Постройки монастырских церквей и зданий, в особенности Троицкого собора – 1848-1875 гг

О дальнейшей судьбе Дивеева батюшка отец Серафим говорил во время построения Рождественского храма следующее Елене Васильевне, Михаилу Васильевичу и Анне Михайловне Мантуровым, протоиерею отцу Василию Садовскому и еще многим старицам:

«Еще не было и нет примеров, чтобы были женские лавры, а у меня, убогого Серафима, будет в Дивееве лавра, - сказал батюшка. – Лавра-то будет кругом, т.е. за канавкою, в обители матушки Александры, потому что, как она была вдова, то у ней могут жить в обители и вдовы, и жены, и девицы, а киновия будет только в канавке, и так как я, убогий Серафим, был девственник, то и в обители моей будут одни лишь девицы. Выстроиться большой, холодный собор, а будет и теплый. Эта Казанская церковь и месть все будет монастырское, прихожанам дадут другое место, а так Казанская церковь, как есть, и Рождественская, как есть, останутся как бы в центре, а кругом нее еще много места захватят приделами другими, и из нее большой, теплый собор выйдет, и большая это будет пристройка наподобие Иерусалимского храма. С левой стороны Рождественской церкви будет непременно придел во имя Михаила Архангела. Каменная оградка как есть, так и останется, только Казанская церковь войдет в ограду и стена продолжится вплоть до берега, где, пройдя немного берегом, пойдет к западу и тут, как раз против дома Мишеньки (Михаила Васильевича Мантурова), выстроится колокольня и будут под ней святые ворота. Кругом обоих соборов будут каменные корпуса в следующем порядке».

Батюшка даже набросал первоначальный план, который, сохраненный в подлиннике, вставлен в рамку и хранится у игумении Марии. Этот план батюшка писал в своей келлии, на обрубке, что служил ему стулом; писал с Михаилом Васильевичем Мантуровым, стоя на коленках.

«С юга, против собора Святой Троицы, - говорит старец, - будет корпус треугольником: в этом корпусе одна из царского рода жить будет, батюшка. С севера собора Святой Троицы напротив его точно такой же треугольником корпус должен быть трапезой. Возле жилого треугольного корпуса с юна же корпус начальнический. Правильным продолговатым четырехугольником. Напротив его с севера точно таким же правильным продольным четырехугольником должен быть корпус клиросный. С юга против Казанского собора, рядом с начальническим корпусом, такой же продольный четырехугольный корпус – просто жилой. С севера против Казанского собора и напротив жилого такой же точно продольный четырехугольный корпус и тоже просто жилой. Опять с одной стороны корпус правильным треугольником, которого половина будет окнами в ограду; это будет жилая монастырская половина, а другая, отделенная стеной, окнами наружу, за ограду, будет служить гостиницей. С другой стороны напротив точно такой же треугольный корпус, разделенный надвое и для того же употребления. Вот так-то у нас все и устроится, батюшка, и Лавра и киновия у убогого Серафима в обители-то и будет!» (5).

Ввиду важности следующего рассказа приведем еще подлинные выражения старицы Устиньи Ивановны (тетрадь №1).

«Однажды сестра обители нашей, Мария Семеновна, говорит мне, - начала она, - что батюшка Серафим многое предсказывал о нашей обители, что случится впоследствии времени. Предвидя раннюю ее кончину, он приказывал слышанное от него передать мне. Очень много чудного, утешительного в устройстве обители говорил ей батюшка в то время, когда только сделано было основание ее – мельница и одна келлия поставлены. Мария Семеновна рассказывала мне так, как приняла это от батюшки Серафима, но по моей плохой памяти и давно прошедшем времени (25 лет) я не могу все рассказать, а вот что хорошо помню: в один летний день Мария Семеновна привела меня к Казанской церкви, тут стояли и другие сестры, и, показывая на все это место, сказала: «вот, помните, церковь эта будет наша, приходская же церковь будет выстроена на другом месте: при ней построится и духовенство прихожан. Здесь же, говорил батюшка Серафим, будет лавра, а где канавка – там киновия. Церковь наша кладбищенская будет во имя Преображения Господня». – «Я, - говорит Мария Семеновна, - сказала: «Батюшка, кажется, на кладбищах более бывают церкви во имя Всех святых?» А батюшка ответил: «Престол Всех святых будет ранее этого устроен»(6).

