, с другой стороны, нервии и адуатуки прямо готовятся к войне с римлянами и что, как только он выступит из своей страны, у него не будет недостатка в добровольцах, — то он назначил вооруженный съезд. По галльским понятиям, это равносильно началу военных действий: на эти съезды обязаны собираться все взрослые люди в полном вооружении; кто является последним, того на глазах собравшегося народа подвергают всевозможным мучениям и казням. На этом съезде Индутиомар объявляет главу другой партии и своего зятя Кингеторига (который, как мы выше указали, отдался под защиту Цезаря и остался ему верным) врагом и конфискует его имущество. После этого он заявляет на съезде, что его позвали на помощь сеноны, карнуты и многие другие галльские племена: он пойдет к ним через страну ремов и опустошит их поля, а сначала нападет на Лабиэна. Затем он отдал дальнейшие распоряжения.

57. Лабиэн, стоявший в лагере, очень укрепленном самой природой и человеческим искусством, не боялся никакой опасности для себя и для своего легиона; он думал только, как бы не упустить случая к удачному сражению. И вот как только он узнал от Кингеторига и его приближенных содержание речи, которую Индутиомар держал на съезде, он послал гонцов к соседним племенам и стал отовсюду вызывать всадников, назначив им определенный срок для явки. Тем временем Индутиомар почти ежедневно разъезжал со всей конницей около его укреплений, либо с тем, чтобы познакомиться с расположением его лагеря, либо чтобы завязать переговоры или попугать; его всадники обыкновенно все стреляли через вал в лагерь. Но Лабиэн не выпускал своих людей из окопов и всячески старался укрепить врага в его представлении о трусости римлян.

58. Индутиомар каждый день с возрастающим презрением подъезжал к нашему лагерю. Но Лабиэн в одну из ночей ввел в лагерь конницу, набранную им у всех соседних племен, и всячески усилил караул, не давая никому выходить из лагеря, так что треверы никоим образом не могли получить об этом каких‑либо сведений. Между тем Индутиомар, по обыкновению, приблизился к лагерю и провел здесь значительную часть дня; его всадники стреляли и с громкой бранью вызывали наших на бой. Но, не получив от наших никакого ответа, они под вечер, когда им вздумалось, ушли и рассеялись без всякого порядка. Вдруг Лабиэн выпускает на них из двух ворот всю конницу с строжайшим приказом — как только враги будут опрокинуты и обращены в бегство (он предполагал, что так случится, и это предположение оправдалось на деле), всем броситься на одного Индутиомара и, прежде чем не увидят его убитым, никому не целиться в кого‑либо другого. Лабиэн, разумеется, не хотел, чтобы Индутиомар улучил время для бегства, пока наши солдаты будут заняты его людьми. За его голову он назначил большую награду. На помощь всадникам все время высылались когорты. Распоряжение это увенчалось успехом: так как все устремились на одного Индутиомара, то он был застигнут как раз во время переправы вброд через реку и убит; его голова была принесена в наш лагерь. Кроме него, всадники на обратном пути нагнали и перебили всех, кого могли. При известии об этом все собравшиеся силы эбуронов и нервиев разошлись, и с этого времени для Цезаря наступило некоторое успокоение Галлии.

 


1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 |

Поиск по сайту:



Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Студалл.Орг (0.015 сек.)