Шум за стеной

Кир Булычев

Елизавета Ивановна отлично помнила темный длинный коридор на послевоенном Арбате, над зоомагазином, комнату, в которой умещались она сама, Наташа, Володя и мама, запахи шумной коммунальной кухни, выползающие в коридор, утренний кашель соседа, причитания соседки Тани и хриплый рокот бачка в уборной. Тогда собственная кухня казалась недостижимым символом житейской независимости.

Квартира на Арбате давно уж провалилась в воспоминании, после нее были другие, отдельные, но почему-то в последние месяцы Елизавете Ивановне снилась именно та, арбатская, гулкая кухня. Может быть, потому, что впервые в жизни Елизавета Ивановна осталась одна, если не считать пятилетней Сашеньки - внучки. Наташа, оставив Сашеньку, уехала на полгода к мужу.

Нет, не по кухне тосковала Елизавета Ивановна - просто в такой форме ютилась в ней грусть по соседскому общению, по людям.

Обычно в новых домах быстро создаются отношения некоторой близости (у вас соли щепотки не найдется?), ограниченные лестничной площадкой. Две двери по одну сторону лифта, две - по другую. Но, как назло, на той стороне одна квартира так и не занята, наверное, держали в резерве, а во второй жила странная молодая чета. Эти молодожены вечно куда-то спешили, не ходили, а мелькали, не говорили, а кидались междометиями - то в кино бегут, то в туристский поход на байдарках. Другой сосед был фигурой таинственной. Он так тихо крался к своей двери, что Елизавета Ивановна не была уверена, всегда ли он здесь живет или только изредка заходит. Хотя, вернее всего, он скрывался дома: если зайти в ванную, то слышно, как за стенкой у соседа раздается шум. Иногда похоже на завывание ветра, иногда словно водопад, иногда как будто море накатывается на берег, а чаще всего похоже на станок. Возможно, сосед был кустарем, хотя доброй Елизавете Ивановне хотелось, чтобы он был изобретателем.

Вечером раздался звонок в дверь. Елизавета Ивановна опрометью бросилась к двери, ложку уронила, чуть не разбудила Сашеньку. Ей показалось, что это приехал Володя, соскучился по матери. Может же так случиться? Оказалось - сосед. В халате, сандалии на босу ногу.

– Ах! - сказал он, уловив на живом лице Елизаветы Ивановны разочарование. - Не обессудьте. Здравствуйте. И еще раз простите за беспокойство. У вас электрического фонарика не найдется?

Лицо у него было загорелое, почти молодое, улыбчивое. Но когда улыбка сходила - как сейчас, - становилось оно полосатым, как у дикого индейца. Получалось так оттого, что морщины на нем, спрятанные при улыбке, расходились и там, внутри, оказывалась белая кожа. Это значит, что сосед часто улыбается.

– У меня нет фонаря.

– Нет фонаря. - Сосед улыбнулся шире прежнего. - Как же так, нет фонаря? А я вот свой посеял. Ну вы уж меня извините…

Вроде бы ему надо уйти, а он медлил, топтался в дверях, словно ждал, что его пригласят. А Елизавета Ивановна так была разочарована, что это не Володя, а сосед, что и не пригласила заходить.

Сосед ушел. Елизавета Ивановна вернулась в комнату. Сашенька спала. Неладно получилось - сама хотела дружить с соседями, а когда один пришел, почти прогнала.

На следующий день, когда вела Сашеньку из детского сада, Елизавета Ивановна встретила соседа у подъезда. Тот спешил домой с удочками через плечо.

– С рыбалки? - спросила весело Елизавета Ивановна.

Сосед как-то не сразу сообразил, что к чему. Поглядел на удочки, пожал плечами, а Елизавета Ивановна уже поняла, что сморозила глупость, - кто же ходит на рыбалку без ведра или бидона, чтобы складывать пойманную рыбу?

– Нет, - сказал сосед, - вы уж простите, я на рыбалку попозже пойду.

Они задержались у подъезда, пропуская друг дружку вперед. Потом Сашенька обогнала взрослых, побежала к двери.

– Ну иди же, бабушка!

– Это ваша? - спросил сосед.

– Внучка, - сказала Елизавета Ивановна. - Ей уже шестой год.

– Никогда бы не подумал, что у вас внучка. Вы так хорошо сохранились. Удивительно просто, да, удивительно…

– А вы заходите к нам как-нибудь, - сказала неожиданно для себя Елизавета Ивановна. - Чаю попьем…

– Ну что вы, как можно, - не то обрадовался, не то огорчился сосед. - Я же человек занятой, но спасибо.

Так Елизавета Ивановна и не поняла, ждать гостя или нет.

На следующий день сосед позвонил часов в восемь вечера. В руке раскачивался пластиковый пакет, в котором вздрагивала сильная серебристая, еще живая рыбина.

– Порыбачили? - обрадовалась соседу Елизавета Ивановна. - Ах, какую большую поймали!

– Это вам, - сказал сосед. - Я вот наловил и принес.

– Ну что вы! - смутилась Елизавета Ивановна. - Ну зачем так? Нам же ничего не нужно. Рыба денег стоит.

Сосед тянул к ней руку с пакетом, пакет раскачивался, и как дальше вести себя - было неясно.

– Нет, вы не подумайте, - совсем смутился сосед. - Я, если желаете, с вас деньги возьму, как в государственном магазине.

– Ну конечно. - Елизавета Ивановна поняла, что виновата, обидела человека - ну что стоило принять подарок соседа, человек хотел приятное сделать, а она в фонарике отказала, а теперь вот вынудила человека торговать подарками… Думая так, Елизавета Ивановна не могла уже отступить от содеянного и спросила вслух: - А сколько она весит?

И думала лихорадочно: «Ну куда же я кошелек положила? Где же этот проклятый кошелек? А там деньги есть? Получка только завтра…»

– Не беспокойтесь, - засмеялся сосед, опомнился, - вы потом взвесите. И меня информируете.

Так, смеясь, он прошел на кухню, положил рыбину в таз, приготовленный для стирки, поглядел на часы и откланялся.

– Дела, - сказал он. - Дела меня ждут.

Вечером, позже, Елизавета Ивановна стирала в ванной, а за стеной шумел сосед - видно, работал. Ууух-пата-там, уу-ух-пата-там. Она пошла спать, а он все трудился.

Назавтра Елизавета Ивановна приготовила рыбу, купила бутылку вина и тортик «Сказка». Потом, уложив Сашеньку, набралась смелости, сама позвонила в дверь соседу.

Сосед долго не открывал, она уже решила, что его нет дома, потом отворил на ладонь, проверил, она ли, после этого скинул цепочку.

– Чего? - спросил он чужим голосом.

– Я, простите, вашу рыбу поджарила, думала, может, вы зайдете… Но, видно, не вовремя.

– Приду. - Сосед захлопнул дверь.

И в самом деле пришел через полчаса. Смоченные водой волосы гладко зачесаны, приличный и вежливый. Денег за рыбу не взял, отмахнулся, хоть Елизавета Ивановна на всякий случай подсчитала и положила на буфет в конверте. Сказал:

– Считайте, что отплатили мне приготовлением пищи.

Выражался он, как заметила Елизавета Ивановна, скучно, что бывает у пожилых людей, много имевших дела с казенными бумагами.

– Я, прошу прощения, не успел представиться, - сказал он, проходя в комнату. - Николин, Петр Петрович. О вас все знаю, в домоуправлении спросил еще при переезде. Полезно знать кое-что о биографии соседей по этажу. А вдруг какой бандит или хулиган попадется, правильно? А у вас здесь чисто, красиво.

Собирая на стол, Елизавета Ивановна рассказывала Николину о своей жизни, тот слушал внимательно, гулял по комнате, разглядывал книги и вещи, а когда Елизавета Ивановна вышла на кухню, замер на месте, ожидая ее возвращения, - проявлял деликатность.

– А я вот вам крайне признателен, - сказал он, снимая с полки какую-то книгу. - Будучи человеком одиноким, я вынужден питаться в предприятиях общественного питания или готовить себе дома, к чему я плохо приучен. У вас научная литература, я погляжу.

– Это не мои книги, зятя библиотека.

– Надо читать, следить за новинками. В моей трудной жизни я был лишен возможности достойного образования, но сейчас на досуге читаю журналы, слежу. Без образования в наши дни чувствуешь себя бессильным перед силами природы.