Старица Устинья Ивановна (впоследствии монахиня Илария) говорит (тетрадь № 1), что «покойную сестру нашу Марию Семеновну, высокой жизни, особо против всех любил батюшка Серафим. Он говорил и предсказывал ей об обители многое, по большей части запрещая кому-либо рассказывать, но некоторое завещал ей помнить и передать мне, грешнице. Из того вот, что я помню. Раз, выведя меня к Казанской церкви и показывая на все это место кругом, сказала она мне и тут же бывшим сестрам: «Вот помните, церковь эта будет наша, и священники тут жить не будут; приходская же церковь выстроена будет в другом месте, там будут при ней жить и священники, тут же будет лавра; а где канавка, там будет киновия!» И еще, по благословению же батюшки Серафима, говорила она мне: «Батюшка Серафим сказал, что кладбищенская церковь у нас будет во имя Преображения Господня, запомни!» А я на это возразила ей, что ведь на кладбищах, кажется, всегда строятся церкви Всем святым. «Так, - ответила она, - но батюшка Серафим сказал, что престол Всех святых будет еще ранее устроен». (Предсказание сбылось, ибо в 1847 году выстроена была ныне теплая церковь Божией Матери Тихвинской и в ней придел с левой стороны Всех святых, а кладбищенская церковь построилась уже после, в 1855 году, во имя Преображения Господня). А о стесненных средствах обители всегда ей говаривал батюшка: «Убогий Серафим мог бы обогатить вас, но это не полезно, я мог бы и золу превратить в злато, но не хочу; у вас многое не умножится, а малое не умалится! В последнее время будет у вас и изобилие во всем, но тогда уже будет и конец всему».

[О себе самом так говорил батюшка Марии Семеновне: «Вот, матушка, теперь все дивятся, что убогий Серафим занимается вами, принимает участие в вас, но это еще что за диво; а будет диво, как плоть-то свою убогий Серафим принесет в Дивеево!»

Старица Евдокия Ефремовна, впоследствии монахиня Евпраксия, удостоившаяся вместе с отцом Серафимом в день Благовещения посещения Царицы Небесной, рассказывает следующее: «Быв раз у батюшки Серафима в келлии, вот что он говорил мне: «Слушай и помни, радость моя, что я скажу тебе: как у Господа было 12 апостолов, а у Царицы Небесной 12 дев, так и я себе избираю 12 же дев, и как Господь избрал в невесту Себе только великомученицу Екатерину, так и я избираю себе Марию – Марию Семеновну – невестою в будущем, и над всеми вами будет она там старшею; вас же избираю в сестры себе, а которые придут после, те будут дочки мои»](8).

Ксения Васильевна Путкова рассказывает следующее об этой пустынке (тетрадь №6, рассказ № 32): «И вот еще как задолго предсказал мне наш родименький батюшка, что пустынька-то его наша будет, к нам отойдет! Пришла я к нему в Саров и в самое то время, как усердием верующих ему строилась эта вот пустынька его. Посадил он меня возле и сам сел, и много-много говорил мне назидательно о кротости, смирении и любви; как, должны мы любить его и кто так будет поступать, тот всегда с ним будет; потом и говорит: «Я тебя к себе возьму! Вот смотри-ка, радость моя, ведь эта вот пустынька нас тобою строится; ведь она у вас будет, пустынька-то, и будем мы жить как Авраам и Мария!». А я по молодости лет не понимая ничего, смеючись, просто говорю батюшке: «А я возьму и уйду от вас, как Мария-то от Авраамия». – «Нет, - отвечает, - радость моя, нет тебе дороги уйти-то, Авраам и Мария жили во притворе, а я тебя внутрь себя возьму! Ты и не уйдешь, матушка!» Уж много лет после, когда привезли нам, пустыньку, уразумела я слова батюшки; ведь всегда я была с ним духом и не могла уже уйти из обители» (9).

«Батюшка Серафим насильно уговаривал меня остаться в обители, - рассказывала старица Екатерина Матвеевна Пучинская (Летопись № 6, рассказ 54), - я все отговаривалась болезнию, но, невзирая на то, отправил меня батюшка к своим девушкам на мельницу. […] Нечего делать, осталась я, а все скучно; когда пришли лесом с нашей стороны девушки, смутили меня совсем, забрала я все свое, да и ушла с ними. Только что вышли мы из обители, на меня вдруг напала такая тоска, что и рассказать не умею. Не дойдя до села Елизарьева, бросила я их, да бегом пустилась в обитель. […] Вскоре пришел батюшка, сурово взглянул на меня, даже отвернулся, и говорит Елене Васильевне про меня: «Радость моя! Что сделала у нас Екатерина-то Пучинская, забрала все пожитки свои да и ушла было от нас! А ведь скажу тебе, радость моя, никакой дороги ей нет уходить от нас, ведь ей назначено здесь жить!» Я заплакала, упала к его ногам и призналась во всем, как скучала и скучаю, как ушла было совсем… Он поднял меня и говорит мне: «Во, радость моя! Что нам скучать-то! Теперь у нас нет ничего, а будет-то у нас монастырь, матушка, да какой еще великий-то! Триста монахинь да пятьсот белиц!» Ну, не прозорлив ли батюшка-то; кто бы мог подумать тогда, а ведь вот и вправду дожила я до того, что уже восемьсот человек стало у нас сестер-то. После этого, обратясь к Елене Васильевне, батюшка меня ей и препоручил, прося: «Радость моя! Прошу тебя, не оставь, поддержи!» Помня батюшкину просьбу, она меня никогда не оставляла. Она была высокой жизни и такая добрая! И часто после говаривал мне батюшка, как только увидит меня: «Радость моя! Что нам унывать! Ты гляди какой у нас собор-то будет!» При этом, бывало, поднимет ручки, да и скажет: «Во, во, матушка, чудный собор! Вельми, матушка, чудный!» И сделается при этом личико у него необыкновенно светлое, благодатное, и станет он такой веселый и радостный, точно весь уйдет в небеса! Даже жутко станет глядеть на него» (10).

«Знаешь ли ты, матушка, где Мишенька-то (Мантуров) живет?» - спросил отец Серафим сестру Акулину Ивановну Малышеву (тетрадь №6, рассказ 61). «Знаю, кормилец!» - ответила она. «Ну вот, - продолжал старец, - мы его снесем на угол, а тут, где он теперь-то живет, против него будет собор! Видишь ли, вот эдак будет порядок, на четыре угла, Акулинушка, а собор-то у нас в середочках! А где мирское кладбище, знаешь, что ли, матушка?» - «Знаю», - говорила она. «Так вот это-то самое место, матушка, будет у нас коренная трапеза; а это-то, что кривая у нас, гостей принимать будет! А мы, матушка, как собор-то состроим и балясы голубые у нас будут, так прямо из собора в трапезу-то и пойдем. Вот как будет у нас, Акулинушка!»

Ничего тогда в Дивееве не было, и удивилась старица, о какой такой трапезе говорил батюшка, указывая как бы уже на имеющуюся, называя ее «кривою», но впоследствии иеромонах Иоасаф, выдававший себя за ученика Серафимова, выстроил в Дивееве трапезу, которая по поспешности постройки вышла кривая.

Протоиерей отец Василий Садовский говорит в своих записках (тетрадь №6 рассказ № 74), как он однажды посетил батюшку Серафима, который его спросил: «Как батюшка, думаешь, хорош ли Саров?» - «Как не хорош, батюшка, - ответил отец Василий, чего же еще лучше?» - «Во, во, батюшка! – воскликнул отец Серафим в восторге, - ведь Саров-то только рукав, а Дивеево-то – целая шуба!» И до трех раз повторил это отец Серафим, а затем спросил: «А хорош ли собор-то у нас, батюшка?» - «Хорош, батюшка», - ответил отец Василий. «Хорош, батюшка, как не хорош, очень хорош! – продолжал отец Серафим, - а я тебе говорю, что у нас в Дивееве еще лучше того собор будет! И в моем-то соборе у нас-то в Дивееве все иконы, какие только ни есть на всем свете и даже на Афоне, всех явлений Матери Божией, у меня-то в соборе все они, батюшка, будут» (11).

[И ты не гляди, что теперь Дивеев, батюшка, скажу тебе; тогда Дивеев будет диво, когда убогий Серафим ляжет в Сарове, а плоть свою перенесет в Дивеево, и понесут-то его с одной стороны ангелы и херувимы, а с другой Дивеевские сироты! Много в Сарове почивает святых, батюшка, а открытых мощей нет, никогда и не будет, а у меня же, убогого Серафима, в Дивееве будут!]

И как это он все знал, вперед и про всех, истинное диво, да и только! Вот отпустил их (посетителей – ред.) и говорит нам: «Что пришла, что надо-то, Акулинушка? Ксенья-то не берет, ни ничего, возьмет! Сходи-ка, Марьюшка, почерпни-ка, да принеси ты мне водицы из источника-то». Сестра принесла, он, сердечный, нас этой водой-то из своих уст спрыснул, да и говорит: «Видишь, Марьюшка, Акулинушка-то нам нужна будет, ее начало земля, землю пахать будет». – «Батюшка, - говорит сестра. – да у нас ведь и без того дьячок Ефим уже пашет». А батюшка-то: «Глупенькая, глупенькая, - говорит. – да это что у вас за земля; у вас разве столько земли-то будет, да все своя земля-то, матушка! Этой земли начало – Акулинушка, а конец, казакам, после нее казаки будут!» (Действительно, первые хлеба засевала и пахала Акулина Ивановна, а с 1855 – го года пашня идет волами, которыми и правят сестры-казачки) (12).

Поиск по сайту: