АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция

Применение модели конфликта

Читайте также:
  1. A. моделирование потока капитальных вложений
  2. B. моделирование потока амортизации
  3. C. моделирование потока прибыли
  4. C. применение антисептика – вещества, устраняющего микроорганизмы, попавшие в рану.
  5. F. моделирование потока собственных оборотных средств
  6. II. Перенесение лингвистической модели в структурную антропологию
  7. III. Применение селективных НПВС.
  8. PR и маркетинг: эволюция развития конфликта
  9. VII. ТОЛКОВАНИЕ И ПРИМЕНЕНИЕ КОДЕКСА
  10. Адекватность отражения конфликта.
  11. Альтернативные модели памяти
  12. Аналитические модели

Модель конфликта открыла многообразные и перспективные возможности приме­нения. Как уже отмечалось, расстояние до цели не обязательно должно быть про­странственным. Это может быть также временная близость или степень сходства

с первоначальной целью. В последнем случае последовательное уменьшение сход­ства с переживаемой как конфликтная целью часто играет важную роль в невро­тических конфликтах и их психотерапевтическом лечении. Так, объект агрессив­ных или сексуальных устремлений может одновременно вызывать сильный страх негативных последствий, что приводит, как заметил Фрейд, к так называемому смещению. Первоначальный объект в переживании замещается другим, более или менее схожим, но вызывающим меньший страх или тревогу. Применительно к сек­суальности Кларк (Clark, 1952; Clark, Sensihar, 1955) экспериментально подтвер­дил наличие смещений в образах представлений при возрастающем сексуальном

возбуждении.

Смещение первоначального объекта соответствует генерализации стимула. Чем больше тенденция избегания превосходит тенденцию стремления, тем меньше сходство между первоначальным объектом и разрешающим конфликт смещением. Миллер (Miller, 1944) разобрал этот случай на примере своей модели конфликта. Градиенты стремления и избегания отражают зависимость силы реакции от степе­ни сходства с порождающим конфликт целевым стимулом, а не от пространствен­ной и временной дистанции. Это значит, что речь идет о градиентах генерализации стимулов для заторможенной реакции стремления и тормозящей реакции избега­ния. На рис. 4.15 изображен вариант модели Миллера применительно к проблеме смещения. Согласно этой модели, для смещения предпочтительнее такая степень сходства, при которой фактическая сила заторможенной реакции максимальна. На рисунке данная степень сходства находится между С и D.

Рис. 4.15. Перемещение заторможенной реакции вдоль градиента генерализации стимула до точки максимума ее фактической {Netto) силы (пунктирная линия) (Miller, 1944, р. 434}

Было найдено экспериментальное подтверждение этого тезиса (Murray, Berkun, 1955). Крысы, обученные находить в конце черного коридора пищу, стали полу­чать там во время еды удар током и начали избегать целевой камеры. После этого коридор был соединен еще с двумя коридорами, расположенными параллельно с ним. На различном расстоянии от целевой камеры находились отверстия, позво­лявшие проникать в смежный коридор. Два соседних коридора отличались от пер-

вого цветом стен. Они были не черными, а в непосредственно примыкающем ко­ридоре — серыми и в следующем — белыми. Таким образом, возникал градиент убывания сходства с первым, конфликтогенным, коридором. Предполагалось, что животное, помещенное в первый коридор, должно держаться на довольно большом расстоянии от целевой камеры, после перехода в соседний коридор это расстояние должно уменьшиться и в последнем коридоре стать минимальным. События ста­билизируются одновременно-по двум независимым друг от друга градиентам: про-странственной удаленности от конфликтогенной цели и степени сходства с ней. Оба этих параметра были использованы как ортогональные координатные оси для построения трехмерной модели конфликта. Градиенты выступают здесь не в виде линии, а в виде плоскостей. Их пересечение становится линией пересечения двух плоскостей. Таким образом, животное сможет продвинуться ближе к цели за счет перехода в область большего несходства с изначальным целевым стимулом (и на­оборот). Мюррею и Беркану действительно удалось это продемонстрировать. Кро­ме того, они обнаружили еще один факт. Такое смещение оказывает «терапевти­ческое*- воздействие: градиент избегания становится со временем менее крутым. Животные постепенно возвращаются к условиям, более похожим на первоначаль­ный целевой стимул.

Отсюда можно сделать вывод, что при психотерапии нужно стремиться не по­высить градиент стремления, а понизить градиент избегания, в частности, адекват­ной организацией замещения и подстановки объектов, сходных с вызывающими конфликт стимулами. При этом пациент очевидным образом сможет разрешить порожденный конфликт. Напротив, традиционные уговоры немедленно разделать­ся с истинной причиной конфликта хотя и сместили бы точку пересечения обоих градиентов ближе к подлинному источнику, но одновременно и завысили бы ее,' что означает большую силу обеих конфликтующих тенденций и тем самым боль­шую внутреннюю напряженность.

Впрочем, классическими примерами объяснительных возможностей модели конфликта служат тревожащие субъекта события, которые фиксированы во вре­мени и поэтому неумолимо приближаются: экзамен, необходимая.операция или роды. С одной стороны, их боятся, с другой — ждут, чтобы пережить и оставить позади. Зависимость конфликтных тенденций от временной близости и степени сходства образа с предстоящим событием изучалась Фишем (Fisch, 1970) на мате­риале экзаменов.

Аналогичное исследование провел С. Эпстейн (Epstein, 1962) с парашютистами-любителями перед их первым прыжком. Помимо прочих данных он использовал дан­ные испытуемыми оценки обеих конфликтующих тенденций на разных стадиях дея­тельности. При этом тенденции стремления и избегания определялись как «предвку­шение прыжка, желание ускорить события, возбуждение от возможности свершить прыжок» и «желание повернуть назад и отказаться от прыжка, мысль о ненужности прыжка, страх». На рис. 4.16 представлены полученные после прыжка усредненные самооценки 28 начинающих парашютистов в следующей последовательности собы­тий: 1) последняя неделя; 2) последняя ночь; 3) утро перед прыжком; 4) после прибы­тия на взлетное поле; 5) во время разминки перед прыжком; 6) при надевании пара­шюта; 7) при посадке в самолет; 8) при взлете; Э) при сигнале готовности; 10) при вы-

ходе наружу (сначала парашютист стоит на крыле); 11) в ожидании толчка; 12) в сво­бодном падении; 13) после раскрытия парашюта; 14) сразу после приземления.

Рис. 4.16. Самооценки тенденций стремления и избегания как функция последовательности событий перед первым парашютным прыжком (Epstein, 1962, р. 179)

Конечно же, самооценки (и к тому же полученные задним числом) — сомни­тельный показатель тенденций стремления и избегания. Будучи не в состоянии разделить эти две тенденции, парашютисты переживали, скорее, своеобразную равнодействующую смешанных чувств уверенности и беспокойства. На это указы­вает и зеркальное соотношение обеих кривых. Примечательно, однако, что тенден­ция избегания (беспокойства) постепенно возрастает, но незадолго до критиче­ского события (прыжка) вновь снижается (как если бы парашютист уже не видел никакой возможности отступления и вследствие этого приобретал уверенность).