– Правильно, - отозвалась Елизавета Ивановна, ставя на стол рыбу, - меня иногда просто ужас берет перед всеми этими бомбами и ракетами. Мои-то в Алжире. Далеко.

– Если что случится, - сказал Николин серьезно, - то вы и не узнаете. Война будущего - дело минутное. Если некуда скрыться.

– Может, вы бутылку откроете? - спросила Елизавета Ивановна, чтобы перевести разговор на другое.

– С другой стороны, - продолжал Николин, открывая бутылку и разливая портвейн по рюмочкам, - для человечества в целом куда серьезней проблема мироздания. И я беру именно на таком уровне. Вы позволите мне иногда пользоваться вашей библиотекой?

Ушел он поздно, довольный, на прощание обещал позвать к себе.

– Как кончу одну работу, - сказал он, - обязательно позову.

Елизавета Ивановна думала, что он тут же заснет, все-таки почти в одиночестве выпил целую бутылку портвейна, но Николин сразу принялся за работу. Пока Елизавета Ивановна мыла посуду, она слышала, как шумит сосед за стеной - у-ух та-та-там, уу-ух та-та-та…

С тех пор Николин зачастил к Елизавете Ивановне. То за солью забежит, то телевизор посмотреть - своего у него не было, то пуговицу пришить попросит. А Елизавета Ивановна была рада. Да и сам он всегда был готов оказать услугу. Раз как-то заходил в садик за Сашенькой, когда у Елизаветы Ивановны было профсоюзное собрание, иногда помогал по хозяйству - прибил полку на кухне, заклеил окна. И все это он делал с улыбкой, легко, разговорчиво. А больше всего он смеялся, если приезжал с рыбалки, приносил в подарок рыбу.

– Ну что, - спрашивал он, - Лиза, будешь мне платить, как в государственном магазине?

Знала теперь Елизавета Ивановна о жизненном пути соседа - учился, служил, овдовел, одинок. Были у него увлечения - рыбалка, мечта купить машину и поехать на ней на юг. Была и какая-то тайна, связанная с этим постоянным шумом за стеной, но об этой тайне Петр Петрович молчал. А Елизавета Ивановна, разумеется, и не интересовалась: захочет - сам расскажет.

Книжки, которые брал Николин, он всегда возвращал вовремя, но был ими недоволен.

– Нет, не то, - повторял он, - не то. Некоторые важные проблемы они просто обходят, так сказать, игнорируют.

И может быть, такая мирная соседская жизнь текла бы еще долго, если бы не случай.

Как-то Елизавета Ивановна была в главке, ездила вместо курьера за бумагами. А там рядом рынок. И она решила купить зелени. Она не спеша шла по рынку и наткнулась на соседа, который с утра уехал на рыбалку. Перед ним грудой лежали рыбины и еще бумажка: «1 кг - 2 руб.».

Елизавета Ивановна так смутилась, что готова была сквозь землю провалиться. Не потому, что торговля на рынке казалась ей постыдной, - ничего такого постыдного в торговле нет. У нее у самой двоюродная сестра продавала на рынке цветы и соленые грибы. Только не положено это было делать Петру Петровичу, солидному человеку, пенсионеру. И ясное дело - он сам это понимал. Иначе бы давно сказал об этом соседке.

Елизавета Ивановна быстро повернулась и поспешила с рынка, надеясь, что Николин ее не увидел.

Но Николин все-таки ее заметил. Вечером заявился.

– В смысле, - сказал он, - значит, так…

Сашенька капризничала, не хотела раздеваться, да и что разговаривать - каждый живет, как хочет.

Николин мялся в дверях, то улыбался, то хмурился.

– Вы не думайте, вам я всегда принесу бесплатно.

– Ах, - сказала Елизавета Ивановна, помогая Сашеньке снять колготки, - зачем вы об этом…

– Я, поймите, ценю вашу деликатность, вы же меня на рынке видели за занятием, которое, с вашей точки зрения, унижает человеческую гордость, но, с другой стороны, плоды моего честного труда могут иметь реализацию законным путем, не так ли?

– Да не видела я вас на рынке! - воскликнула Елизавета Ивановна, полностью выдавая себя. После таких слов ясно было - видела.

– Нет, не отпирайтесь, - говорил Петр Петрович. - Зачем же эта излишняя скромность? Я же за вами давно наблюдаю и понимаю, как вы скромны и благородны.

– Ну что вы!

– Более того, я давно хотел вам открыться, потому что человеку надо найти родственную ему и доверчивую душу. Думаете, легко мне существовать в таком моральном одиночестве?

Николин был взволнован. Елизавета Ивановна его пожалела, велела пройти в большую комнату и подождать, пока она кончит возиться с Сашенькой. Сашенька долго не засыпала, пришлось читать ей сказку, а Николин маялся, ходил за стеной, вздыхал, шуршал страницами в книгах.

Когда Елизавета Ивановна возвратилась к нему, он был на грани нервного взрыва.

– Все! - бросился он к ней. - Я решил. Я сейчас же вам все открою. Именно вам, понимаете? Мне же легче будет, устал я таиться, вы меня понимаете? - и потащил ее к дверям.

– Что вы? Куда?

– Ко мне! Я же приглашал, вы помните, что приглашал?

– Но не сейчас же, десятый час.

– Именно сейчас. Может, завтра я раскаюсь.

– Но как-то неудобно, к одинокому мужчине… - «Что я говорю, что я говорю, старая дура!»

Он все-таки выволок Елизавету Ивановну в коридорчик перед квартирами, не выпуская ее руки. Другой рукой, изгибаясь, как собака в чесотке, начал шарить по карманам, разыскивая ключи. И тут Елизавета Ивановна даже засмеялась и сказала:

– Отпустите меня, не убегу, подожду.

– Спасибо. - Он с облегчением отпустил ее руку, сразу нашел ключи и открыл дверь - три замка по очереди. - Добро пожаловать. Ну заходите же, дверь закрыть надо.

– Как бы Сашенька не проснулась.

– Я вас долго не задержу. Поглядите и обратно.

Он пошел первым к двери в комнату, из-за которой доносился шум, столь давно знакомый Елизавете Ивановне, распахнул дверь, и шум сразу усилился, и оттуда, из-за двери, пахнуло свежим теплым воздухом, влагой и запахом морской соли. Свет в двери был не электрический, а закатный, словно там, в комнате, садилось солнце.

И вдруг Елизавета Ивановна оробела.

– Нет, - сказала она, - в следующий раз.

– А ну! - Полуобняв соседку за плечи, Николин сильно подтолкнул ее к двери, и она вынуждена была подчиниться и переступить через порог.

Никакой комнаты за дверью не было. Был берег моря, опускающийся полого навстречу мягким волнам прибоя, было закатное алое небо и солнце, окруженное фиолетовыми с оранжевыми краями облаками, были какие-то высокие деревья вдали, где берег изгибался дугой, и полоса песка вдоль воды казалась почти белой. Добегая до песка, волны мягко тормозили, склоняя вперед зеленоватые головы. Среди кустов и некрупных пальм были воткнуты в землю палки, на которых была развешена небольшая сеть, стояли два ведра и самые обыкновенные высокие резиновые сапоги.

– Иди! - звал Петр Петрович. - Иди, Лиза! Попробуй, какая вода теплая. Здесь постоянный бархатный сезон. На Кавказ ездить не надо!

– Что же это творится? - сказала тихо Елизавета Ивановна. - Что за фокус?

– Я же говорю - обещал удивить, значит, удивлю. Никакой не фокус. Самое настоящее море в физическом выражении. Ты воду попробуй.

И видя, что Елизавета Ивановна не двигается, Николин сам легко сбежал к воде, зачерпнул в ладони, подпрыгнул, чтобы не замочить ботинки, и поспешил наверх, к гостье. Вода тонкими струйками лилась сквозь пальцы и пропадала в песке.

– Гляди!

На ладонях осталось немного воды.

– Соленая, - сказал Петр Петрович. - Умеренно соленая. Как в Черном море.

Петр Петрович был оживлен больше обычного, он был похож на мальчишку, который зазвал гостей и теперь хвастает перед ними своими мальчишескими сокровищами.

– Ты не представляешь, - он уже вновь бежал к берегу, - сколько любопытных предметов, так сказать, даров море выкидывает после непогоды. Я сейчас покажу.

Он делал круги по песку, пока не отыскал, чего хотел. И вот он уже возвращается, подпрыгивая, увязая в песке, несет на ладонях красивую светлую, свернутую в трубочку, как пирожное, раковину.

Елизавете Ивановне послышался сквозь шум моря плач. Сашенька проснулась!

– Мне надо идти, - сказала она. - Мне надо.

– Ну как же? Разве тебе здесь не нравится?

– Надо. Там Сашенька плачет.

Сразу с соседа слетела радость. Он покорился, проводил ее к отдельно стоящей на берегу двери и сказал скучным голосом:

– А вот здесь мои принадлежности. Я рыбу отсюда - с моря приношу, а?

И это «а» повисло в воздухе. Елизавета Ивановна уже была в прихожей, и Николин затворил дверь к морю, чтобы случайно кто не увидел с лестницы.

Елизавета Ивановна вбежала в квартиру, но там было совсем тихо. Сашенька спала. Елизавета Ивановна поправила ей одеяло и остановилась в нерешительности. Куда теперь идти? Она перешла в большую комнату и там обнаружила Николина. Оказывается, он без спроса проследовал за ней. Елизавета Ивановна понимала, что человек взволнован, и потому ничем не выказала недовольства.

– Это птица была, - сказал Николин тихо. - Там, на море. Там есть одна птичка - поет, как будто плачет ребенок. Я тебе обязательно покажу. А я было подумал, что ты не к Сашеньке побежала.

– А куда? - удивилась Елизавета Ивановна.

– Куда? Разные люди бывают…

Елизавета Ивановна не поняла, что он имеет в виду, но расспрашивать не стала.

– Пошли снова? - спросил Николин. - Там закат у нас красивый.

– Нет, мне постирать надо.

– Ну какая может быть стирка, я же на море зову.

– Ну, в следующий раз, завтра, - пообещала Елизавета Ивановна.

Она закрыла дверь за соседом и только хотела накинуть цепочку, как раздался осторожный звонок.

– Это снова я, - сказал Николин громким шепотом. - Я только одну просьбу хотел высказать.

– Ну что?

– Я тебя прошу, надеюсь, сама понимаешь, чтобы ни одна живая душа… Понимаешь? Начнутся разговоры, а я человек пожилой, одинокий. Значит, договорились?

– Договорились.

– Обещаешь? Слово даешь?

– Даю-даю. Ну ладно, спокойной ночи.

– Спокойной ночи. Только учти, что слово дала.

На следующий день, в субботу, Николин затащил-таки Елизавету Ивановну на свое море. Дело было утром, спешить некуда. На берегу было довольно жарко, пришлось даже отойти повыше, в тень. Море выпускало из себя яркие искры и вдали, в мареве, сливалось с небом. Елизавета Ивановна думала, какая гадкая стоит на дворе погода, а воспитательница в Сашенькиной группе, Галочка, молодая и рассеянная. Как бы не забыла шарф девочке надеть, когда пойдут гулять.

Петр Петрович был похож на отдыхающего - рубашка-сеточка, брюки засучены до колен, в сандалетах, на голове треуголка, сложенная из газеты. Лицо в тени было совсем черным, только белки глаз голубые.

Из большого ведра, стоявшего рядом, Петр Петрович вытащил, поболтав рукой в компоте мелкой рыбешки - на уху, - зеленую черепашку. Черепашка спрятала голову под панцирь, но ножки вяло болтались, искали опору.

– Полагаю, - сказал Николин, - что Сашеньке такой подарок представит интерес. А то приходилось выкидывать некоторые редкие вещи - черепах, крабов или странных рыб. Зачем мне лишние вопросы - где достал черепаху, где краба нашел и так далее?

Он кинул черепашку обратно в ведро. Черепашка поплыла по кругу, расталкивая рыб, чтобы уйти поглубже.

Петр Петрович поднялся, разглядывая белое пятно на песке у воды.

– Дар моря, - сказал он. - Надо проверить. Чего только волны не выкидывают, просто любопытства не хватает.

Елизавете Ивановне было мирно, тепло, давно не отдыхала она в таком сказочном месте. Только при этом не могла отделаться от чувства, что все-таки это - кино, не настоящее. И от этого тянуло сходить на улицу, посмотреть, не пошел ли там дождь.

Вернувшись, Николин бросил на траву обкатанный морем обломок большой кости.

– Возможно, от кита, - сказал он. - Крупные животные должны скрываться в глубоких местах.

– А другие люди сюда заходят? - спросила Елизавета Ивановна.

– Других людей нет. Местность, полагаю, совершенно ненаселенная.

– Странно, - сказала Елизавета Ивановна. - Обычно на Черном море не протолкнешься. На каждом квадратном метре по отдыхающему. Мы в прошлом году были с Сашенькой в Евпатории…

– Так это ж не Черное море, - сказал Петр Петрович. - Ничего общего.

– Я понимаю, - сказала без убежденности Елизавета Ивановна. - Здесь растительность другая.

И замолчала, ждала, что Николин что-нибудь объяснит. Если у человека море в квартире, то он-то уж должен знать, откуда оно взялось.

– Это вовсе не Черное море, - сказал сосед. - Понимать надо.

Далеко-далеко пролетела птица, видно было, как она снижается к волнам и снова взмывает вверх.

– Мои конкуренты, - сказал Петр Петрович. - Иногда улов на берегу оставить опасно. Налетят чайки и все растащат. Ну прямо стрелял бы их. Самим лень вылавливать, меня эксплуатируют.

– Все-таки не понимаю я с морем, - сказала Елизавета Ивановна, не дождавшись объяснения. - Какой это район?

– Эх, Лиза! - вздохнул Николин. - Если бы все так просто, у каждого бы море в квартире было. Каждому хочется. Я сначала подумал, что имею дело с Индийским или даже Тихим океаном.

– Быть не может!

– Но моя наблюдательность заставила меня пересмотреть свою первую теорию. Не океан это, а неизвестный водный бассейн.

– Так я думала, что все моря уже открыты, - сказала Елизавета Ивановна и мысленно укорила себя за глупость: ясно, что открыты.

– И даже не на Земле это море, - сказал Николин и сделал долгую паузу, глядя на соседку искоса.

– Как же так? - сказала Елизавета Ивановна. Надо ж было что-то сказать.

– А ты наверх посмотри. И сразу все сомнения пропадут.

Елизавета Ивановна послушно поглядела наверх, куда показал Николин. Там, в дополнение к обычному солнцу, что светило слева, было еще одно солнце, поменьше размером, оно ясно проглядывало сквозь листву.

– Вот так-то, - сказал Петр Петрович. - И это дает моему явлению научное объяснение. Я по этому вопросу осторожно с одним учителем разговаривал, популярную литературу просматривал. Есть, понимаешь, одна теория про параллельные миры. Не слыхала? Вот и я раньше не слыхал. А теперь увидал. В общем, будто Земля не одна, их несколько, и они между собой могут касаться. Теперь понятно?

– Так как же? - спросила спокойно Елизавета Ивановна. - Они бы коснулись, и выплеснулось бы ваше море в наше.

– Парадоксы, парадоксы, - сказал Петр Петрович, разводя руками. - Но не в этом дело. Море есть, и это самый реальный факт. Награда мне за мой долгий жизненный путь. И купаться можно. У тебя, Лиза, купальник есть? В следующий раз приноси, купаться будем.

Странно, подумала Елизавета Ивановна, обыкновенный человек, на улице и не поглядишь, и вот - собственное море. И никто не заметил, как эти миры соприкасались. Конечно, если бы кто-нибудь из ученых поглядел, наверное бы, объяснил.

– Можно прожить всю жизнь без счастья и, так сказать, не вкусить. Но некоторым людям выпадает по лотерее. И если много выпадет, хуже. Каждый знает, как истратить сотню, а что делать с десятью тысячами? Так и с ума сойти можно! Я лично за то, чтобы положить все в сберкассу и получать проценты.

– Я в садик пойду, - сказала Елизавета Ивановна. - Лучше пораньше заберу Сашеньку. А то погода плохая.

– Я бы, - сказал Петр Петрович, провожая соседку до двери, - с удовольствием пригласил бы сюда и Сашеньку. Девочка она хорошая, послушная. Но сама понимаешь, начнет она рассказывать иным детям, а те своим родителям - начнутся сплетни, пересуды: зачем ему море, еще жаловаться начнут. Ты уж меня прости…

Петр Петрович был человеком, в общем, незлым. Проблема с Сашенькой его, видно, задела. Иначе с чего бы он, придя в тот же день попозже, завел снова разговор об этом?

– Человек я одинокий, - сказал он, присаживаясь за стол в ожидании чая. - И единственная у меня радость - море. Какое-никакое, но свое.

– Хорошее море, - сказала Елизавета Ивановна.

– И должен тебе сказать, Лиза, что за последние годы ты оказалась тем человеком, к которому я почувствовал искреннее расположение. Нет, не качай головой, ты человек хороший, отзывчивый и, главное, сдержанный. Мне же тоже нелегко - распирает от желания поделиться с кем-то событиями моей жизни. Ведь хожу я на берег, ловлю рыбу, любуюсь закатом, привык даже. Но разве можно Робинзону жить без Пятницы? Нельзя.

– Ну почему со мной делиться? Мало ли кто…

– Нет, ты не понимаешь. Потом поймешь. У меня же планы есть. И не маленькие. Вот ты, например, человек не очень обеспеченный. Не возражай. А мы с тобой можем неплохие деньги зарабатывать, пользуясь дарами океана. Не отмахивайся, Лиза, от своего счастья. Ничего незаконного в моем море нету. Я за него квартплату плачу. Оно где? У меня в квартире, внутри. В твоей его нету, у соседей сверху нету, сам проверял. Да, я о чем поговорить хотел - о Сашеньке. С твоей точки зрения, нехорошо получается - ребенок остается без свежего воздуха. Я подумал, может, мне ей глазки завязать, а?

Елизавета Ивановна обиделась. Вроде бы человек от чистого сердца предлагал добро ребенку, но как же ты будешь завязывать глаза девочке, которая еще в школу не пошла? Как бандиты какие-то… Но вслух она ничего не сказала, а из-за этого ощутила неприязнь к себе самой, словно предала Сашеньку. И сосед почувствовал, как у Елизаветы Ивановны изменилось настроение, смешался, стал нести какую-то чепуху про физику и параллельные миры. Потом ушел, даже вторую чашку чая пить не стал. Вечер был испорчен.

Елизавета Ивановна мыла посуду, но что-то ее грызло, что-то надо было сделать. Потом поняла. Заглянула в ванную и послушала. Море шумело, ровно и мерно. Уу-ух - разбивается волна о песок, ползет обратно. Там, наверное, яркие звезды, как в Крыму. Заглянуть бы туда, хоть на минутку.

Елизавета Ивановна захлопнула дверь в ванную, вернулась на кухню и пустила струю в рукомойнике на полную силу, чтобы не было слышно морского прибоя.

Рано утром, в воскресенье, Сашенька еще спала, Елизавета Ивановна не успела поставить кашу на плиту, как снова звонок. Ну конечно, он. Она даже улыбнулась:

– Вы бы, Петр Петрович, проделали дырку в стенке, чтобы на лестницу не выходить.

– Не смейся, - сказал Петр Петрович. - Я не заслужил такого отношения. Прости за вчерашнее.

– Ну что вы так стоите? Заходите.

– Спасибо, спешу. На рынок иду, улов надо реализовать. Ты меня не осуждаешь?

– Бог с вами! - сказала Елизавета Ивановна. - Ваше море.

– Вот и хорошо. Я что подумал - соседи мы все-таки. Не чужие. Вот ключи. Это верхний, а это средний. На нижний я не запирал. Заходи, отдыхай, пока я не вернулся.

– Ну что вы!

– Да, - сказал он быстро, всовывая в руку ключи, - ты и внучку взять можешь. Пускай на песочке поиграет. Ничего песочку не сделается… А если она кому расскажет, то ведь не поверят? Правда?

– Не надо мне ключей…

Ключи звякнули, упали на пол, а Николин уже спешил наружу, не оглядываясь, знал, что такая женщина, как Елизавета Ивановна, не оставит на полу ключи от чужой квартиры.

А когда она подобрала ключи и вернулась к плите, то в голове у нее сложились слова, которые надо бы сказать Николину, объяснить все, если он не так понимает. Слова получились значительные, неглупые, но не побежишь догонять…

После завтрака Елизавета Ивановна пошла с Сашенькой гулять во двор. Осенняя холодная погода все грозила дождем, но пока что было терпимо, если не считать ветра.

Посреди двора, за полосой мелких, робких еще саженцев, у песчаной горки, стояли мамы и бабушки, прогуливали детей. Порой кто-нибудь поглядывал на небо, потому что знали - дождь все-таки пойдет, не может не пойти. Ругали погоду. Ругали домоуправа, который обещал сделать качели, да все не делает. Еще кого-то ругали.

Потом, как бы по контрасту с погодой, кто-то заговорил о том, что в этом году была хорошая погода на Рижском взморье, а другая женщина сказала, как жарко было в Сухуми.

Елизавета Ивановна смотрела на Сашеньку, которая стояла в сторонке от других детей, тыча лопаткой во влажный песок.

– Тебе не холодно? - спросила она.

– Нет.

– Может, домой пойдем?

– Нет.

Ребенок был грустный, под стать погоде. Холодный ветер рвал последние листья с саженцев и раскидывал по ржавой траве.

– Пойдем, - сказала Елизавета Ивановна внучке.

– Я не хочу домой.

– Я не домой тебя зову. Мы в гости пойдем.

– Уже уходите? - спросила женщина, которая рассказывала про Сухуми. - Мы тоже скоро пойдем. Так недалеко и до бронхита.

Елизавета Ивановна оставила Сашеньку на лестнице, взяла ключи Николина.

– Это чужая квартира, - сказала Сашенька серьезно, глядя, как бабушка возится с замками. - Нас не звали.

– Дали ключи, значит, звали.

Дверь наконец открылась. Свежий теплый морской воздух ударил в лицо.

– Заходи, - сказала Елизавета Ивановна. - Только ноги вытри, а то дядя будет ругаться.

Она затворила дверь и сняла с девочки пальтишко.

– Ты не пугайся, - сказала она, осторожно открывая дверь в комнату. - И никому не рассказывай…

– А что? - Но тут Сашенька увидела море, очень обрадовалась и совсем не удивилась. Она пробежала несколько шагов к воде, оглянулась на бабушку и спросила: - А туфли снять можно? А то песок в них попадет.

– Разувайся, - сказала Елизавета Ивановна.

Над морем шли легкие пышные облака, белые чайки ссорились над сетью, развешенной на кольях, в которой запутались рыбешки, оставленные Николиным.

– Ты далеко не бегай, - сказала Елизавета Ивановна внучке.

– Я только попробую море и обратно, - сказала она.

Песок у самой воды был упругий, прибитый волнами, и идти по нему было легко и удобно. Но далеко Елизавета Ивановна не отходила, все оглядывалась на дверь, сиротливо стоящую посреди пляжа.

Сашенька нашла ракушку и подула в нее. Потом побежала за черепашкой. Она порозовела, глаза блестели, а Елизавета Ивановна подумала, что надо купить ей панамку.

– А там холодно и дождь пойдет, - радостно сообщила ей Сашенька. Она показала на дверь. «Странно», - подумала Елизавета Ивановна и сообразила, что она сама забыла раздеться, так и идет в пальто по морскому берегу. Осенняя влага паром отходила с рукавов ее пальто.

– Пошли обратно, - сказала она вдруг Сашеньке.

– Я не хочу.

– Мы вернемся. Только сходим в ту комнату и вернемся.

Она схватила Сашеньку за руку и потащила наверх, к двери.

В прихожей она посадила девочку на стул, дверь к морю затворила и сказала Сашеньке строго:

– Жди меня здесь. Я сейчас.

– Только недолго, - сказала внучка. - А то мне скучно. Я к морю хочу.

Елизавета Ивановна выбежала из подъезда. Уже начался дождик, и матери с бабушками разводили детей по домам.

– Погодите! - крикнула она…

Когда через два часа домой вернулся Петр Петрович, он сразу прошел к комнате. Сверху, от двери, он увидел, как полдюжины детей носятся по самой кромке воды в одних трусиках, а женщины сидят чуть повыше, устроившись в тени пальмы, и беседуют о чем-то женском и пустом.

– Это что еще? - крикнул он и, размахивая пустым ведром, бросился бежать вниз по склону. И натолкнулся на несмелую улыбку Елизаветы Ивановны. Она шла ему навстречу.

– Вы уж извините, Петр Петрович, - сказала она, краснея от смущения и робости. - Только на улице дождик и погода плохая. Так уж получилось…

– Как же так? - сказал Николин. - Я же доверился…

Он махнул рукой и почему-то пошел к развешанным сетям, отогнал чаек и стал сматывать свои снасти, стараясь не глядеть вниз и не слышать гомона ребятишек.

Поиск по сайту: