АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция

В.П. НЕРОЗНАК

Читайте также:
  1. Когнитивная сложность - см. Конструкт.
  2. Репрезентация и знание в искусственном интеллекте

U СЛОВО О Н. С. ТРУБЕЦКОМ

(К 100-летию со дня рождения)

Освоение творческого наследия славной плеяды ученых русского за­рубежья — философов, филологов, историков — задача огромной научной и культурной значимости. Вынужденные покинуть страну в годину после­революционных событий, многие из них внесли в мировую науку столь вы-дающийся вклад, что он на долгие годы определил движение научной мысли в разных областях гуманитарного знания. Одной из самых блестящих фигур среди ученых этого круга был Николай Сергеевич Трубецкой (16.04.1890—25.06.1938). В 1963 г. Венский университет, где с 1923 г. и до самой кончины работал Н. С. Трубецкой, торжественным собранием почтил память ученого в связи с 25-летием со дня его смерти. Ближайший друг и единомышленник Н. С. Трубецкого, повторивший во многом его судьбу, находившийся в постоянной е ним переписке, крупнейший ученый-филолог XX в. Роман Якобсон, в письме, написанном по-русски, так ха­рактеризовал влияние «значительнейшего языковеда нашей эпохи, вели­кого ученого земли русской» на науку: «С заветами Трубецкого неразрыв­но связаны новейшие искания в науке о строе и внутренней динамике слова и словесного искусства, и его путеводными идеями вдохновлена нынешняя мировая лингвистика, поэтика и культурная антропология» [1, с. 22].

Этим перечислением, однако, не исчерпывается вклад Н. С. Трубец­кого в гуманитарную науку. Ему принадлежат фундаментальные исследо­вания по древней и новой русской литературе, истории и философии. Его научная биография и его «житие» еще не написаны, а труды лишь недавно начали собираться воедино и издаваться книгами в Австрии, на его второй родине, и на немилостивой к нему до недавних пор родной земле [2, 3].

Николай Сергеевич Трубецкой родился 16 апреля 1890 года, век тому назад, в семье, принадлежащей к старинному княжескому роду Трубецких, представители которого вошли в историю науки и культуры не только России, но и всего мирового сообщества.

| Огец будущего ученого, Сергей Николаевич Трубецкой (1862—1905), был сам известным в России философом, работавшим в области, теории познания, автором философского учения о логосе, демократически на­строенный философ, выступивший в самый канун первой русской рево­люции за предоставление автономии университетам, 3 сентября 1905 г. был избран ректором Московского университета. Последовавшие за этим выступления студентов и репрессии царского правительства имели след­ствием устранение С. Н. Трубецкого с должности ректора. Родной брат отца, Евгений Николаевич Трубецкой (1863—1920),—также профес­сор университета — один из крупнейших русских философов конца


тельного скульптора Паоло Трубецкого (Павел Петрович Трубецкой)
(1867-1937 гг.).

Не удивительно, что воспитывавшийся в высокоинтеллектуальной сре­де юноша уже в 15-летнем возрасте заявил о себе как о подающем большие надежды ученом, опубликовав в 1905 г. в журнале «Этнографическое обо­зрение» свою первую статью о старинном финском песенном фольклоре [4].

В первых, своих публикациях, статьях и рецензиях, помещавшихся главным образом в этнографических изданиях, молодой ученый обнаружил не покидавший на протяжении всей его жизни интерес к культурной ис­тории народов и одним из первых начал ее разработку с привлечением данных многих гуманитарных дисциплин — истории, этнографии, фоль­клора, языка, литературы.

Будучи уже автором нескольких публикаций («К вопросу о „Золотой бабе"», 1906; «Кавказские параллели к фригийскому мифу о рождении ив земли) (= камня)», 1908 и указанная выше работа 1905 г.), Н. G. Тру­бецкой в 1908 г. поступает на философско-психологическое отделение ис­торико-филологического факультета Московского университета, а с 3-го семестра записывается на языковедческое отделение того же факультета. Обе эти специальности сыграли в научной судьбе ученого решающую роль. Сопоставив методы всех наук «человековедения», Н. С. Трубецкой пришел к выводу, что из всех гуманитарных дисциплин языкознание обладает наиболее точными методами исследования [5, с. 16].

Интерес к языкам самых различных семей — от палеоазиатских и фин­но-угорских до кавказских — возник у Н. Трубецкого еще в «лицейский» период, но окончательно укрепился во время обучения на отделении ли­тературы и языка в Московском университете (1908—1912 гг.), где он ак­тивно занимался сравнительной грамматикой индоевропейских языков под руководством представителей школы Ф. Ф. Фортунатова — В. К. Пор-жезинского и В. Н. Щепкина. Результатом этих занятий явилась магис­терская диссертация молодого ученого «Образование будущего времени в главнейших индоевропейских языках».

В 1913—1914 гг. Н. С. Трубецкой стажируется в Германии, сначала в Лейпциге, а затем в Хохбурге, где он посещает семинары выдающихся немецких лингвистов, столпов младограмматического направления в язы* кознании, К. Бругмана, А. Лескина и Э. Виндиша [6, с. XIV].

После возвращения из Германии в 1915 г. Н. С. Трубецкой выступил в Московской диалектологической комиссии с докладом «Метод восстанов­ления общеславянского праязыка в очерке акад. А. А. Шахматова», где он подверг серьезному критическому анализу его книгу «Очерк древней­шего периода русского языка» (1915). Как вспоминал потом в своей неза­вершенной автобиографии, написанной им для Австрийской Академии наук, сам Трубецкой, доклад произвел «эффект бомбы» и имей то последст­вие, что молодое поколение славистов заняло его еторону [6, с. XII].

С этого времени Н. С. Трубецкой стал углубленно исследовать историю
славянских языков от древнейшего периода общеславянского единства до
конкретных" исторических состояний и явлений в отдельных языковых
группах и отдельных языках славянской общности. Карьера ученого скла­
дывалась блестяще. В 1915 г. он становится приват-доцентом Московского
университета. /

Крутой жизненный поворот произошел в судьбе Н. С. Трубецкого
после Октября 1917 г. Начавшаяся гражданская война застала его в Кис­
ловодске. В 1918 г. он становится доцентом кафедры сравнительного
языкознания Ростовского университета, где работает вплоть до декабря
1919 г. [7] ',

Из неоднократных упоминаний Н. С. Трубецкого в письмах и заявле­ниях при поступлении на службу явствует, что в Ростове им было заверше­но начатое еще в Москве фундаментальное исследование «История возник­новения и распадения общеславянского праязыка», или — как вариант


названия той же работы — «Опыт праистории славянских языков», ру­копись которой он оставил в университетской библиотеке' Ростова, уезжая из России. Дальнейшая е судьба", как и судьба некоторых кавказоведче­ских работ, которые, судя по имеющимся сведениям, Трубецкой тотовил к изданию, неизвестна. Существует предположение о их гибели во время Великой Отечественной войны при бомбежке [8, с. 103].

После эмиграции Н. С. Трубецкой попадает в 1920 г. в Софию, где ста­новится профессором университета и работает в качестве такового по 1922 г. включительно. Сохранились документы, имеющие отношение к прохожде­нию Трубецкого на должность профессора Софийского университета. Они опубликованы болгарским лингвистом Б. Симеоновым.

Софийский период стал для Н. С. Трубецкого временем, когда он ак­тивно включился в общественно-политическую жизнь русской эмиграции. В эти три с небольшим года он опубликовал важнейшие философско-исторические работы, в которых сформулированы культурно-философские идеи нового направления —евразийства. Одна за другой выходят его бро-: шюры и статьи «Европа и человечество» (1920), «Об истинном и ложном на­ционализме» (1921), «Верхи и нивы русской культуры» (1921). Позднее последние две работы, а также некоторые другие вошли в сборник «К проб-леме русского самопознания» (Париж, 1927): '

Работа «Вавилонская башня и смешение языков», которую мы предла­
гаем читателям, также относится к «евразийскому» периоду в творчестве
Н. С. Трубецкого. Она писалась в разгар споров о роли русской культуры
и русского народа в истории Европы, который вели представители раз­
личных общественно-политических и культурно-философских направле­
ний в среде русских эмигрантов. В ней наряду с проблематикой взаимодей­
ствия и взаимовлияния различных языков и культур явственно присут-
вуют и религиозно-нравственные мотивы, настойчиво звучит мысль о боль­
шой роли христианского мировосприятия для русской культуры. Од­
новременно с этим убедительно обосновывается тезис о естественности
сосуществования в разных культурах, разных религиях элементов, объе­
диняющих разнотипные цивилизации. '

Поразительно, что в этой небольшой по объему статье поставлен целый
ряд актуальных и по сей день проблем.,

Так, например, получившая сейчас широкое распространение теория языковых союзов впервые была сформулирована Н. С. Трубецким имен­но в этой статье, при этом ее значимая часть была «загнана» в примечания*

В 1923 г. начинается самый плодотворный период творчества великого русского_гуманиста. За 15 лет он успел написать основополагающие работы. в самых различных областях филологии, в первую очередь в лингвистике.

Поборник гуманизма, всю жизнь изучавший закономерности межъязы­
кового, межнационального и межкультурного взаимовлияния и взаимо­
действия, он решительно вступил в борьбу с расистской идеологией нацио­
нал-социализма в Германии. В 1935 г, он публикует наполненную высоким
уважением к национальному своеобразию каждого народа статью «О ра­
сизме». Идеологи фашизма ему этого не простили и после аншлюса Австрии
в 1938 г. учинили за ним слежку, проводили обыски в доме рылись в ар­
хиве. Люди, подобные Н. С. Трубецкому, не только морально, но и физи­
чески плохо переносят психологический террор; сердце стало сдавать,
и 25 июня 1938 г. в возрасте 48лет Н. С. Трубецкой скончайся. '%

Трубецкой—один из инициаторов и активных членов Пражского >

лингвистического кружка- В первом томе его «Трудов» (1929) опублико- -ваны две статьи ученого: «К общей теории фонологической системы глас­ных» и «О морфонологии», положившие начало сразу двум новым направле­ниям лингвистики— фонологии и морфонологии. Позже фундаментальное обоснование, новой научной парадигмы, преобразовавшей всю лингвисти­ческую теорию, Трубецкрй дал в посмертно опубликованной книге "Осно­вы фонологии". Теория оппозиций Н. С. Трубецкого стала затем отправным

150 ■ ■'."■. ' ■ - ■. ■, ^ ■• ■..;:.. ■.


пунктом всего структурализма. Вновь процитируем письмо Р. Якобсона: «Его фонологическое учение о симметрических системах, построенных на асимметрических оппозициях, и выдвинутые Трубецким в этой связи: ан­титетические понятия признаковых и беспризнаковых рядов кладут конец пережиткам наивного, ползучего эмпиризма в языковом анализе и на­ходят себе все более яркое соответствие и подтверждение в очередных за­дачах и достижениях математической логики, физики, биологии и общест-венных наук» [1, с. '22].

Выдающийся вклад внес Н.С.Трубецкой в славистику в широком" понимании этого слова, т. е. в изучение языков,, истории и культуры сла­вянских народов. Работы Трубецкого по славистике ждут своего сводного издания на русском языке. И прежде всего — его фундаментальные моно­графические труды: «Старославянская грамматика» и «Полабские исследо­вания». Статьи и заметки по славянскому языкознанию опубликованы в «Избранных трудах по филологии» в переводе на русский язык у нас {1987) и австрийскими славистами в Австрии с участием внучки Н. С. Тру­бецкого В. Кюннельт-Леддин [2, 31.

В вашем же издании 1987 г. опубликованы почти все труды по кавказ­ским языкам, исследование которых он также вел на протяжении всей жизни. Из литературоведческих работ, если не считать отдельных статей по поэтике фольклорного стиха, в нашей стране увидела свет лишь его статья «Хожение за три моря Афанасия Никитина как литературный памят­ник», опубликованная в сборнике «Семиотика» Ю. С. Степановым (1983).

Ждет своего часа переписка Двух корифеев науки — Н. С. Трубецкого и Р. О. Якобсона, опубликованная за рубежом Якобсоном в 1975 г. Она содержит не только важнейшие факты биографии ученых, что само по себе важно, но и бесценную информацию о движении научных идей, о «драма-тике науки», если воспользоваться выражением Кристины Поморской.

В настоящее время в издательстве «Прогресс» в серии «Языковеды мира» готовится к изданию очередной том избранных трудов Н. С. Трубецкого под названием «Язык. Культура. История» под общей редакцией В. М. Живова и В. П. Нерознака, в который войдут основные его труды по древ­нерусской литературе, историко-философские работы «евразийского» пе­риода, а также его исследования творчества русских писателей XIX в. (Н. Гоголя, Л. Толстого, Ф.Достоевского).

Отмечая 100-летие со дня рождения Н. С. Трубецкого, с именем кото­рого связывается переворот в ряде гуманитарных наук, нельзя не вспом­нить с горечью о той, что единственный памятник ему поставлен на его вто­рой родине — в Вене. Будем надеяться, что предстоящая в октябре 1990 г, в Москве конференция «Н. С. Трубецкой и современная филология» при­общит к его многогранному наследию новых исследователей и читателей.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. JakobsonR. Nachrof7/ Wiener Slawistisches Jahrb. 1964. В, XI.;

2: Трубецкой Н. С. Избранные труды по филологии./ Сост. Виноградов В. А. и Не-рознак В. П. Под Ъбщ. ред. Гамкрелидзе Т. В., Иванова Вяч. Вс, Нерознака В. П., Толстого Н..И. Послесловие Гамкреладае,Т. В., Иванова Вяч. Вс. и Тол­стого Н. И. М,: Прогресс, 1987.

3. Trubetzkoy N. S. Opera slavica minora linguistic» / Herausgegeben yon Hafner St.,

Mare§ F. W. und Trummer M. unter Mitarbeit von Kuhneit-Leddinn W.' // Sitzug-sber. Osterr. Akad. Wiss. Philos.-histor. Kl. Wien, 1988, B, 509.

4. Трубецпой H. С. Финская песнь Kulto neito как переживание языческого обычая //

Этнографическое обозрение. 1905. Т. XVIII. № 2—3.,

5. JagodiUch R. Nikolaj Sergeevic Trubetzkoy. Sein Bild als Mensch und Gelehrtenper-

sonlichkeit // Wiener ^la*istisches Jabx. 1964. B. XI..

6. Hafner S. Ptfrst Nikolajf Sergeevic Trubetzkoy (Trubeckoj) in Wien // Opera slavica

minora linguistica. Wien, 1988.,

7. Гамкрелидае Т. В., ИвановВяч. Be., Толстой Н. И. Послесловие // Трубецпой В. С.

Избранные труды по филологии". М., 1987.

8. Клейнер Ю. А. Н. С. Трубецкой: биография и научные взгляда // Kalbotyra. 1985.

Т. 35. 3.

.151


 

 


 

_ ОЛЯ - 1990 г.. ■.. | /;

Н. С. ТРУБЕЦКОЙ л. > ВАВИЛОНСКАЯ БАШНЯ И СМЕШЕНИЕ ЯЗЫКОВ


*


Кррме наказания за первое грехопадение человечества в лице Адама в Евы, Священное Писание упоминает еще второе наказание за коллектив­ное грехопадение всего человечества, именно: смешение языков, последо­вавшее в виде кары за вавилонское столпотворение.

«Смешение языков», т. е. установление множественности языков и
и культур, рисуется в Священном Писании именно как кара, как прок­
лятие Божие, аналогичное проклятию «труда в поте лица», наложенному
в свое время на человечество в лице Адама. И то и другое проклятие выра­
жается в установлении естественного закона, против которого человечество
бессильно. Физиологическая природа человека и всего Окружающего мира
устроена так, что добыча пропитания связана с затратой физического тру­
да. Законы эволюции народов устроены так, что неминуемо влекут за собой
возникновение и сохранение национальных отличий в области языка и
и культуры. Сколько бы человек ни изобретал машин, чтобы уменьшить
применение своего физического труда, совсем упразднить этот труд никогда
не удастся. И сколько бы люди ни стремились противоборствовать факту
множественности национальных различий, эти различия всегда будут су­
ществовать. Но, мало того, физический труд настолько связан с нормаль­
ным функционированием человеческого организма, что полное его отсут­
ствие вредно для здоровья и что люди, не обязанные физически трудиться
для добывания хлеба насущного, принуждены искусственно заменять це­
лесообразный ручной труд гимнастикой, спортом, моционом для поддер­
жания здоровья. Точно так же диалектическое дробление языка и культуры
настолько органически связано с самой сущностью социального организма,
что попытка уничтожить национальное многообразие привела бы к куль­
турному оскудению и гибели., ■.

* Печатается по тексту первой публикации: Евразийский временник. 3. Берлин, 1923. С. 107—124.


Сам по себе, в чистом виде, труд никогда не бывает приятен. Приятными бывают только сопутствующие труду чувства и настроения, сознание своей силы и ловкости, интерес к непосредственному результату работы, чувство соревнования, предвкушение отдыха и т. д. Чем меньше этих привходящих чувств и настроений, тем яснее выступает подлинная природа труда как страдания. Известно, что там, где труд надо превратить в наказание, его стараются прежде всего лишить всего, что могло бы его скрасить и скрыть от трудящегося подлинную природу труда,— каторга есть труд в чистом виде. В виде особой милости Бог дарует отдельным людям физическую силу или преуспевание в работе. Но-и эти Божьи дары скрашивают труд лишь в том случае, если трудящийся сознает их как дары и радуется им, самый же труд остается трудом, т. е. страданием.

Итак, труд сам по себе есть всегда страдание и закон необходимости труда остается как вечное проклятие, кара Божия за грехопадение чело­века. Наоборот, закон диалектического *дробления и неизбежной множе­ственности национальных культур сам по себе ни с каким страданием не связан. Этот закон служит препятствием для осуществления многих че­ловеческих намерений и «идеалов*, влечет за собой часто войны, национа­льную вражду, притеснения одних народов другими, но сам по себе, в чистом виде, не бвязан с страданием. И это отличие закона дробления и множественности национальных культур от закона обязательности физи­ческого труда стоит в связи с тем, что в то время как последний есть просто кара, наложеная на человечество за его первое грехопадение, закон дроб-ления%о Библии есть не столько кара, сколько ответ Бога на столпотво­рение вавилонское, божественное установление, имеющее цель предот­вратить и в будущем попытки, аналогичные постройке вавилонской башни.

Совершенно отвлекаясь от вопроса об исторической подкладке библей­
ского повествования о вавилонском столпотворении, следует признать за
этим повестованием глубокий внутренний смысл. В этом повествовании
Священное Писание рисует нам человечество, говорящее на одном языке,
т.е. лингвистически и культурно вполне однородное. И оказывается,
что эта единая общечеловеческая, лишенная всякого индивидуального,
национального признака культура чрезвычайно одностороння: при гро­
мадном развитии науки и техники (на что указывает самая возможность
замысла постройки!) — полная духовная бессодержательность и нравст­
венное одичание. А вследствие этих свойств культуры— непомерное раз­
витие самодовольства и гордыни, воплощением чего является безбожный
и в то же время бессмысленный замысел постройки вавилонской башни.
Вавилонская башня — чудо техники, но не только без религиозного со­
держания, а с прямым антирелигиозным, кощунственным назначением^
И Бог, желая воспрепятствовать осуществлению этого замысла и положить
предел кощунственному самопревознесению человечества, смешивает язы­
ки, т. е. устанавливает на вечные времена закон национального Дробле­
ния и множественности национальных языков и культур. В этом акте боже­
ственного Промысла заключается, с одной стороны, признание того, что
безбожная самопревезносящаяся техника, ярко выразившаяся в замысле
постройки вавилонской башни, есть не случайное, а неизбежное и естест­
венное следствие самого факта единообразной, национально-недифферен­
цированной общечеловеческой культуры, с другой стороны, указание на
,то, что только национально ограниченные культуры могут быть свободны­
ми от духа пустой человеческой гордыни и вести человечество по путям,
угодным Богу. '

Внутренняя связь между столпотворенчеством и понятием однородной общечеловеческой культуры ясна. Всякая культура есть исторически не­прерывно меняющийся продукт коллективного творчества прошлых и современных поколений данной социальной среды, причем каждая от-дельная культурная ценность имеет целью удовлетворение определенных (материальных или духовных) потребностей всего данного социального


целого или входящих в его состав индивидов. Поэтому всякая культур» производит в пределах данного социального целого нивелировку индиви­дуальных различий его членов. В культурных ценностях, получающих признание, стушевываются отпечатки слишком, индивидуальных черт их творцов и слишком индивидуальный тон потребностей и -вкусов отдельных членов данного социально-культурного организма. Происходит это есте­ственным образом, в силу взаимной нейтрализации полярных, т. е. мак­симально противоположных, индивидуальных различий. В результате на всей культуре лежит отпечаток некоторого среднего для членов данной социальной среды психического типа. Чем больше индивидуальные раз­личия членов социально-культурного целого, тем расплывчатей и неопре­деленнее, «безличнее» средний тип, воплощающийся в культуре. Если представить себе культуру, творцом и носителем которой является" все человечество, то ясно, что безличность и расплывчатость в такой культуре должны быть максимальны. В этой культуре должны воплощаться лишь те психические элементы, которые общи всем людям. Вкусы и убеждения у всех людей различны, индивидуальные колебания в этой области чрез­вычайно сильны,— но логика у всех одна и материальные потребности в питании, экономии труда и т. д. тоже у всех более или менее одинаковы. Поэтому ясно, что в однородной общечеловеческой культуре логика, рационалистическая наука и материальная техника всегда будут преоб­ладать Вад религией, этикой и эстетикой, что в этой культуре интенсивное научно-техническое развитие неизбежно будет связано с духовно-нрав­ственным одичанием. Необлагороженная духовным углублением. %огика и материальная техника, «высушивая» духовно одичавшего человека, в то­же время не только не облегчают, но затрудняют ему путь к истинному самопознанию и укрепляют в нем гордыню. И таким образом, однородная общечеловеческая культура неизбежно становится безбожной, богобор­ческой, столпотворенческой.

Напротив, в культуре ^национально-ограниченной всему тому, в чщ
проявляются интимные духовные потребности и предрасположения,
эстетические вкусы, нравственные стремления, словом, весь своеобразный
моральный и духовный облик данного народа £ отводится почетное место.
Вся духовная часть такой культуры, проникнутая своеобразной нацио­
нальной психикой; интимно и органически близка ее носителям. Вопло­
щение в культуре духовного облика и духовного опыта похожих и род­
ственных натур облегчает отдельным членам данного национального
организма (работу личного самопознания1. И поэтому именно только
в пределах такой культуры. могут возникать морально-положительные,
духовно возвышающие человека ценности. г

Понимая положительные стороны национальной культуры, следует, однако, отнестись отрицательно к национальному дроблению, переходя­щему ва известный органический предел. Нужно, всячески подчеркнуть, что национальное дробление отнюдь не равнозначно анархическому рас-/ пылению национально-культурных сил, что дробление в данном случае не есть беспредельное измельчание. Что это именно так, особенно живо чувствуется при рассмотрении теневых сторон национального дробления.

Закон многообразия национальных культур ограничивает человека: человеческое мышление оказывается ограниченным не только особой природой самого мышления, неспособностью выхода из пространства, времени, и «категорией», неспособностью преодолеть вполне шоры чувст­венного опыта, но и тем, что всякий человек способен вполне воспринять только создания той культуры, к которой сам принадлежит, или культур, ближайших к этой культуре (что сказывается с особою силой, когда дроб­ление культур перерождается в измельчание их). Благодаря закону мно­гообразия национальных культур общение между представителями раз-

* См. нашу статью «Об истинном и ложном национализме» в сборнике «Исход
к Востоку». ■■ • ". " i. >

J54. ' ■ •■■■.. "., •.:■.


Х

них народов затрудняется, а при известной степени различая, между культурами даже становится совсем невозможным. Но наряду с вагами отрицательными последствиями закон многообразия национальных куль­тур •*- поскольку национально-культурное дробление не переходит известного органически необходимого предела — имеет для.человечества и благотворные, положительные последствия, ибо, как явствует из пре­дыдущего, только благодаря ему становится возможным возникновение у разных народов культурных ценностей морально-положительных и духовно возвышающих человека* Сознавая это, люди должны мириться с отрицательными последствиями этого закона и безропотно и сознатель­но переносить свою национальную ограниченность.

Если стремление людей облегчить себе физический труд и уменьшить применение человеческого труда не заключает в себе ничего по существу греховного и является вполне естественным, то стремление к уничтожению, многообразия национальных, культур, к созданию единой общечело­веческой культуры практически всегда греховно. Оно ведет к установле­нию того состояния человечества, которое Священное Писание изображает как непосредственно предшествовавшее вавилонскому столпотворению, и это состояние неминуемо должно привести лишь к новой попытке построй­ки вавилонской башни. Всякий интернационал не случайно, а по сущест­ву безбожен, антирелигиозен и полон духом человеческой гордыни.

В этом главный иосновной трех современной европейской цивилиза­ции. Она стремится во всем мире нивелировать и упразднить все инди­видуальные национальные различия, ввести повсюду единообразные фор­мы быта, общественно-государственного устройства и одинаковые поня­тия. Ломая своеобразные духовные устои жизни и культуры каждого отдельного народа, она не заменяет и не может заменить их никакими дру­гими духовными устоями и насаждает только внешние формы быта, покоя­щиеся лишь на материально-утилитарных или рационалистических осно­ваниях. Благодаря этому европейская цивилизация производит небыва­лое опустошение в душах европеизированных народов, делая их в отно­шении духовного, творчества бесплодными, в отношении нравственном — безразличными или одичавшими. В то же время непомерное пробуждение жадности к земным благам и греховной гордыни являются верными спут­никами этой цивилизации. Она с неминуемой последовательностью идет я новому вавилонскому столпотворению. С того момента как романо-гер-ыанская культура начала стремиться стать общечеловеческой цивилиза­цией, материальная техника, чисто рационалистическая наука и эгоисти­чески утилитарное мировоззрение получили в ней решительный перевее над всем остальным, и такое соотношение элементов культуры с течением времени только увеличивается. Да ничего другого и не1 может быть: япо­нец и немец могут сойтись только на логике, технике и материальном интересе, а благодаря этому все. прочие элементы и движущие пружины культуры постепенно должны атрофироваться. Но ошибочно думать, будто благодаря этой нивелизации культур» достигаемой простым упразд­нением духовной стороны их, упраздняются перегородки и облегчается общение между людьми. «Братство народов», купленное ценой духовного обезличения всех народов,— гнусный подлог. Никакое братство й не осу­ществимо вовсе, когда во главу угла ставятся эгоистические материальные интересы, когда техника сама собой вносит мотив международной, конкуренции и милитаризма, а самая идея интернациональной цивилиза­ции порождает замыслы империализма и мирового.господства. Упразд­нение или низведение на второстепенное место духовной стороны культу­ры ведет только к моральному одичанию людей и развитию личных эго-измов, что не только не упраздняет, но, наоборот; увеличивает трудности общения между людьми и. углубляет вражду между отдельными социаль­ными группами, даже в пределах одного и того же народа. Все это — неизбежные следствия стремления к интернациональной, общечеловече-

■-.■■..'■, / ^ ' '.■■■■'. 155


екой цивилизации, и эти следствия явно доказывают, что само стремление это богопротивно и греховно.

Многообразие национальных культур и языков есть следствие закона
дробления. Действие этого закона яснее всего выступает в области языка.
Каждый язык распадается на наречия, наречия — на говоры, говоры —
на подговоры и т. д....При этом каждый говор, кроме черт, свойственных
ему одному, имеет некоторые черты, общие всем говорам того же наречия,
и, кроме черт, объединяющих его с одним из соседних говоров, другие
черты, общие с другим соседним говором, и т. д....Между соседними на­
речиями имеются переходные говоры, соединяющие в себе черты того и
другого наречия. Таким образом, язык есть непрерывная цепь говоров,
постепенно и незаметно переходящих один в другой. Языки в свою очередь
объединяются друг с другом в «семейства», внутри которых можно разли­
чать «ветви», «подветви» и т. д....В пределах каждой такой единицы деле­
ния отдельные языки располагаются также, как говоры в пределах языка,
т. е. каждый язык данной ветви, кроме черт, характерных для него одного,
и черт, характерных для всей ветви, имеет и черты, сближающие его !
специально с одним из других языков этой ветви, другие черты, сближаю­
щие его с другим языком той же ветви, и т. д., причем очень часто
между родственными языками существуют переходные говоры. Так же,
как языки в пределах ветви, относятся друг к другу и отдельные ветви
в пределах семейства. Между понятиями «ветвь», «язык», «наречие»,
«говор» принципиального различия не существует. Когда все, единицы
деления данного языкового целого настолько близки друг к другу, что
носители их понимают друг друга свободнб, не прибегая к помощи пере­
водчика, эти единицы называют говорами, их группы — наречиями и
самое языковое целое (т. е. их совокупность) — языком. Но когда пред­
ставители отдельных говоров перестают свободно по.нимать друг друга,
говоры переименовываются в языки, их группы становятся ветвями, а со­
вокупность ветвей — семейством. Поэтому часто возможны споры о том,
является ли данная единица деления языком или наречием, а также cnov
ры о том, к какому из двух соседних родственных языков относится
данная группа пограничных, переходных говоров, причем одними сред­
ствами лингвистической науки эти споры большею частью разрешены
быть не могут.,

Так складываются отношения языковых единиц, объединяющихся ге­нетически, т. е. восходящих исторически к диалектам некогда единого «праязыка» данной генетической группы (семейства; ветви, подветви и т. д.). Но кроме такой генетической группировки, географически сосе­дящие друг с другом языки часто группируются и независимо от своего происхождения. Случается, что несколько языков одной и той же гео­графической и культурно-исторической области обнаруживают черты специального сходства, несмотря на то что сходство это не обусловлено общим происхождением, а только продолжительным соседством и парал­лельным развитием. Для таких групп, основанных на генетическом прин­ципе, мы предлагаем название «языковых союзов» 2. Такие «языковые союзы» существуют не только между отдельными языками, но и между языковыми семействами, т. е. случается, что несколько семейств, генети­чески друг с другом не родственных, но распространенных в одной геогра­фической и культурно-исторической зоне, целым рядом общих черт объ­единяются в «союз языковых /семейств». Так, семейства угро-финнско-самоедское (иначе «уральское»), тюркское, монгольское и маньчжурское целым рядом общих черт объединяются в один «союз урало-алтайских

2 Ярким примером «языкового союза» в Европе являются балканские языки — болгарский, румынский, албанский и новогреческий: принадлежа к совершенно раз­ным ветвям индоевропейской семьи, они тем не мене» объединяются друг с другом це­лым рядом общих черт и детальных совпадений в области грамматического строений.

156. Х /


языковых семейств», несмотря на то что генетическое родство между всеми
этими семействами современная наука отрицает. Деление существитель­
ных на грамматические роды и способность корня при образовании форм
изменять, вставлять и выбрасывать корневую гласную (соберу — соб-
рать — собирать — собор) объединяют семейства 'индоевропейское,
семитическое, хамитическое и северокавказское в «союз средиземномор­
ских языковых семейств», к которому, вероятно, принадлежали и некото­
рые вымершие языки бассейна Средиземного моря. Такие «союзы» генети­
чески, по-видимому, друг с другом неродственных лингвистических се­
мейств имеются по всему земному шару. При этом часто бывает, что одно-
и то же семейство или одиноко стоящий язык принадлежит сразу к двум
союзам или колеблется между двумя соседними союзами, играя, таким
образом, ту же роль, что переходные говоры в генетической классифика­
ции '. - '

Таким образом, принимая во внимание обе возможные группировки языков, генетическую (по семействам) и негенетическую (по союзам)* можно сказать, что все языки земного шара представляют некоторую' непрерывную сеть взаимно переходящих друг в друга звеньев, как бы радужную. И именно в силу непрерывности этой языковой радужной сети и в силу постепенности переходов от одного ее сегмента к другому, общая; система языков земного шара при всем своем пестром многообразии: представляет все же некоторое, правда только умопостигаемое, единое целое. Таким образом, в области языка действие закона дробления при­водит не к анархическому распылению, а к стройной гармоничной систе­ме, в которой всякая часть, вплоть до мельчайших, сохраняет свою яркую неповторяемую индивидуальность, и единство' целого достигается не обезличением частей, а непрерывностью самой радужной языковой сети.

Распределение и взаимное соотношение культур не совпадает с груп­пировкой языков. Носители языков не только одного и того же семейства, но одной и той же ветви могут принадлежать к разным типам культур: примером, иллюстрирующим это положение, является народ венгерский (или мадьярский); ближайшими родичами мадьярского языка являются языки вогульский и остяцкий (в Северо-Западной Сибири), между тем культура венгров и культура вогульско-остяцкая не имеют между собой решительно ничего общего.

И все же распределение и взаимные соотношения культур основаны в общем на тех же принципах, что и соотношения языков, с тою лишь раз­ницей, что то, что в культуре соответствует «семействам», имеет гораздо-меньше значения, чем то, что соответствует «союзам». Культуры отдель­ных соседних друг с другом народов представляют всегда целый ряд черт, сходных между собой* Благодаря этому среди этих культур обо­значаются известные культурно-исторические «зоны», например в Азии вона мусульманской, индостанской, китайской, тихоокеанской степной, арктической и т. д. культур. Границы всех этих зон взаимно перекрещи­ваются, так что образуются культуры смешанного или переходного типа. Отдельные народы и части народов специализируют данный культурный тип, внося в него свои специфические индивидуальные особенности., В результате получается та же радужная сеть, единая и гармоничная в силу своей непрерывности ив то же время бесконечно-многообразная в силу своей дифференцированности.

s-. 3 Так, индоевропейское семейство, принадлежа в общем к союзу средиземномор-

! скому, в некоторых*пунктах (например, в отсутствии префиксов) сближается с союзом

урало-алтайским, и", в частности, в некоторых отдельных случаях представляет рази-

!- тельное сходство с языками уральскими (угро-финнско-самоедскими). Одиноко стоя-

t щие языки Восточной Сибири (енисейско-остяцкий, гиляцкий, юкагирский и так на»

г вываемые камчатские, т. е. камдольский, чукотский и корякский) являются как бы

~ переходным звеном между урало-алтайским^ исевероамериканским (вскимосско-алеут»

• ским) союзами и т. д. ",

'. 157


■*-

Таковы результаты действий закона дробления. При кажущейся^ анархической пестроте отдельные национальные культуры, сохраняя каждая свое неповторяемое индивидуальное своеобразие, представляют s своей совокупности некоторое непрерывное гармоническое единство целого. Их нельзя синтезировать, отвлекаясь от их индивидуального своеобразия, ибо именно в сосуществовании этих ярко индивидуальных культурно-исторических единиц и заключается основание единства цело­го. Как все естественное, природное, вытекающее из Богом установленных законов жизни и развития, эта картина величественна в своей непостижи­мой и необъятной сложности и вместе с тем сложной гармоничности^ И попытка человеческими руками разрушить ее, заменить естественное, органическое единство живых ярко индивидуальных культур механиче­ским единством безличной общечеловеческой культуры, не оставляющей места проявлениям индивидуальности и убогой в своей абстрактной от­влеченности,— явно противоестественна, богопротивна и кощунственна.

Против такого резкого и безусловного осуждения попыток культур­
ного объединения человечества и создания однородной общечеловеческой
культуры, как попыток богопротивных, как будто говорит факт общече­
ловеческой значимости христианства. • "

Для тех, кто в христианстве видит лишь одну из многих религий зем­ного шара, продукт определенных историко-культурных условий, проб­лема эта, конечно, вовсе и не стоит. При таком взгляде христианство как продукт определенной культуры тем самым ставится на одну доску с другими продуктами определенных культур й вводится как элемент в общую схему многообразных культурных проявлений человечества. Никакой общечеловеческой значительности за ним в таком случав при­знавать нельзя.

. Но для тех, кто в Христе, признает пришедшего во плоти Сына Божия и в христианстве единственную истинную религию, слова Христа «шедше научите вся языки, крестяще я во имя Отца и Сына и Святаго Духа» (Матф. 28, 19) являются как бы опровержением того положения, будто1 культурное объединение человечества есть дело богопротивное. Однако противоречие здесь на самом деле мнимое. Ведь признавая христианство абсолютной истиной, покоящейся на божественном откровении и препо-данной людям при помощи непосредственного «вмешательства Бога в исто­рический процесс, мы тем самым «уже отказываемся от взгляда на хри­стианство как на продукт и как на элемент определенной культуры. Про-поведь христианства не есть введение в культуру какого-то нового эле­мента культуры. В противоположность иудаизму, связанному с опре­деленной расой,, мусульманству, связанному с определенной культурой, и буддизму, в принципе враждебному всякому культурному деланью, христианство выше рас и культур, но не упраздняет ни многообразия, ни •своеобразия рас и культур. Принятие христианства влечет за собой отказ от целого ряда элементов национальной языческой культуры и преобразо­вание этой последней. Но конкретные формы этого преобразования могут быть очень различны в зависимости от той культурно-исторической почвы, на которую христианство попадает, и единообразие в этой области не только не обязательно, но и невозможно. Христианство есть «заквас-ка», которая может быть положена в самые различные виды теста, и ре­зультат «брожения» будет совершенно различен в зависимости от состава теста. А потому та радужно-многообразная сеть неповторимо-индиви­дуальных национальных культур земного шара, о которой мы говорили выше, должна была бы сохранить свою конструкцию даже в том случае, «ели бы все народы мира восприняли христианство.

Никакой нивелировки национально-культурных различий, никакого создания однородной общечеловеческой культуры христианство не тре-бует. Христианство, как установление божественное, неизменно. В исто­рическом процессе христианские догматы не изменяются, а только раскры-


ваются. Культура же есть но существу дело рук человеческих. Она под­лежит историческим изменениям, законам эволюции, и. прежде всего за­кону дробления. Единая христианская культура есть contradietio in adject о. Христианских культур не только может, но и должно быть несколько. Каждый народ, воспринявший христианство, должен преоб­разовать свою культуру так, чтобы ее элементы не противоречили хри-

- стиаиству, и так, чтобы в этой культуре веял не один национальный, но

. и христианский дух., И, таким образом, христианство не упраздняет свое­образного национального культурного творчества, а, наоборот, стимули­рует это творчество, давая ему новые задания. Всем христианским на-

, родам дано, задание согласовать культуру с догматами, этикой и канона­ми истинной Христовой Церкви, создать храмы, формы богослужения и

. принадлежности его, способные вызывать' в молящихся представителях данного народа определенные христианские настроения,— и каждый народ не только, может, но и должен разрешать эти задания по-своему, для.того, чтобы христианство оказалось воспринятым органически и ин­тимно слилось с данной национальной психикой.

Разумеется, это нисколько не исключает влияния одной христианской
культуры на другую. Такие влияния наблюдаются между культурами,
нехристианскими; влияния эти связаны с самим существом развития куль­
тур и при естественном ходе этого развития нисколько не ведут к нивели­
ровке национальных, различий. Важно только, чтобы влияние одной
культуры на другую не было подавляющим, чтобы культурные заимст­
вования органически перерабатывались и чтобы из своих и чужих элемен­
тов создавалось новое единое целое, плотно пригнанное к своеобразной
национальной психике данного народа. Церковь Христова едина. Един­
ство ее предполагает живое общение между отдельными поместными
церквами. Но это общение возможно и без культурного единства. Един­
ство Церкви выражается в общности Священного Писания, Священного
Предания, догматов н канонов, но вовсе не в тех конкретных бытовых*
художественных и правовых формах, которыми догматы, каноны, пре­
дания и писания приспособляются к жизни каждого данного народа.
Попытки зафиксировать эти формы и уничтожить в этой области различия
между народами, принадлежащими к одной Церкви, но не совсем к одной
и той же культуре, основаны на суеверии и обрядоверии и не ведут к доб­
ру. Мы, русские, жестоко пострадали от подобной попытки, предприня­
той при патриархе Никоне и приведшей в области церковной к расколу,-
а в области житейской к тому ослаблению сопротивляемости русского
культурно-национального организма, которое подготовило петровский
разгром.:

Итак, для христианина христианство, не связано с какой-нибудь одной
определенной культурой. Оно не есть элемент определенной культуры,
а фермент, привносимый в самые разнообразные культуры. Культура
Абиссинии и культура средневековой Европы совершенно непохожи друг
на друга, несмотря на то что обе они христианские,.

Если мы всмотримся в историю распространения христианства, то-убедимся в том, что распространение это шло успешно именно там, где христианство воспринималось как фермент, а не как элемент уже готовой иностранной культуры. Органически и плодотворно воспринятым, при­вившимся оказывалось христианство лишь там, где оно переработало на­циональную культуру, не упразднив ее своеобразия. И наборот, одним из самых сильных тормозов распространения христианства всегда было ошибочное отожествление христианства с какой-нибудь' определенной, для данного народа иностранной культурой.

Если во многих, случаях неприятие данным народом христианства имело и имеет свои глубокие, быть может мистически-провиденциальные, причины, то в целом ряде случаев, быть может даже в большинстве, при­чина лежит в том, что миссионеры распространяли не христианство как


-таковое, а определенную христианскую культуру. Этим грешили и пра­вославные миссионеры: ни для кЬго не тайна, что зачастую миссионерст­во внутри России было орудием русификации, а за пределами России — орудием распространения русского политического влияния. Но в еще большей мере это относится к миссионерству неправославному—ка­толическому, протестантскому, англиканскому. Романо-германские миссионеры сами на себя смотрят прежде всего как на культуртрегеров. Вся их миссионерская деятельность связана с «сферами влияния», с ко­лонизацией, европеизацией, цивилизацией, с концессиями, факториями,, плантациями и т. п. Миссионеры являются не посланными от Бога про­поведниками богооткровенных истин, а агентами колониальной политики или представителями «интересов» той или иной державы. Проповедуя не христианство, а католичество протестантизм или англиканство, т. е. те виды уклонения от христианства, которые укоренились в условиях рома-но-германской культуры и тесно связаны с ней, миссионеры фактически проповедуют просто саму эту культуру. Успех их проповеди, естественно, ставится в зависимость от степени способности данного народа «приоб­щиться к европейской цивилизации». А так как в этой цивилизации хри­стианство давно уже отодвинуто на задний план и заглушено столпотво-ренческими тенденциями, то естественно, что новообращенные «туземцы», воспринимающие христианство в перспективе европейской цивилизации и как элемент, притом совсем не самый важный этой цивилизации, оказы­ваются очень плохими и, во всяком случае, творчески совершенно бес­плодными христианами. При таком способе миссионерства обращаются в христианство не целые народы, способные органически переработать свою национальную культуру в христианском духе, а лишь отдельные индивидуумы, которые самим фактом своего обращения отсекаются от родного национально-культурного ствола и становятся агентами-сотруд­никами при проведении экономических и политических замыслов ино­странной державы.

Таким образом, заповедь Христа научить все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа, по существу остается невыполненной. И не выполнена она в значительной мере именно потому, что миссионер­ство было обращено в орудие европеизации, в средство к установлению однородной общечеловеческой культуры, богопротивную сущность которо­го мы постарались раскрыть в предшествующем изложении.

Стремление к нивелировке национальных различий не может оправ­дываться ссылками на необходимость христианского миссионерства, ибо,, как раз наоборот, это миссионерство оказывается бесплодным и неудач-ным именно благодаря своему союзу с нивелирующим культуртрегерством, по существу антихристианским.


 

 


Николай Трубецкой


«Хожение за три моря» Афанасия Никитина как литературный памятник:


Древнерусская литература недоступна непосредственному восприятию современно­го — не только иностранного, но и русского — читателя. Мы ее не понимаем и не умеем це­нить ее как литературу. Древнерусскую икону теперь «открыли», открыли не только физичес­ки, тем, что счистили с нее копоть и поздней­шие краски, но и духовно: научились смотреть на нее, видеть и понимать, что она говорит. Но к памятникам древнерусской письменности мы продолжаем быть глухи и слепы.

На этом основаны специфические особен­ности науки «истории древнерусской лите­ратуры». Пишу в кавычках, ибо эта «история литературы» очень странная, непохожая на другие. В этом легко убедиться, просмотрев Любой учебник или университетский курс этой науки. Собственно, о литературе, как о тако­вой, в этих учебниках и курсах говорится мало. Говорится о просвещении (точнее, об отсут­ствии просвещения), о бытовых чертах, отра­зившихся (точнее, недостаточно отразивших­ся) в проповедях, летописях и житиях, об исправлении церковных книг и т. д., словом — об очень многом. Но о литературе говорится мало. Существует несколько трафаретных оце­нок, прилагаемых к самым различным древне­русским литературным произведениям: одни из этих произведений написаны «витиевато», другие — «простодушно» или «бесхитрост­но». Отношение авторов учебников и курсов


1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 |

Поиск по сайту:



Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Студалл.Орг (0.021 сек.)