В дальнейших исследованиях Фенц (Fenz, 1975) зарегистрировал нейровегета-тивные показатели активации на протяжении всей цепи событий, составляющих прыжок. При этом оказалось, что частота сердцебиений и дыхания, а также кожно-гальваническая реакция неуклонно возрастают до момента раскрытия парашюта. Однако это относится только к новичкам. Опытные парашютисты показывают максимальные результаты уже на более ранних этапах прыжка: при посадке в са­молет (частота сердечных сокращений), при сигнале готовности (частота дыхания) и во время свободного падения (кожно-гальваническая реакция). Однако все их значения не выходят за 50%-ную отметку общей вариативности, выявленной Фенцем у начинающих по каждому из трех индикаторов. Эти различия, впрочем, обусловлены не только опытом, т. е. количеством прыжков. Если разделить парашютистов на хороших и плохих, то последние и после многих прыжков обнаруживают динами­ку активации, схожую с динамикой активации новичков. Очевидно, их успехи в прыжках не дают им достаточных оснований для того, чтобы взять под контроль тревожные аспекты ситуации (совладать со стрессом). Возможно, причинные свя­зи носят здесь хотя бы отчасти круговой характер: парашютисты тревожно-возбуж­дены, поскольку прыгают хуже других, а поскольку они прыгают хуже, то дольше остаются в состоянии тревожного возбуждения.

Теории активации

В главе 2 мы уже в основных чертах обрисовали направление психологии активации в исследованиях мотивации и указали на стимулирующее воздействие, которое ока­зали на теоретическую психологию мотивации два открытия из области нейрофизио­логии: «восходящая активирующая ретикулярная система* (ВАРС) в стволе голов­ного мозга (Moruzzi, Magoun, 1949; Undsley, 1957) и «система подкрепления» в гипо­таламусе (Olds, Milner, 1954). У нас нет возможности подробно останавливаться на нейрофизиологических данных, которые, впрочем, в наши дни представляют намного более сложную картину, чем та, что имелась в 50-е гг. (см.: Olds, 1973). Задолго до этого исследователи (в частности: Duffy, 1934) стали измерять множество нсйровегета-тивных проявлений активации, прежде всего в связи с описанием и объяснением эмоций. Но лишь в 50-е гг. была выдвинута идея, что гипотетический конструкт «общий уровень активации», основывающийся на нейрофизиологической функции ВАРС, соответствует интенсивности неспецифического влечения и мог бы, следова­тельно, заменить халловскую переменную D. Такие взгляды отстаивали в первую очередь Мэлмоу (Malmo, 1959)иХебб(НеЬЬ, 1955), а также Даффи (Duffy, 1957) и Биндра (Bindra, 1959). Так как уровень бодрствования можно измерить при помо­щи многих нейровегетативных индикаторов, таких как КГР, мышечный тонус или электрическая активность мозга, считалось, что при этом можно получить более на­дежный показатель силы влечения, чем те, которые использовались исследователями влечений прежде, например депривация или общая активность. ЛэЙси (Lacey, 1969) первым поставил под сомнение понятие неспецифической активации, ибо различные показатели лишь в незначительной степени коррелировали друг с другом и образуе­мые ими паттерны характеризовались большими индивидуальными различиями.

Понятие активации

В понятие «активация» включаются как предварительные условия ее возникнове­ния, так и вызываемые ею феномены. В общих чертах можно охарактеризовать здесь лишь некоторые из них. Из зависимых от активации переменных исследовались прежде всего переменные, связанные с достижением. Если говорить упрощенно, то результатом исследований было установление зависимости в форме перевернутой U-образной кривой. При низкой и очень высокой активации уровень достижений.снижается, а средний ее уровень является наиболее благоприятным. Конечно, при этом важную роль играет и степень трудности (сложности) задачи: чем она выше, тем, по-видимому, эффективнее будет более низкий уровень активации. Эта зависимость получила широкую известность под названием правила Йеркса—Додсона. Эти ав­торы еще в 1908 г. обнаружили, что для научения животным прохождения лабирин­та наиболее благоприятна средняя интенсивность мотивации (она задавалась интен­сивностью удара тока). При этом для легких лабиринтов оптимальный показатель интенсивности мотивации оказался выше, чем для трудных.

Хебб (Hebb, 1955) истолковывал эту перевернутую U-образную кривую как результат взаимодействия функции активации и сигнальной функции. Раздра­жители, действующие на органы чувств, не только перерабатываются в качестве не­сущих определенную информацию сигналов, но и вносят неспецифический вклад

в общий уровень активации. Чтобы сигнальная функция достигла оптимального уровня, требуется определенная степень активации соответствующих участков мозга. На рис. 4.17 схематично представлена позиция Хебба.

УРОВЕНЬ ФУНКЦИИ АКТИВАЦИИ

Рис. 4.17. Перевернутая U-образная кривая, связывающая эффективность поведения (сигнальная функция)

и уровень активации (Hebb, 1955, р. 250)

Отождествление уровня активации с интенсивностью влечения (D), по мень­шей мере, в двух моментах не согласуется или плохо согласуется с постулатами классической теории влечения. Во-первых, криволинейная зависимость между активацией и эффективностью деятельности не соответствует предполагаемой монотонной связи силы влечения и поведенческих показателей (если отвлечься от выделенного Халлом фактора истощения, который необходимо учитывать при длительной пищевой депривации). Мэлмоу (Malmo, 1958, 1959) предложил ис­пользовать в качестве показателя активации частоту сердечных сокращений и уста­новил, что она, в частности, монотонно возрастает в зависимости от длительности лишения питья (см. также: Belanger, Feldman, 1962). Другим авторам не удалось обнаружить эту зависимость (Rust, 1962). Впрочем, частота сердцебиений зависит и от текущей активности, а это делает проблематичным ее использование в каче­стве индикатора силы влечения. Кроме того, уровень активации сильно зависит от внешней стимуляции, чего никак сказать нельзя о влечениях в классическом смы­сле слова (не считая аверсивных влечений типа боли).

Итак, мы подошли к вопросу о внешних факторах, влияющих на уровень акти­вации, Этот уровень, как было установлено, зависит от значительного числа пара­метров внешней стимуляции. Большую роль, чем простая интенсивность стиму­ляции, играет пространственная и временная вариативность, конечно, не только физиологических или физических, а прежде всего психологических параметров стимуляции: ее информативность, сложность, расхождение с тем, что хорошо из­вестно, знакомо и понятно субъекту. В первую очередь внимание привлекают экс­тремальные случаи, соответствующие крайним точкам континуума возможных стимуляций: сенсорная депривация и стимульные ситуации, вызывающие волне­ние, испуг и страх. Что касается последствий сенсорной депривации, то они стали известными после эксперимента Бекстона, Херона и Скотта (Bexton, Heron, Scott,

1954). В рамках этого эксперимента за высокую плату нанимались студенты, кото­рые должны были в течение многих дней находиться в экранированных от раздра­жителей камерах. На них надевались очки, а на руки и запястья специальные ман­жеты, что в значительной степени делало невозможным визуальное и тактильное восприятие формы. Вскоре у испытуемых начались галлюцинации и стали наблю­даться тяжелые нарушения интеллектуальных способностей. Уже через несколь­ко дней они, невзирая на высокую плату, прервали эксперимент, потому что не могли больше вынести ситуацию депривации. Если во время эксперимента им да­валась возможность прослушать биржевые сводки или фрагменты из телефонной книги (информацию, которой они в обычных условиях не уделили бы и секунды), то это приводило их в состояние, подобное помешательству, и они требовали по­вторять текст снова и снова.

Эти данные позволяют сделать вывод, что организму для хорошего самочув­ствия и эффективного функционирования требуется определенное разнообразие стимуляции. Аналогичные выводы следовали из результатов более ранней работы ученицы Левина Анитры Карстен (Karsten, 1928), посвященной так называемому психическому насыщению. Она заставляла школьников как можно дольше выпол­нять одни и те же небольшие задания типа рисования черточек, рожиц, многократно­го написания одной и той же короткой фразы и т. д. Через некоторое время испытуе­мые пытались сделать задания более интересными, изменяя последовательность их выполнения. Наконец, выполнение заданий распадалось на бессмысленные ком­поненты и начинали появляться ошибки. Насыщение и отвращение к заданию становились все более непреодолимыми. При указании выполнять другое зада­ние эффективность работы немедленно восстанавливалась.

Противоположностью сенсорной депривации является не «поток стимуляции». в общепринятом смысле слова, а стимуляция, порождающая «неконгруэнтность», т. е. такая стимуляция, которая не поддается переработке, потому что слишком сложна или противоречива, резко отлична от ожидаемого, известного, понятного. Такая стимуляция может вызвать сильные эмоциональные реакции, вплоть до панического ужаса. Хебб (Hebb, 1946, 1949) продемонстрировал это на примере «пароксизмов ужаса» у шимпанзе, когда тем показывали засушенную голову или безжизненное тело их усыпленного сородича или когда служитель надевал наи­знанку привычную обезьянам куртку. Аналогичные сильные реакции ужаса на­блюдали Бюлер, Хетцер и Мабель (Biihler, Hetzer, Mabel, 1928) у младенцев, если, например, мать, которую они хорошо знали, подходила к кроватке и внезапно на­чинала говорить высоким фальцетом. В этом случае именно внезапное изменение в обычно одинаковом и известном объекте (как говорил Хебб, «различие в тожде­ственности») порождает состояние сильной активации, связанной с испугом.

Между крайностями сенсорной депривации и непреодолимой неконгруэнтно­сти в континууме стимуляций имеется широкий спектр такой информации, кото­рая явно воспринимается как приятная, вызывает интерес и стимулирует поиско­вое поведение типа ориентировочно-исследовательского, а также манипулятивную деятельность. Такое поведение побуждает и направляет приемлемая неконгруэнт­ность с известным, ожидаемым, посильным. Трудноописуемые, кажущиеся бес­цельными занятия маленьких детей, в частности игры, по-видимому, мотивирова­ны именно такими условиями внешней стимуляции (см.: Heckhausen, 1964; Klinger,

1971, глава 2). Харлоу (Harlow, 1950), макаки-резусы которого столь интенсив­но, упорно и без какого-либо вознаграждения занимались отпиранием запоров, вы­двинул предположение о существовании специфического «манипуляторного вле­чения», а Монтгомери (Montgomery, 1954), которого поддержали и другие авто­ры, — о существовании «исследовательского» влечения. По сравнению с теорией влечения объяснения, предлагаемые теорией активации, имели больший успех. Среди главных представителей этих теорий наряду с Хеббом (Hebb, 1955), Фауле- ром (Fowler, 1971) и Уолкером (Walker, 1973) следует назвать Берлайна (Berlyne, 1960,1963а, b, 1971).

Потенциал возбуждения и его действие

Берлайн сгруппировал исходные предпосылки уровня активации по классам сти- мульного материала. Среди них выделяются прежде всего так называемые колла- тивные (коллативный означает примерно то же, что и сравнительный) переменные, которые связаны с процессами сравнения и по своим эффектам подразделяются на следующие классы: новизна и изменение, неожиданность, сложность, неопре­деленность или конфликт. На рис. 4.18 изображены зрительные стимулы, с помо­щью которых Берлайн пытался задать две различные степени сложности восприя­тия применительно к таким аспектам, как неупорядоченность расположения и гетерогенность элементов. Берлайн и другие авторы всесторонне исследовали влияние предъявления таких стимулов на индикаторы активации и на доведение (длительность разглядывания, выбор предпочтений, оценка по степени предпоч­тения, заинтересованности, неожиданности). На рис. 4.19 дан пример исследова­ния предпочтений сложности (Munsinger, Kessen, 1964). Испытуемые должны были оценить предпочтительность плоских фигур с различным числом углов.

Коллативные переменные представляют собой важный класс условий, влияю­щих па то, что Берлайн называет «потенциалом возбуждения». Потенциал возбуж­дения есть гипотетическая величина, суммирующая все особенности актуального потока информации. Эта величина складывается из:

1) коллативных переменных (новизна, неопределенность или конфликт, слож­ность, неожиданность);

2) аффективных стимулов;

3) сильных внешних стимулов; •

4) внутренних стимулов, берущих начало в потребностпых состояниях.

От потенциала возбуждения следует отличать его эффекты: во-первых, уровень активации и, во-вторых, положительный или отрицательный эмоциональный тон и связанные с ним тенденции стремления или избегания. Начнем с последнего. Берлайн считает, что действие потенциала возбуждения определяется кривой Вун-дта, с помощью которой тот (Wundt, 1874) описывал связь между интенсивностью раздражителя и приятностью ощущения. Как видно из рис. 4.20, начиная с абсо­лютного порога, положительный эмоциональный тон возрастает вместе с расту­щим потенциалом возбуждения, однако при дальнейшем росте потенциала возбуж­дения он вновь падает и, наконец, меняется на отрицательный, интенсивность ко­торого начинает возрастать.

Рис. 4.18. Из парных вариантов стимульного материала

внимание привлекает прежде всего тот, который в каком-то отношении более сложен

(Berlyne, 1958, р. 291)

Под влиянием открытия Олдсом мозговых центров, обладающих функцией положительного и отрицательного подкрепления (J. Olds, M. Olds, 1965), Бер-лаин усматривает в кривой Вундта действие двух разнонаправленных систем; первичного подкрепления и аверсивной. Он представляет кривую Вундта как суммарную и разделяет ее соответственно двум гипостазированным системам на две частные кривые (см. рис. 4.20, нижняя часть). При этом, как видно на ри­сунке, образуются три последовательные области нарастания потенциала воз-суждения, характеризующиеся различным влиянием на поведение. Область Л с низким потенциалом возбуждения вызывает лишь «положительные эффекты», т. е. здесь стимуляция приятна и обладает подкрепляющим действием, привле­кает к себе внимание. В средней области В положительные и отрицательные эффекты смешиваются, причем преобладают положительное, в то время как в области самого высокого потенциала возбуждения С эффекты преимуществен­но отрицательны.

Рис. 4.1Э. Оценки предпочтения плоских фигур различной степени сложности (определяемой количеством углов) (Munsinger, Kessen, 1964, p. 7,11)

В отличие от Хебба (Hebb, 1955) или Фиске и Мадди (Fiske, Maddi, 1961) у Бер-лайна уровень активации представляет собой не монотонную линейную функцию потенциала возбуждения (или потока стимуляции), а, скорее, U-образную зависи­мость. Это означает, что уровень активации повышает не только высокий, но и низ­кий потенциал возбуждения. Берлайн (Berlyne, I960) считает установленным фактом, что скука и монотонность стимуляции сопровождаются высоким, возбуждающим уровнем активации. Таким образом, мы пришли к постулату о подкрепляющей функ­ции уровня активации. Подкрепляющий эффект оказывает все то, что понижает уровень активации. В этом точка зрения Берлайна полностью согласуется с халлов-ским постулатом о подкреплении путем редукции влечения. Вместе с тем утверж­дается, что вследствие U-образной зависимости между потенциалом возбуждения и активацией повышение низкого потенциала, возбуждения и понижение высокого уровня до среднего в равной мере желательны и выступают как положительное под­крепление (Berlyne, 1967), поскольку в обоих случаях происходит понижение уров­ня активации и возникают оптимальные условия для специфических форм поведе­ния. В случае слишком высокого потенциала возбуждения возникает «конкретно-исследовательское поведение», направленное на поиск локальных ориентиров и причинно-следственных связей в некоторой узкой предметной области. Эта форма поведения в быту отчасти отождествляется с любопытством. В случае слишком низ­кого потенциапа возбуждения начинает функционировать «отвлеченно-исследова­тельское поведение», позволяющее переключиться на новые предметные области, развлечься, отдохнуть (мотивом его часто является скука).

Приведем в качестве примера конкретное исследование (Berlyne, Crozier, 1971). Испытуемые должны были выбрать из ряда более или менее сложных стимульных конфигураций ту, которая им больше всего нравилась. Одна подгруппа испытуе­мых непосредственно перед предъявлением каждого образца в течение 3,5 с нахо­дилась в помещении с сумеречным, бедным стимуляцией освещении. Другая долж­на была вместо этого разглядывать очень сложные, т. е. сильно возбуждающие, стимульные конфигурации. Испытуемые второй подгруппы сразу после этого вы-

бирали более простые конфигурации, в то время как испытуемые, предварительно находившиеся в условиях обедненной стимуляции, предпочитали более сложные и неожиданные узоры. В обеих подгруппах оптимальный показатель уровня акти­вации был заметно сдвинут соответственно влево и вправо, так что в первом слу­чае стимуляция, повышающая активацию, воспринималась положительно и ей оказывалось предпочтение (отвлеченно-исследовательская реакция), а во втором случае приветствовались и предпочитались стимулы, понижающие активацию (конкретно-исследовательская реакция).

Рис. 4.20. Кривая Вундта {вверху} и две ее гипотетические составляющие (внизу),

описывающие активность системы первичного подкрепления

и аверсивной системы как функцию потенциала возбуждения

(Berlyne, 1973, р. 19)

На этих и подобных данных построена психология эстетики Берлайна (Berlyne,

1971, 1974). Произведение искусства может оказывать приятное впечатление на реципиента, поскольку оно сдвигает уровень его активации к оптимуму. Произве­дение искусства может, однако, оказаться непривлекательным или даже отталки­вающим, если оно воспринимается реципиентом как слишком оригинальное и сложное. Эта негативная реакция может смениться позитивной, если реципиент будет постепенно знакомиться с произведением, например несколько раз прослу­шает музыкальную пьесу. Если же произведение становится настолько знакомым, что уже не содержит ничего нового и неожиданного, то оно теряет свою активиру­ющую функцию, оставляя реципиента равнодушным.

В отличие от Берлайна Хебб (Hebb, 1955), а также Фиске и Мадди (Fiske, Maddi, 1961) определяли средний уровень активации и соответственно (а для них это то же самое) средний потенциал возбуждения как оптимальное состояние, к которому стремится организм. Все изменения, приводящие к среднему уровню, оказывают подкрепляющее воздействие. Чтобы сделать совсем ясным различие между посту­латами Хебба и Берлайна, на рис. 4.21 сопоставлены гипостазированные обоими авторами отношения между потенциалом возбуждения (поступающей стимуляци­ей) и активацией, с одной стороны, и между активацией и привлекательностью (предпочтительное состояние активации), с другой. Различия связан],] прежде всего с областью низкого потенциала возбуждения. Хотя эти постулаты всего лишь спекуля­тивные обобщения, многочисленные данные говорят, скорее, в пользу представлений Берлайна, который затратил много усилий, чтобы собрать свидетельства правильно­сти своих взглядов. В заключение следует отметить, что приведенные положения теории активации очень близки так называемым мотпвацпопным теориям рассо­гласования. Как уже отмечалось в главе 2, на представлениях о рассогласовании строил свою теорию мотивации Мак-Клелланд (McClelland etal., 1953). Небольшие отклонения от нормы, нормального состояния сопровождаются положительным эмоциональным тоном и обладают мотивирующим характером независимо от того, оказываются ли они выше или ниже нормы.-Такие нормы называются уровнями адаптации (Helson, 1964, 1973) и представляют собой нулевые точки в системе ко­ординат, лежащих в основе любых воспринимаемых впечатлений и любых оценоч­ных процессов. Уровень адаптации постоянно смещается соответственно централь­ной тенденции актуального потока стимуляции и накопленного опыта.

Рис. 4.21. Различие постулатов Хебба и Берлайна об отношениях

между потенциалом возбуждения и активацией, с одной стороны,

и между активацией и привлекательностью (предпочтительное состояние активации) - с другой

Рис. 4.22. Гипотетические отношения между отклонением стимульных условий от уровня адаптации и оценкой эмоционального тона

В качестве примера аффективного действия отклонения от уровня адаптации часто приводят исследование Хейбера (Haber, 1958). Сначала испытуемые поме­щали свои руки в воду, температура которой примерно соответствовала темпера­туре тела. После того как они адаптировались к ней, т. е. когда температура не ощу­щалась ни как приятная, ни как неприятная, а только как нейтральная, они помещали руки в сосуд с водой, которая была холоднее или теплее. Результаты представлены на рис. 4.22: незначительные отклонения оказывают положительное, а значитель­ные — возрастающее отрицательное эмоциональное воздействие. Образуется так называемая «мотыльковая кривая*.

Следует отметить, что пока теория рассогласований не привела к особенно пло­дотворным исследованиям в психологии мотивации. Это неудивительно, посколь­ку перенести на сложное мотивированное поведение психофизические измери­тельные приемы наподобие использованных Хейбером чрезвычайно трудно.

Когнитивная оценка ситуации в психологии мотивации

Рассматривая теории влечения, конфликта и активации, мы уяснили для себя, ка­кой вклад внесли направления психологии научения и психологии активации в проблему ситуационных детерминантов поведения. Однако не менее существен­ный вклад внесло в изучение этой проблемы когнитивное направление исследова­ний мотивации, выводящее поведение почти исключительно из ситуационных де­терминантов. Ситуационные детерминанты не сводятся при этом к особенностям внешней или внутренней стимуляции, которую можно или определить интерсубъ­ективно в виде устойчивых характеристик ситуации, или восстановить дедуктив­ным путем. Особенности стимуляции являются, скорее, исходным материалом. Они выступают как источник информации, которая затем перерабатывается в раз-

нообразные формы когнитивных репрезентаций текущих событий. Так ситуация обретает смысл, который может оказывать мотивирующее воздействие па поведение. Иными словами, результаты когнитивного оценивания ситуации влияют на поведе­ние. Поэтому мы можем говорить о соприкосновении с проблемами мотивации, даже если авторы этих исследований не стремились разрабатывать теорию мотивации. Важно, что особенности ситуации не определяют поведение непосредственно и всле­пую, а трансформируются в целостный образ актуальной обстановки. С другой сто­роны, в рамках когнитивного подхода исходная ситуация не дается в виде готового образа (так сказать, «постперцептуально», см. главу 5, теория поля), как, например, у Левина в его мотивационном анализе конфликтных ситуаций.

Из многочисленных теоретических подходов к когнитивному и аффективному оцениванию ситуации ниже приводятся наиболее важные. Речь идет прежде всего о тех, в которых доказывается, что эмоции не есть простые влияющие на мотива-ционпые явления «внутренние стимулы», они, скорее, являются результатом та­кой переработки информации, когда дело решает когнитивная интерпретация си­туации. Это направление исследований представлено двухфакторной теорией эмо­ций Шахтера и ее модификацией Валинса, а также теорией оценки угрожающих ситуаций Лазаруса. Далее рассматриваются два вида так называемых теорий ког­нитивной согласованности: теория когнитивного баланса (Хайдер) и теория ког­нитивного диссонанса (Фестингер и др.). В рамках обоих подходов, прежде всего последнего, были получены результаты, доказывающие, что информация, посту­пающая из окружения («внешние» и «внутренние» стимулы), при определенных обстоятельствах может преобразовываться в несогласованные между собой когни­тивные структуры, а стремление согласовать их оказывает мотивирующее воздей­ствие на деятельность.

Эмоция как результат когнитивной оценки ситуации

Со времен Аристотеля философы отводили эмоциям, или аффектам, ключевую роль в жизни души, Со времен Дарвина (Darwin, 1872) аффекты и их выражение стали темой дискуссий биологов, особенно представителей этологии, а в последнее время — еще и социобиологии (см. предисловие, написанное в 1965 г. Лоренцем к но­вому изданию дарвиновского «Выражения эмоций у человека и животных»). В про­тивоположность этому, в психологии эмоциям долгое время не уделялось должного внимания. Одной из причин этого, несомненно, являлась изменчивая природа эмо­циональных переживаний и трудности их объективного измерения (см.: Scherer, 1981), Однако более важным было, вероятно, то обстоятельство, что место, кото­рое теоретически они могли бы занять — место оргаиизмической информации, жизненно значимой для поведения, — уже было занято влечением; более того, ге­нерализованным влечением в духе концепции Халла, что ликвидировало возмож­ность видеть источники этой информации в различных потребностях.

В предшествующей главе мы уже познакомились со свободным от концепции влечения пониманием эмоций как рудиментарной мотивационной системы. Она состоит из ряда эмоций, каждая из которых указывает на определенный класс си­туаций и подготавливает адекватное для этой ситуации поведение. В центре про-

цессуальнои модели эмоций Магды Арнольд (Arnold, 1960) стоит оценка ситуации с точки зрения ее благоприятных или угрожающих аспектов. Арнольд в отличие от Уильяма Джеймса считает, что эмоции распознаются не но физиологическим реакциям. По ее мнению, к эмоции и ее физиологическим реакциям должно вести, скорее, «интуитивно» оцениваемое восприятие ситуации. Из первого шага, воспри­ятия, вытекает оценка воспринимаемой ситуации с точки зрения ее возможных последствий для воспринимающего и действующего субъекта. Эта оценка состоит в занятии эмоционально окрашенной позиции, которая переживается как поведен­ческая тенденция приближения или избегания. Сопровождающие ее физиологи­ческие реакции определяют способы выражения эмоции. Наконец, последним шагом в этой цепочке является действие приближения или избегания.

Мы не будем подробно излагать здесь теоретические позиции Арнольд, тем более что на сегодняшний день они представляются довольно спекулятивными, особенно в том, что касается представлений о соотнесенности эмоций с процесса­ми центральной нервной системы. Вместо этого мы бы хотели остановиться на двух крайних точках выделяемой ею последовательности. Началом цепочки являются особенности ситуации, запускающей эмоциональный процесс. Здесь мы возвраща­емся к новой версии старых воззрений, восходящих к основоположнику бихевио­ризма Джону Уотсону. На другом конце цепочки — на стадии уже возникшей эмо­ции — мы сталкиваемся со старым вопросом о том, в какой мере эмоции можно зафиксировать не только в качестве субъективных переживаний, но и независимо от этих переживаний по нейровегетативным показателям автономной нервной системы, иными словами, по физиологическим реакциям периферии тела.

Ситуации, инициирующие эмоции

Обратимся к первому вопросу — вопросу о ситуациях, запускающих эмоциональ­ный процесс. Как уже отмечалось в предыдущей главе, Уотсон (Watson, 1913) вы­делил некоторые характеристики ситуации, которые запускали у младенца эмоци­ональные реакции, явно обусловленные генетически, а не возникшие на основе научения. Сюда относятся прежде всего сильные стимулы типа внезапного гром­кого звука или неожиданной потери опоры; оба этих стимула запускают страх. Если активность младенца наталкивается на препятствие, возникает гнев. Телесный контакт, например поглаживание, приводит к проявлениям симпатии (Watson, Morgan, 1917; Watson, 1924). Эти безусловные «стимулы» могут благодаря клас­сическому обусловливанию заменяться целым множеством первоначально нейт­ральных стимулов (см.: Watson, Rayner, 1920; Harris, 1979), которые в результате этого также начинают запускать эмоциональные реакции, связанные с данным безусловным стимулом.

Однако классическое обусловливание на деле не позволяет связывать все со всем, как в это верили Уотсон и многие его последователи. Не каждый объект в равной мере годится для того, чтобы вызывать ту или иную определенную эмоцию. «Подходящие» стимулы явно обладают еще и определенной безусловной действен­ностью, которая способствует конкретному процессу обусловливания, но может ему и противостоять (Valentine, 1930). Эта действенность некоторых стимулов, облегчающая их условное связывание с определенными эмоциями, получила на-

звание «готовности» (Seligman, 1971; Schwartz, 1974). Например, страх легко об­разует условную связь с пауками или змеями, хотя во многих странах у ребенка едва ли была возможность приобрести негативный опыт взаимодействия с пред­ставителями этих видов. Согласно наблюдениям Джонса и Джонса (Jones, Jones, 1928), страх перед змеями возникал у четырехлетних детей без какого-либо по­вода, так что напрашивается предположение о генетической предрасположенно­сти к нему.

Различия безусловной действенности объектов были доказаны Оманом, Фре-дериксоном, Хугдалом и Римме (Ohman, Fredericson, Hugdahl, Rimmo, 1976) при обусловливании реакции страха. Легкий удар током в кончик пальца сочетался во времени с предъявлением того или иного рисунка. Рисунок мог изображать либо пугающий стимул (змею или паука), либо нейтральный (цветок или гриб). Для образования условной реакции страха было достаточно уже однократного предъяв­ления пугающего стимула, тогда как нейтральный стимул должен был предъяв­ляться многократно. При этом, хотя нейтральные стимулы требовали более дли­тельного обучения, затухание условных связей происходило для них гораздо бы­стрее, чем в случае пугающих стимулов.

Специфичность нейровегетативных реакций, связанных с эмоциями

После того как Уильям Джеймс (James, 1884) высказал убеждение, что эмоцио­нальные переживания основываются на восприятии нейровегетативных измене­ний в своем собственном организме, исследователи измеряли множество физио­логических переменных, чтобы обнаружить модель физиологического реагирова­ния, специфичную для той или иной эмоции. Чтобы это сделать, необходимо решить немало проблем, в частности надо найти индикаторы наличия той или иной конк­ретной эмоции, независимые от модели физиологического реагирования. Кроме того, было найдено не слишком много совпадений в паттернах физиологического реагирования у разных индивидов (Lacey, Kagan, Lacey, Mors, 1963). Несмотря на затраченные усилия, предпринятые попытки оставались безуспешными или по меньшей мере, не слишком успешными (см., напр.: Mandler, 1975).

В результате распространилось убеждение, что нейровегетативные реакции авто­номной нервной системы, сопровождающие различные эмоции, не являются специ­фичными. Однако недавнее исследование Экмана, Левенсона и Фризена (Ekman, Levenson, Friescn, 1983) доказало преждевременность этого вывода. Авторы этого исследования вызывали каждую из шести базовых эмоций, выделенных Экманом (см. табл. 3.6). Это делалось двумя способами: один раз как целенаправленное внеш­нее воспроизведение соответствующего выражения лица, второй — как воспроизведе­ние внутреннего переживания данной эмоции. В первом случае испытуемому точно говорилось, какие из мышц лица ему надо напрячь, пока с помощью зеркала не созда­валось типичного для той или иной эмоции выражения, которое затем удерживалось на протяжении 10 с. В случае повторного переживания эмоции испытуемые должны были восстановить в памяти соответствующее более раннее переживание. Нейровеге-тативными показателями были частота сердцебиения, температурапальцев, сопротив­ление кожи и уровень мышечной активности правого предплечья.

Рис. 4.23. Изменения частоты пульса и температуры пальцев при воспроизведении выражения лица, характерного для шести базовых эмоций

На рис. 4.23 представлены результаты, полученные для двух нейровегетатив-ных показателей - изменения частоты сердцебиения И температуры пальцев — в случае внешнего воспроизведения выражения лица. При появлении трех из ше­сти базовых эмоций наблюдается увеличение частоты пульса, однако лишь одна из этих эмоций, а именно гнев, приводит к одновременному повышению температу­ры пальцев. Аналогичным образом эмоции дифференцируются и при их повтор­ном переживании. Примечательно, что одного лишь внешнего воспроизведения характерного для эмоции выражения лица посредством произвольного сокраще­ния мышц оказалось достаточно, чтобы вызвать специфическую для данной эмо­ции реакцию автономной нервной системы. Отсюда можно сделать вывод, что либо афферентная обратная связь от лицевой мускулатуры, либо прямые связи между моторной корой и гипоталамусом являются связующим звеном между этими дву­мя областями проявления эмоциональной системы. Это относится к случаю внеш­него воспроизведения специфического для каждой эмоции выражения лица. В слу­чае же повторного переживания эмоции добавляется еще и третья область проявле­ния эмоциональной системы — область переживаемых чувств. Остается неясным, как эти три области взаимосвязаны друг с другом, однако нет никаких сомнений в том, что они взаимосвязаны. Следует также подчеркнуть значение для эмоции выражения лица, как это уже сделали Дарвин и Томкинс.

Двухфакторная теория эмоций Шахтера

Роль, которую, по мнению Джеймса 0ames- 1884), играет восприятие нейровеге-татнвных реакций в возникновении переживаемых чувств, была поколеблена на основании многочисленных наблюдений и результатов исследований Кэннона

(Cannon, 1927). Приведем некоторые из аргументов Кэннона: 1) после того, как афферентные сенсорные нервные пути подопытных животных перерезались, жи­вотные все же могли демонстрировать эмоциональные реакции гнева, страха или радости, обращенные к представителям своего вида; 2) отдельные нейровегетатив-ные реакции — начиная от частоты пульса и изменения величины зрачка и кончая выделениями желез желудочно-кишечного тракта — оказываются слишком одно­родными при самых различных вызывающих эмоциональную реакцию событиях, так что они не могут быть различительными признаками эмоций; 3) нейровегета-тивные процессы организма воспринимаются слишком плохо для того, чтобы да­вать возможность распознавать различные эмоциональные состояния; 4) многие нейровегетативные реакции являются чересчур медленными (их длительность составляет от нескольких секунд до нескольких минут) для того, чтобы давать воз­можность объяснить быстрые эмоциональные реакции, например, на предъявляе­мые картинки; 5) искусственно вызываемый (например, с помощью инъекции адреналина) нейровегстативный комплекс реакций, характерных для определен­ной эмоции, приводит не к соответствующему эмоциональному переживанию, а, скорее, к восприятию телесных симптомов типа дрожи, озноба, сухости во рту, раз­дражительности и т. д.

Что касается последнего пункта, то Маранон (Maranon, 1924) обнаружил, что после введения адреналина 29 % его пациентов сообщали наряду с телесными симптомами и об эмоциях в форме «как будто». Настоящие эмоции появлялись, судя по всему, лишь в тех случаях, когда Маранон в разговоре со своими пациента­ми касался фактов их жизни, которые могли быть эмоционально значимыми, од­нако о которых в нормальных обстоятельствах пациенты рассказывали без особых ЭМоцнй (например, об умерших родителях).

Эти наблюдения Маранона в начале 60-х гг. привели к формулированию так называемой «двухфакторной теории эмоций» — теории, которая стимулировала очень большое количество исследований и до сих пор пользуется большой попу­лярностью, хотя исследования и обнаружили ее несостоятельность. Такого рода противоречие не редкость Для науки; существуют теории, которые в силу своей простоты или обобщающей силы по отношению к современным им проблемам легко приобретают репутацию «истинных». В данном случае был, во-первых, до­бавлен заключительный штрих к кэнноновской критике теории эмоций Джеймса, а все нейровегетативные компоненты эмоциональной системы были сведены к различиям интенсивности неспецифического возбуждения автономной нервной системы. Во-вторых, было выражено почтение к когнитивистскому духу времени, ибо когнитивной активности — а именно поиску причин своего иначе непопятно­го состояния возбуждения, воспринимаемого человеком, — была приписана реша­ющая роль в возникновении эмоций.

Согласно двухфакторной теории эмоций Шахтера (Schachter, 1964), следует различать физиологический компонент (вегетативная нервная система) и когни­тивный компонент. Уровень активации, состояние физиологического возбуждения еще не определяют эмоции. Для этого необходима когнитивная интерпретация свя­занных с конкретной ситуацией поводов и причин внутреннего состояния возбуж­дения. По аналогии с теорией влечения Халла Шахтер определяет уровень акти-

вации как обладающий общей энергетической функцией, а когнитивный компо­нент оценивания ситуации — как сообщающий переживаемой эмоции содержание, окраску и направленность (что соответствует у Халла компоненту привычки). Лишь оценивание ситуации обозначает состояние возбуждения в качестве опре­деленной эмоции. Вместо обозначения здесь можно говорить об атрибуции в смыс­ле приписывания причин (см. главу 13).

Кроме того, Шахтер постулирует мультипликативную связь между обоими ком­понентами (отсюда название — двухфакторная теория). Эмоция отсутствует, пока состояние активации не интерпретируется на основе ситуационных детерминантов либо пока положительная или отрицательная оценка ситуации не приводит к по­вышению этого состояния. Б случае, когда ситуационные причины состояния воз­буждения не поддаются непосредственному раскрытию, Шахтер говорит об акту­ализации «мотивации объяснения» (evaluative needs).

При экспериментальной проверке этой теории была использована идея незави­симого друг от друга варьирования активации и оценки ситуации. В часто упоми­наемом в этой связи эксперименте Шахтера и Зингера (Schachter, Singer, 1962) было сделано следующее: под предлогом проверки действия витаминного препа­рата на сумеречное зрение испытуемым вводился адреналин, который усиливает сердцебиение, учащает дыхание, вызывает озноб и может вызвать жар. Одной груп­пе во время инъекции говорилось, что таким может быть побочное воздействие препарата (информированная группа); другую заверяли, что никаких побочных эффектов не ожидается (неинформированная группа); третьей сообщалось о не со­ответствующих действительности побочных эффектах, например о глухоте и зуде (ложно информированная группа). Контрольная группа (группа-плацебо) получа­ла нейтральный препарат (физиологический раствор). После инъекции испытуе­мого отправляли в комнату для ожидания, где он должен был оставаться до тех пор, пока не начнется экспериментальная проверка действия препарата. Там находил­ся еще один человек, якобы тоже принимавший участие в этом эксперименте и ждавший своей очереди. В действительности же он был подставным лицом, в при­сутствии испытуемого демонстрировавшим одну из двух эмоциональных модаль­ностей поведения. В эйфорическом варианте (для половины испытуемых) он вел себя очень весело, в частности делал бумажные самолетики, запускал их и пытал­ся вовлечь в это занятие испытуемого. В гневном варианте он, напротив, ругал во­просы, па которые должен был отвечать письменно, взвинчивал себя этим, пока, наконец, в ярости не покидал комнату.

Воздействие наблюдения эйфорического и гневного поведения на испытуемых каждой группы оценивалось на основе скрытого наблюдения и последующих са­моотчетов испытуемых. Хотя авторы полагали, что их гипотезы (с несколькими дополнительными допущениями) в основном подтвердились, критический апализ опыта приводит к его негативной оценке. Эмоции, зафиксированные в самоотче­тах, не показывают разницы между экспериментальными и плацебо-группами (где должен был отсутствовать компонент возбуждения). Поведенческие переменные обнаруживают небольшое различие между этими группами лишь в условиях гне­ва, но не эйфории. При обоих условиях наблюдался разный уровень возбуждения, а значит, по всей вероятности, и разный уровень активации, причем это не зависе-

ло от поведения подставных испытуемых (см.: Leventhal, 1980, и обзорный рефе­рат Reisenzein, 1983).

Все повторения эксперимента Шахтера и Зингера, в которых удавалось вызвать состояние неопределенного возбуждения, не подтвердили двухфакторную теорию. Маршалл и Зимбардо (Marshall, Zimbardo, 1979) воспроизводили условие эйфо­рии. Увеличение дозы адреналина вызывало неприятное эмоциональное состоя­ние, а вовсе не сильное, но нейтральное состояние возбуждения. Однако при этом испытуемые вполне беззаботно взаимодействовали с эйфорическими помощника­ми экспериментатора. Это согласуется с довольно часто встречающейся ситуаци­ей, состоящей в том, что человек может вести себя иначе, чем это соответствует его эмоциональному состоянию. Маслах (Maslach, 1979) создавала состояние возбуж­дения ие с помощью введения адреналина, а путем гипнотической индукции с по­следующей постгипнотической амнезией. Она ожидала, что состояние повышенно­го возбуждения, для которого у человека нет никаких объяснений, вызовет непри­ятное эмоциональное состояние неуверенности и тревожности. Это предположение подтвердилось; было также обнаружено, что эмоции, демонстрируемые помощни­ком экспериментатора, хотя и влияют на поведение испытуемых, но не оказывают влияния на их эмоциональное состояние.

В целом двухфакторную теорию эмоций можно считать опровергнутой. Эта теория переоценила роль уровня возбуждения. Впрочем, можно, во всяком случае, утверждать, что восприятие повышенного уровня возбуждения усиливает уже су­ществующее эмоциональное состояние, что это происходит отчасти через процесс приписывания причин (ср.: Reisenzein, 1983).

Эффект Валинса

Валинс (Valins, 1966, 1967,1970,1974) в своей модификации двухфакторной тео­рии Шахтера пошел дальше, можно сказать, сделал еще два шага вперед. Во-пер­вых, он высказал мнение, что фактическое (реальное) состояние возбуждения вхо­дит в переживание эмоции не непосредственно, т. е. автоматически и неосознанно, а через восприятие этого состояния. Тем самым сглаживаются затруднения, выте­кающие из утверждения Шахтера об абсолютной неспецифичности нейрофизио­логического компонента возбуждения, чему противоречат многие данные по спе­цифичности паттернов вегетативного возбуждения для отдельных эмоций (см.: Lacey, 1969; Ekman et al., 1983). Вместе с тем способность нашего восприятия к различению паттернов вегетативного возбуждения невелика (см.: Mandler, Kremen, 1958), и, следовательно, становится понятным, почему мы легко можем восприни­мать на самом деле различные состояния вегетативного возбуждения как одина­ковые и, напротив, одинаковые — как различные. В сущности, восприятие состоя­ний возбуждения вегетативной нервной системы находится в ведении тех же про­цессов переработки информации, что и восприятие внешних предметов и событий. Если это так — и здесь Валинс делает второй шаг, — то для изменения восприя­тия собственного состояния возбуждения не требуется фактических изменений в ве­гетативной нервной системе. Их можно инсценировать, давая испытуемому ложную информацию. Таким образом, не имеет значения, поступает информация о собствен­ном состоянии возбуждения изнутри (интероцептивно) или извне, соответствует она

действительности или нет; существенно лишь то, что она связывается субъектом лишь с его собственным внутренним состоянием. Поэтому для манипулирования эмоциями можно не только брать различные ситуационные контексты, как в экспе­рименте Шахтера И Сингера, но и в одной и той же внешней ситуации давать субъек­ту ложную информацию о внутренней ситуации, о его состоянии возбуждения.

Валинсу удалось доказать этот тезис (Valins, 1966). Он предъявлял испытуе­мым-мужчинам серию изображений полуобнаженных женщин, и при этом они получали мнимую акустическую обратную информацию о собственном сердцеби­ении, которое при восприятии определенных изображений учащалось или замед­лялось. Контрольная группа слышала те же акустические сигналы, но им говори­лось, что они не имеют отношения к эксперименту. При последующей оценке при­влекательности испытуемые экспериментальной группы оказывали предпочтение тем изображениям, разглядыванию которых сопутствовало изменение сердцебие­ния, как если бы они говорили себе: «Эта девушка заставила мое сердце биться учащенно (или замереть), она, должно быть, привлекательна». Ряд утверждений указывает на то, что испытуемые уже на стадии знакомства разглядывали эти изоб­ражения более тщательно, как будто хотели проверить информацию, содержавшу­юся в частоте сердцебиений. В пользу этого говорят также результаты более поздне­го исследования Валппса (1974), в котором он перед началом оценивания привлека­тельности раскрывал испытуемым обман. Предпочтения при этом не изменялись. Очевидно, испытуемые обнаружили достаточно «убедительные» основания для своих предпочтений, чтобы их сохранить.

Тем временем эффект Валпнса много изучался и неоднократно подтверждался в столь различных областях, как межличностные отношения, кооперация, дости­жение, агрессия, изменение установок, поведение избегания, восприятие боли и угашение вегетативных реакций (см.: Liebhart, 1978). Конечно, эффект Валинса имеет свои ограничения. Так, фобию с сильным состоянием возбуждения в при­сутствии объекта страха нельзя ликвидировать посредством ложной успокаиваю­щей обратной связи. Ложная обратная информация должна казаться правдоподоб­ной, и в то же время реципиент не должен сразу за нее хвататься, ему следует ощу­тить потребность в поиске приемлемых доводов, в качестве которых выступают достаточно сложные особенности ситуации.

Некоторые из этих условий были, несомненно, нарушены в исследовании Дет-вейлера и Занна (Deiweiler, Zanna, 1976), которое не подтвердило эффект Валин­са. Испытуемым-студентам последовательно предъявлялись названия наций, пе­ремежающиеся ложной обратной информацией об изменениях частоты сердцеби­ений. При этом не было обнаружено никакого изменения установок по отношению к нациям, связанного со временем поступления этой информации. Испытуемых, конечно, могли удивлять изменения сердцебиения, ведь чтение названий наций вряд ли давало им достаточно оснований видеть причину именно в этом.

Либхарт (Liebhart, 1978) проанализировал все опубликованные до 1977 г. ис­следования эффекта Валинса и построил объяснительную модель, описание кото­рой следует привести здесь полностью, поскольку оно уточняет многоступенчатый процесс, необходимый для возникновения этого эффекта, а также его частных компо­нентов. Либхарт использует идеи из берлайновской теории эпистемического (позна-

вательного) поведения (Beriyne, 1965), которое схоже с рассмотренным выше «конк­ретно-исследовательским поведением». Согласно этим идеям, мотивация поиска объяснения некой реальности определяется двумя факторами: во-первых, возни­кающим у субъекта в связи с объяснением чувством неопределенности, во-вторых, субъективной значимостью, которой обладает редукция этой неопределенности. Либхарт так описывает свою модель:

«Эффект Валинса можно рассматривать как результат трех последовательных про­межуточных процессов: поиска объяснения, атрибуции и привлечения внимания к мнимым причинам фиктивных физиологических изменений. Прежде всего предпо­лагается, что обратная связь несет информацию, которую реципиент исходя из име­ющегося знания непосредственного контекста не может удовлетворительно объяс­нить, т. е. что обратная информация, например сильное сердцебиение, и контекст этой обратной связи, например последовательно предъявляемые изображения равно при­влекательных женщин, представляют собой песонряженные системы. Первоначаль­но незначительная вероятность причинной связи фиктивной реакции и контекста активирует потребности в объяснении: неконгруэпткость ведет к поиску объяс­нения. В последующем, как мы предполагаем, контекст фиктивной вегетативной ре­акции исследуется вплоть до выявления аспектов, "объясняющих" поведенческую информацию, например выявление достаточно привлекательных черт у женщины, при виде которых наступает мнимое сердцебиение. Если субъективная вероятность причинной связи между неким аспектом контекста и обратной информацией имеет достаточно высокий показатель, поиски объяснения прекращаются и фиктивная ве­гетативная реакция атрибуируется этим аспектом. Наконец, атрибуция со своей сто­роны (если считать, что «причинные факторы» на данной стадии целенаправленно­го поведения привлекают к себе внимание) влияет на вербальные, моторные и веге­тативные реакции.

Если эта модель верпа, то для возникновения эффекта Валмнса необходимы четыре условия: а) мотивация поиска объяснения; Ь) доступность информации о контексте; с) приемлемость объяснения причинной связи и d) субъективная значимость мни­мого причинного фактора» (Liebhart, 1980, S. 425).

Данные об эффекте Валинса указывают на то, что оценивание особенностей внутренней и внешней ситуации играет решающую роль в возникновении эмоций и мотивации поведения. Другие факторы будут рассмотрены в главе 10 (агрессия, роль гнева и других состояний возбуждения).

Оценка угрожающих ситуаций

Оценка (appraisal) ситуации с точки зрения ее полезности или опасности впервые стала центральным моментом в когнитивной модели эмоций Магды Арнольд (Arnold, I960). Эту обобщенную модель процесса когнитивной оценки ситуации уточнил и экспериментально обосновал Лазарус (Lazarus, 1968). Развивая пред­ставления Шахтера и Валинса, он показал, что активационный и ситуационно-познавательный компоненты не просто рядоположены, а взаимодополняют друг друга. Когнитивные процессы оценивания ситуации могут непосредственно вли­ять на физиологический компонент активации так, что даже следующие друг за другом промежуточные результаты оценивания ситуации будут воздействовать на

эмоции и поведение. Лазарус экспериментально исследовал овладение угрожаю­щими или стрессовыми ситуациями. Лежащая в основе экспериментов модель предполагала наличие двух последовательных стадий процессов познавательной активности: первичной оценки того, насколько угрожающей является ситуация, и вторичной оценки возможностей справиться с ней. Для этого может быть примене­на одна из двух стратегий: либо прямые действия, сопровождаемые соответствующей эмоциональной активацией, например нападение (гнев), бегство (страх), пассивность (депрессия), либо переоценка, делающая ситуацию менее опасной, выставляющая ее, так сказать, в более благоприятном свете и, в свою очередь, понижающая уровень связанного со страхом эмоционального возбуждения.

Лазарус создавал стрессовые ситуации, демонстрируя своим испытуемым фильмы крайне неприятного содержания: этнографический фильм о ритуале об­резания у австралийских аборигенов и фильм по технике безопасности, в котором крупным планом показывался ряд несчастных случаев на лесопилке (например, как у человека отрезается палец циркулярной пилой). В эксперименте с последним фильмом (Lazarus, Opton, Nomikos, Rankin, 1965) испытуемым перед просмотром фильма подсказывались два способа когнитивной переоценки, а именно путем от­рицания (ведь это только фильм, в котором играют актеры) или интеллектуализа­ции (установка на отстраненное наблюдение). В качестве индикатора уровня эмо­ционального возбуждения регистрировались изменения кожно-гальванической реакции на протяжении просмотра фильма. Результаты представлены на рис. 4.24. По сравнению с неподготовленной группой смягчающая когнитивная интерпрета­ция типа отрицания и в особенности интеллектуализации ведет к заметному сни­жению нейровегетативного возбуждения.

гис. 4.24. Смягчение эмоциональной реакции (измеряемой по кожно-гальванической реакции)

на вызывающий страх фильм благодаря подсказанным формам когнитивной интерпретации, а именно

отрицанию или интеллектуализации (Lazarus, Opton, Nomikos, Rankin, 1965, p. 628)

Дать объяснение подобным данным в рамках теории влечения и научения не так просто, ведь одни и те же вызывающие страх стимулы в зависимости от опосреду­ющих когнитивных процессов интерпретации ситуации ведут к различным реак­циям (о теоретических следствиях из этого см.: Heckhausen, 1973b).

Сам Лазарус дифференцировал свой подход с точки зрения объяснения пове­дения с третьего взгляда, т. е. взаимодействия между индивидом и ситуацией, при­чем взаимодействия в смысле непрерывного процесса взаимного влияния друг на друга (Lazarus, Launier, 1979). Лазарус ввел различение трех типов стресса: вред-потеря, относящаяся к уже наступившим негативным событиям; угроза, относя­щаяся к вреду или потере, которых мы опасаемся, но которые еще не наступили; и вызов, связанный с ожидаемой возможностью достижения успеха или получе­ния награды. То, в какой мере человек испытывает стресс, зависит от того, насколь­ко он ощущает вред, угрозу или вызов, а также от взаимоотношений индивида с его окружением в данной области жизни, причем сразу в двух отношениях: во-первых, с точки зрения того, насколько велика ставка («первичная оценка»), во-вторых, с точки зрения оценки тех ресурсов, которыми он обладает для того, чтобы совла­дать с ситуацией, и с точки зрения имеющегося у него выбора.

Совладение (coping) как преодоление конфликта или трудностей служит, в основ­ном, двум целям. Во-первых, речь идет о том, чтобы овладеть вызвавшими стресс от­ношениями индивид-окружение или изменить их. Это проблемно-ориентирован­ное совладание. Во-вторых, следует взять под контроль стрессовые эмоции. Это эмоционально-ориентированное совладание. Для обоих видов создается набор возможных «способов совладанияк Приведем несколько примеров.

Проблемно-ориентированные способы:

Побудить человека, ответственного за возникновение препятствия, изменить свое

мнение.

Составить план действия и осуществить его.

Настаивать па своем и бороться зато, к чему в"ы стремитесь.

Эмоционально-ориентированные способы:

Искать «добро», без которого нет «худа»: попытаться найти позитивную сторону

ситуации.

Получить сочувствие и понимание со стороны другого человека.

Попытаться обо всем этом забыть.

В своем полевом исследовании Фолкмэн и Лазарус (Folkman, Lazarus, 1980) изучали не чрезвычайные, а повседневные примеры стресса и то, как люди реаги­руют на него, и пытались найти ответы на два базовых вопроса. Первый вопрос со­стоял в том, являются ли реакции совладания с повседневными стрессовыми пе­реживаниями в большей степени индивидуально-специфичными и, следовательно, однородными в разных ситуациях или же, напротив, они являются ситуационно-специфичными, а следовательно, разнородными. Второй вопрос заключался в том, какие из пяти условий оказывают влияние на появление конкретной реакции со­владания: тип события (контекст), его участники, оценка события, а также возраст и пол человека.


1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | 27 | 28 | 29 | 30 | 31 | 32 | 33 | 34 | 35 | 36 | 37 | 38 | 39 | 40 | 41 | 42 | 43 | 44 | 45 | 46 | 47 | 48 | 49 | 50 | 51 | 52 | 53 | 54 | 55 | 56 | 57 | 58 | 59 | 60 | 61 | 62 | 63 | 64 | 65 | 66 | 67 | 68 | 69 | 70 | 71 | 72 | 73 | 74 | 75 | 76 | 77 | 78 | 79 | 80 | 81 | 82 | 83 | 84 | 85 | 86 | 87 | 88 | 89 | 90 | 91 | 92 | 93 | 94 | 95 | 96 | 97 | 98 | 99 | 100 | 101 | 102 | 103 | 104 | 105 | 106 | 107 | 108 | 109 | 110 | 111 | 112 | 113 | 114 | 115 | 116 | 117 | 118 | 119 | 120 | 121 | 122 | 123 | 124 | 125 | 126 | 127 | 128 | 129 | 130 | 131 | 132 | 133 | 134 | 135 | 136 | 137 | 138 | 139 | 140 | 141 | 142 | 143 | 144 | 145 | 146 | 147 | 148 | 149 | 150 | 151 | 152 | 153 | 154 | 155 | 156 | 157 | 158 | 159 | 160 | 161 | 162 | 163 | 164 | 165 | 166 | 167 |

Поиск по сайту:



Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Студалл.Орг (0.031 сек.)