Учебные материалы. № 1. Особенности формирования общественной системы Московского государства

№ 1. Особенности формирования общественной системы Московского государства

В силу исторических обстоятельств для русского государства была в целом характерна восточная цивилизационная ориентация. В общественной организации здесь оказались существенными восточные черты: отношения подданства, как на Востоке, а не вассалитета, как на Западе. Вассалитет хотя и означал неравенство, но, в отличие от подданства, включал понятие свободы, предполагал определенную автономию общества (личности) от власти. Древнерусская традиция, основанная на этих отношениях, постепенно трансформировалась, но сохранялись корни социокультуры и даже династия великих князей (Рюриковичей), которая должна была сви­детельствовать об укорененности государства в истории. Уже в конце XV в. устано­вилась неограниченная единоличная власть московского великого князя. Не только простой хлебопашец, но и знатный боярин были лишь холопами князя, все были уравнены перед лицом государственной власти: бояре и черные люди, светские и церковные.

В конце XV в. Московская Русь получила независимость. Однако восточные черты в общественной организации и культуре не только не ушли в прошлое, но, наоборот, упрочились. В эпоху Ивана Грозного (1533–1584 гг.) государство вплот­ную подошло к типу восточной деспотии (царство). Важнейшая для молодой стра­ны проблема соотношения власти и общества решалась в пользу приоритета власти – завершилось формирование самодержавия. Главной социальной опо­рой власти стала бюрократия, численность которой постоянно росла. Частная соб­ственность, утверждавшаяся в домонгольский период, была ликвидирована. Власть становилась верховным собственником, а за гражданами признавались только пра­ва владения. Крепостное право в силу отношений подданства приобрело крайне же­стокий, приближавшийся к рабству характер.

В период Московского государства сформировалась еще одна важней­шая особенность русского общества, которая пережила многие столетия и сопро­тивляется разрушению и сегодня, – это корпоративность. Власть имела дело не с гражданами, а с корпоративными структурами разного вида и соподчиненности. Об­щественная иерархия выстраивалась в рамках сословий (объединение корпо­раций, общин одного уровня). Каркас сословного строя сложился в Древней Руси, но в период становления Московского государства в социальной структуре про­изошли серьезные изменения.

Высший слой составляло боярство, объединявшее родовые корпорации знати. Оно отличалось от древнерусского, было неоднородным по составу. Для боярс­ких родовых корпораций наибольшее значение имели два признака: 1) древность рода (некоторые родовые корпорации вели свою историю с IХ–Х вв.); 2) знатность рода, которая определялась принадлежностью к княжеским фамилиям. В зависи­мости от этого внутри боярства выстраивалась внутренняя иерархия родовых кор­пораций. В Москве постепенно утверждается главный принцип этой иерархии: знат­ность имеет преимущества перед древностью рода.

Большинство в боярстве принадлежало титулованным княжеским родам, которые потеряли свои великокняжеские и удельные столы, принадлежавшие им в период раздробленности, и перешли на службу к московскому великому князю. За малым исключением это были ветви древнего рода Рюриковичей и литовского великокняжеского рода Гедеминовичей (к примеру, князья Шуйские, Долгорукие, Одоевские – Рюриковичи; князья Мстиславские, Хованские, Голицыны – Гедеминовичи). Титулованное боярство занимало все высшие должности в государственном управлении. Это участие оно рассматривало как свое наследственное право и вступало в споры в случае его нарушения. На самом верху социальной лестницы из нетитулованных удержались только Захарьины (Кобылины-Кошкины, позднее за этим родом закрепилась фамилия Романовы). Захарьины не являлись ни древним родом (Романовы ведут свой род с XII в. от Андрея Кобылы, который пришел в Мос­кву то ли из Литвы, то ли из Пруссии), ни знатным, но заняли видное положение благодаря тонкой политике и родственным связям. Нетитулованные роды составля­ли как бы нижний слой боярства и занимали в госаппарате посты второго ряда. Вплоть до конца XVII в. высший слой государственной бюрократии формировался родовы­ми корпорациями знати на основе норм местничества. В случае их нарушения бояре вступали в споры, тяжбы, добиваясь безусловного следования традиции.

Боярство представляло собой слой крупных частных собственников, владев­ших большими земельными латифундиями (вотчинами), которые передавались по наследству. Однако слой этот размывался изнутри. Подобно великим князь­ям, бояре делили вотчины между наследниками. Интенсивный процесс дробления больших латифундий привел уже в XV в. к появлению внутри боярства новой кате­гории – дети боярские. Дробление вотчин вело к обеднению боярства. Эти владе­ния держались на рабском и полурабском труде (холопы, челядь). Холопы покупа­лись, продавались, дарились, передавались по наследству. Убийство холопа госпо­дином не рассматривалось как преступление, а лишь как грех перед богом. Тяжбы о холопах приравнивались к тяжбам об имуществе.

Однако право частной собственности постепенно ограничивалось. Иван III (1462–1505 гг.) и Василий III (1505–1533 гг.) издали «уложения» (закон или прак­тическое распоряжение) о том, чтобы вотчинники Твери, Рязани, Оболенска, Белоозера не продавали свои вотчины «иногородним» или в монастыри. Родовым кор­порациям князей суздальского, ярославского и стародубского корня запрещалось продавать свои имения кому бы то ни было «без великого князя ведома». Любое нарушение вело к конфискации вотчины в казну. Это было существенное ограниче­ние прав частной собственности, а при Иване Грозном оно свелось к правам наслед­ственного владения.

Постепенно высший слой государственной бюрократии сформировался в са­мостоятельную сословную корпорацию – дворянство (термин «дворяне», т.е. люди двора, обязанные князьям военной или другой службой, известен с XII в.) В ХIII–ХIV вв. дворяне занимали административные должности среднего уровня и за службу получали небольшие поместья на правах владения (а не собственности). В XV в. поместный принцип утвердился как основной во взаимоотношениях государ­ства и его служащих. В зависимости от уровня службы (статьи) полагалось жалова­нье и поместье определенного размера с крестьянами, которые обрабатывали зем­лю на условиях барщины.

Как складывалась поместная система, которая составляла экономический ба­зис дворянства? Присоединение удельных княжеств и республик сопровождалось созданием государственного фонда земель за счет конфискации части вотчинных и общинных. В Новгороде после падения республики была конфискована основная масса земель, принадлежавших частным собственникам. Теснили и свободных крестьян-общинников, забирая их земли под поместья. Все это позволило сосредото­чить в руках государства огромные материальные ресурсы, был создан фонд госу­дарственных земель в центральных районах, который и стал основой поместной системы.

Поместья были значительно меньше вотчин. Для обработки большого числа мелких и средних поместий рабы не годились (невозможно было прокормиться из-за неэффективности рабского труда при небольшой площади). Поместное дворян­ство перешло к барщине, привлечению крестьян к выполнению повинностей в пользу помещика. Началось закрепощение крестьян. Рабство стало исчезать, усту­пая место крепостному праву. С XVI в. барщина стала основной формой ведения хозяйства, правовые основы этой системы нашли отражение в Судебнике Ивана III (1497 г.). Были ограничены источники рабства в городе, предусматривалось полное освобождение холопов за участие в борьбе с татарами, да и притока рабов уже по­чти не было. Одновременно Судебник отразил процесс закрепощения крестьян. Им предоставлялось право уйти от помещика только раз в году в течение недели до Юрьева дня (осеннего, 26 ноября) и недели после него. Этот порядок получил на­звание «право Юрьева дня».

К концу XV в. поместная система стала ведущей формой землевладе­ния, а дворяне-помещики – самостоятельным слоем в русском обществе. Собственником земли являлось государство в лице великого князя. Помещик по­лучал поместье пожизненно, пока мог нести военную службу, оно передавалось по наследству, если сын ко времени смерти отца достигал 15 лет и мог служить государству. Располагая собственностью на поместную землю, государство не­укоснительно взыскивало за нее подать. Помещик в свою очередь имел право на оброк со стороны крестьян. Ему вменялось в обязанность заботиться в первую очередь о выполнении государственных повинностей – выплата дани, податей. С XVI в. дворянство, наряду с боярством, составляло высший, социально-престиж­ный слой общества, который повторял внутреннюю иерархию боярства (знатные – верх, менее знатные – низ) и постепенно вбирал в свой состав переходящих на госслужбу из высшего сословия (боярства) и из средних (городовых дворян). Глав­ной для дворян была военная служба. Каждый дворянин, получивший от госу­дарства поместье, был обязан по требованию великого князя явиться «конно, людно и оружно», т.е. быть на коне, в полном вооружении и с определенным числом вооруженных людей. Дворянская конница составляла главную военную силу Московского государства в ХV–ХVII вв.

Сословно-корпоративная структура среднего и низшего слоев была сложной, складывалась постепенно, исторически. Городское сословие в XVII в. получило устойчивое наименование «посадские люди». Жизнь городского посада и слобод строилась на принципах общинной демократии. В ХVI–ХVII вв. «мирскому выбору» подлежали земские старосты, целовальники, дьячки. Сходки выборных от посадс­кого и слободского мира обсуждали и решали важные вопросы городской жизни (разверстка повинностей между отдельными плательщиками и т.д.). Началось формирование купеческого сословия (купеческие сотни), но в период Московского государства этот слой был малочисленным, т.к. не было свободы торговли. Боль­шинство населения было связано с территориальной крестьянской общиной – ми­ром. Крестьянское сословие распадалось на два слоя. Свободные (черно­сошные) крестьяне-общинники строили свою жизнь на принципах общинного самоуправления (сельский сход выбирал главных должностных лиц). Крестьянская община формировала ментальность, основными чертами которой являлись коллек­тивизм, связь с землей как источником жизни, близость к природе, уравнительные принципы социальной справедливости – «пусть мало, но всем». Вся жизнь кресть­ян проходила в рамках относительно изолированного, замкнутого общинного мира, обеспечивающего социальную защиту. Община помогала тем, кто не мог самостоя­тельно вести хозяйство, содержала сирот, оказывала поддержку во время голода тем, кто оказался в наиболее тяжелом положении. Однако свободные крестьяне-общинники все больше становились объектом эксплуатации государства, число их свобод сокращалось, уменьшалось количество их самих. Крепостные крестья­не в поместьях дворян и монастырей составляли низший слой, находившийся в пол­ной зависимости от владельцев земли. В их жизни также большую роль играла об­щина, коллективизм и коллективистская взаимопомощь.

Казачество – это особый социальный слой русского общества. Существуют две точки зрения на казачество: 1) оно представляет собой одно из социальных сословий России, поскольку казачьи войска составляли важную часть вооруженных сил государства, им полагались за службу чины и жалованье; 2) казаки являются особой этнической группой в составе русского народа или даже самостоятельным этносом (народом), поскольку к ним принадлежат по рождению, а не по службе. Это крайние точки зрения. Истина, видимо, лежит посередине.

Казачество складывалось из людей, которые уходили из западных и восточ­ных русских земель на неосвоенные территории, смешивались с кочевниками, при­обретали некоторые этнические и социокультурные особенности. Различают укра­инское казачество, которое сформировалось в ХIV–ХV вв. в верховьях Южного Буга и на левом берегу Днепра, и русское казачество, которое начало складываться в первой половине XVI в. между Доном и Волгой. Казачество формировалось в неза­селенной степной полосе, соседствовавшей с осколками Золотой Орды. Донские и приволжские степи постепенно превратились во владения казаков (казачий юрт). Каждый их отдельный отряд назывался «станица». Ее жизнь строилась на принци­пах общинной демократии: высшим органом являлась сходка – казачий круг, на котором выбирались атаман и его помощник (есаул). В XVII в. сложилась единая войсковая организация: казачье войско во главе с войсковым атаманом. Жизнь войска строилась на тех же принципах, что и станицы. Высший орган – общевойсковой круг, на котором принимались самые важные решения и выбирались войсковые ата­маны, войсковые есаулы и войсковые дьяки (писари). Вокруг выборных группиро­вались «лучшие люди» – станичные атаманы и есаулы, наиболее авторитетные ка­заки. Жили казаки первоначально исключительно военным делом, военная добыча давала средства к жизни и доход. Редкие из них имели свою семью, женщин в ста­ницах было очень мало.

В XVI в. казачество формально царю не подчинялось, но фактически выпол­няло сторожевую службу на самых дальних рубежах. Время от времени станицы приезжали в Москву и докладывали о передвижении в степях татарских войск. По обычаю их награждали деньгами и сукном. Во второй половине XVI в. казаков ис­пользовали как наемников. После похода, получив жалованье, казаки возвраща­лись домой. Однако постепенно в XVII в. казачество перешло на постоянную царс­кую службу. На службе государству казачество получило земли на правах общин­ного владения (надел). Занятие земледелием изменило уклад казачьей жизни. По­явились семья, оседлость, традиции сочетания ратного и земледельческого труда, но при этом сохранились и традиции прямой демократии. Для казачества были ха­рактерны приверженность православию как системе духовных ценностей и коллек­тивному общинному владению землей. Казачьи области существовали относитель­но автономно. Старинная поговорка: «Здравствуй, царь, в кременной Москве и мы, казаки, на Тихом Дону» – как бы отражала эти реалии. Исторически сформирова­лись четыре казачьих области: Донские, Терские (Гребенские), Уральские (Яицкие) и Днепровские (Запорожские) казаки.

Особое, привилегированное сословие составляло духовенство, которое обладало огромной земельной собственностью, обрабатывавшейся крепостными кре­стьянами. Центрами православной духовности были монастыри. Они начали возни­кать в XI в. как трудовые артели праведников, посвятивших свою жизнь совершен­ствованию души, искуплению грехов. Однако уже в домонгольский период в мона­стырях начала скапливаться земельная собственность. В период Московской Руси число и значение монастырей значительно возросло. Они выполняли несколько за­дач: поддержание в неизменности православной традиции, охрана ее от размывания новомодными течениями; образец праведной жизни для мира; подготовка духовен­ства; духовные центры для населения. Как и в Византии, которая была для Московской Руси источником духовного просвещения, было три формы монашества.

ü В некоторых монастырях братья вели «особую» жизнь; каждый держал в своей келье деньги и имущество, питался и одевался в зависимости от своего достатка. Подобные монастыри были богатыми, владели селами, вели торговую деятельность, иногда занимались ростовщичеством.

ü В других монастырях существовала монашеская община: здесь все было общее. Это были общины, соответствующие идеалам христианства: равенство, спра­ведливость, труд в поте лица. Имущество было общим, а жизнь проходила в неуе­мной борьбе за реализацию принципов братства, любви к ближнему.

ü Избранные, сильные духом монахи покидали общину и уходили в пустынь, чтобы полностью отрешиться от земного, вести жизнь отшельника. Это была выс­шая форма аскетизма.

С середины XIV в. церковь в лице монастырей стала превращаться в крупного земельного собственника, т.е. первый тип стал преобладать. Монахи собирали с крестьян оброки, вели торг, пускались в ростовщичество. Откуда у монастырей собственность? Земли вместе с крестьянами жертвовали в пользу церкви великие князья, бояре. Часть их переходила к церкви по завещанию в тех случаях, когда прерывался род. Дарили на помин души. По сведениям православного энциклопедического словаря, монастырские имения в конце XV–начале XVI вв. занимали треть территории государства.

Источник: Семенникова Л.И. Россия в мировом сообществе цивилизаций: Учебное пособие для вузов. 4-е изд. – Брянск: «Курсив», 2000. С. 92–98.

№ 2. Социальная структура российского общества

Высшим сословием в стране было боярство (в их числе было много потомков бывших великих и удельных князей). Около сотни боярских семей владели вотчинами, служили царю и занимали руководящие должности в государстве. Происходил процесс сближения его с дворянством.

Дворяне составляли верхний слой государевых служилых людей по отечеству. Они владели поместьями на основании наследственного права в случае продолжения службы детьми после их родителей. Дворянство значительно усилило свои позиции в конце Смуты и стало опорой царской власти. Этот слой феодалов включал в себя лиц, служивших при царском дворе (стольники, стряпчие, дворяне московские и др.), а также городовых, т. е. провинциальных дворян.

Крупными феодалами было и духовенство, имевшее крупные земельные владения и монастыри.

К низшему слою служилых людей относились служилые люди по прибору или по набору. Он включал в себя стрельцов, пушкарей, ямщиков, служилых казаков, казенных мастеров и т. п.

Категории крестьянского населения:

– владельческие или частновладельческие, жившие на землях вотчин или поместий. Они несли тягло (комплекс повинностей в пользу феодала). Близкое частновладельческим крестьянам место занимали крестьяне монастырские;

– черносошные крестьяне. Проживали на окраинах страны (Поморский Север, Урал, Сибирь, Юг), объединялись в общины. Не имели права покидать свои земли, если не находили себе замену. Несли тягло в пользу государства. «Черные земли» можно было продавать, закладывать, передавать по наследству (т. е. положение легче, чем у частновладельческих);

– дворцовые крестьяне, обслуживавшие хозяйственные потребности царского двора. Они имели самоуправление и подчинялись дворцовым приказчикам.

Верхушку городского населения составляли купцы. Самые богатые из них (в Москве XVII в. таких было примерно 30 человек) царским повелением объявлялись «гостями». Многие состоятельные купцы объединялись в двух московских сотнях – гостиной и суконной.

Основная масса городского населения называлась посадскими людьми. Они объединялись в тягловую общину. Во многих городах России среди жителей преобладали военные чины и их семьи. Буржуазия в городах еще не сложилась.

Городские ремесленники объединялись по профессиональному признаку в слободы и сотни. Они несли тягло – повинности в пользу государства, выбирали своих старост и сотских (черные слободы). Кроме них, в городах были белые слободы, принадлежавшие боярам, монастырям, епископам. Эти слободы «обелялись» (освобождались) от несения городского тягла в пользу государства.

До Петровских времен как в городах, так и в сельской местности жило значительное число рабов-холопов. Полные холопы являлись наследственной собственностью своих господ. Слой кабальных холопов формировался из числа попавших в рабское состояние (кабала – расписка или долговое обязательство) ранее свободных людей. Кабальные холопы служили до смерти кредитора, если добровольно не принимали на себя новую кабалу в пользу наследника умершего.

Вольные и гулящие люди (вольные казаки, дети священников, служилых и посадских людей, наемные рабочие, бродячие музыканты и скоморохи, нищие, бродяги) не попали в вотчины, поместья или городские общины и не несли государственного тягла. Из их числа набирались служилые люди прибору. Однако государство всячески стремилось поставить их под свой контроль.

Источник: Деревянко А.П., Шабельникова Н.А. История России: Учебное пособие. 2-е изд., перераб. и доп. – М.: Издательство «Проспект», 2006. С. 107–108.

№ 3. Происхождение крепостного права

Основным фактом хозяйственной и социальной истории Московской Руси являются огромные земельные просторы при постоянном недостатке рабочих рук для их обработки. Впрочем, пространства «доброй» земли в Северо-Восточной России не так уж велики, гораздо больше здесь земли «средней» и «худой», да и та первоначально по­чти сплошь была покрыта лесами. Чтобы добраться до паш­ни, крестьянин должен был расчистить лес, срубить и спа­лить деревья и выдрать корни, и потом уже «деревню распахати и поля огородити». Трудовая заимка была основанием крестьянского права на владение землею; границы владений каждого двора определялись стереотипной фразой: «куды коса да соха да топор ходили». В XVI в. в сельском хозяй­стве обычной является трехпольная система, но в то же вре­мя повсюду находятся большие, сравнительно с «живущей» пашней, пространства «перелога».

Землю, приобретенную трудовой заимкой, каждый крестьянский двор считал своею, но верховное право собствен­ности на всю территорию принадлежало великому князю, и потому обычная формула для крестьянских участков в это время была: «земля великого князя, а моего (или нашего) владения».

И великий князь, и все частные землевладельцы, преимущественно бояре и монастыри, были заинтересованы в том, чтобы «называть» на свои земли как можно больше крестьян-«новоприходцев». Чтобы привлечь последних ни свои земли, они предоставляли им на несколько лет льго­ты от платежей и повинностей, а также давали им «ссуду» и «подмогу» для первого обзаведения на новом месте. Крестьяне в ХIV–ХV вв. имели право свободного перехода от од­ного владельца к другому и часто этим правом пользовались в поисках более льготных условий. Здесь уже интересы землевладельцев начинают сталкиваться, ибо все они одина­ково заинтересованы в удержании у себя крестьянских рабочих сил. Уже в XV в. начинаются некоторые ограниче­ния свободы крестьянского перехода.

Весьма скоро существенным препятствием для свободно­го перехода крестьян становится их задолженность землевладельцами. При отсутствии в то время доступного для кре­стьян сельского кредита они при всякой хозяйственной не­удаче – как неурожай, пожар, падеж скота – вынуждены были занимать деньги или хлеб у своих землевладельцев и тогда уже не могли уйти, не расплатившись с последними; расплата же была нелегка при дороговизне тогдашнего за­емного процента; он определялся в XVI в. стереотипной фразой: «как идет в людях на пять шестой», т. е. 20 %; при таких условиях занятая сумма денег уже через 5 лет удваивалась и, таким образом, с течением времени все крепче привязывала крестьянина-должника к своему землевладельцу. Уже в XV в. мы находим на монастырских землях крестьян-«серебреников», т. е. взявших в долг монастырс­кое серебро, и условием для их ухода или «отказа» ставится: «а коли серебро заплатит, тогды ему и отказ».

В XVI в. образуется уже значительная группа крестьян «старожильцев», которые, прожив долгое время на одном месте и попав в долги к своим землевладельцам, потеряли фактическую возможность выхода. Долговое обязательство привязало к владельцу лишь крестьянина-дворохозяина, заключившего заем, но оно не касалось всей его родни – сыновей, зятьев, братьев и племянников, которые могли от­делиться от него и уйти в другую вотчину, чтобы устроить там свое хозяйство. Однако такие «новоприходцы» и «новопорядцы», заключая договор («порядную») со своим новым землевладельцем, очень часто уже с самого начала нужда­лись в получении от него «ссуды и подмоги» «на семены и на смены» или «на хлеб и на животину», ибо сами они нередко приходили с пустыми руками: один приносил с собой толь­ко «шапку да кафтан», другой «живота своего не принес ничего», третьи пришли «душою да телом», у иных всего имущества было «разве мешок, да горшок, а третье лапти на ногах» (по выражению современника). Без ссуды от землевладельца такие новоприходцы не могли бы обзавестись необходимым для крестьянского хозяйства инвентарем, а, взяв эту ссуду, они фактически теряли возможность уйти от него.

Однако по закону крестьяне сохраняли свое право пере­вода, утвержденное Судебниками 1497 и 1550 гг. В конце ХV в. это право было ограничено двумя условиями: крестьянин мог уходить («отказываться») от своего владельца в один срок в году, именно в течение двух недель около Юрьева дня осен­него (26 ноября), т. е. по окончании всех полевых работ, и затем он должен был заплатить господину за пользование двором «пожилое» в довольно значительном размере.

Для того чтобы уход крестьянина был легальным, ухо­дящий должен был, конечно, заплатить землевладельцу и все свои долги, что для большинства было невозможным. Таким образом, «крестьянское право выхода к концу XVI в. замирало само собой, без всякой законодательной его отме­ны»[22] (В.О. Ключевский).

Крестьянин, ушедший без «отказа», не в срок и не зап­латив долгов и «пожилого», почитался беглым и подлежал, по розыску, возвращению старому владельцу. Тяжелое хо­зяйственное положение государства во второй половине XVI в. и отлив населения из центра на юго-восток обострил нужду землевладельцев в рабочих руках. В то же время по­беги крестьян стали массовым явлением, и суды были зава­лены исками о беглых. В 1597 г. последовал царский указ, который устанавливал для сыска беглых крестьян 5-летнюю давность («урочные лета»), если же беглецу удавалось скры­ваться «безвестно» более 5 лет, то он уже не подлежал воз­вращению прежнему владельцу. Указ этот вызвал недоволь­ство средних и мелких служилых людей, для которых нуж­да в крестьянских рабочих руках была особенно острой, и они многократно били челом царю об отмене «урочных лет» для сыска беглых.

Когда свободный переход крестьян стал весьма затруд­нительным и редким явлением, ему на смену явился кресть­янский вывоз или своз. Богатые и сильные землевладельцы или их уполномоченные являлись перед Юрьевым днем в чужие имения, «отказывали» тамошних крестьян, уплачи­вали за них ссуду и пожилое и вывозили их на свои земли; конечно, вывезенные крестьяне не меняли своего юридичес­кого положения, а лишь переходили от одного господина к другому. Свозы крестьян чрезвычайно усилились в продол­жение XVI в. и особенно к концу его; при свозах нередко про­исходили споры, беспорядки и прямые насилия, ибо случа­лось, что прежние господа отказывались выпускать своих крестьян, несмотря на соблюдение всех условий крестьянского перехода. Наиболее страдали от вывоза крестьян опять-таки средние и мелкие помещики, и они протестовали перед правительством против вывоза и требовали его запрещения.

Договоры помещиков с крестьянами-новопорядцами продолжают заключаться и в XVII в., но теперь они меняют свой характер и называются не порядными, а ссудными за­писями. В эти договоры включается условие, что крестья­нин, взявший ссуду, обязуется «жити вечно во крестьян­стве» «никуды не сбежати и ссуды не снести», «и за иных помещиков и вотчинников не заложитися». Мало того, что крестьяне по ссудной записи отказываются навсегда от права выхода, – в некоторых ссудных записях они распростра­няют это обязательство и на свои семьи, на жен, детей и даже внуков! «Дали мы, я... с женою своею и с сыном и со внуком твоим, на себя ссудную запись...» – «А ся на нас запись и крепость взята на нас и на наших жен и на детей наших...» Таким образом, «крестьянство по ссудной записи возникает из займа и является вечной и потомственной крестьянской страдой за самый долг и за долг с процентами» (Дьяконов).

Но, несмотря на все усилия землевладельцев прикрепить к себе крестьян как экономическими, так и юридическими путами, все же остается значительная часть крестьян, не свя­занных личными обязательствами старших членов семьи, остается опасность «вывоза» крестьян богатым соседом, ос­таются постоянные крестьянские побеги. И вот мелкие и средние служилые люди снова бьют челом царю о запреще­нии крестьянских выходов и вывозов и об отмене урочных лет для сыска беглых, иначе-де им, холопам государевым, «государевой службы служить будет не мочно». Правительство выходит, наконец, навстречу домогательствам помещиков. «Государство, давши служилому человеку землю, обязано было дать ему и постоянных работников, – иначе он служить не мог» (Соловьев). В 1640 г. последовал указ об установле­нии вместо 5-летней 10-летней давности для сыска беглых крестьян. В писцовом наказе 1646 г. правительство обеща­ло: «а как крестьян и бобылей[23] и дворы их перепишут, и по тем переписным книгам крестьяне и бобыли, и их дети, и братья, и племянники будут крепки и без урочных лет».

Уложение 1649 г. исполнило это обещание. В главе XI («Суд о крестьянех») содержится предписание: «А отдавати беглых крестьян и бобылей из бегов по писцовым книгам всяких чинов людей без урочных лет». Если крестьяне и бо­были, записанные за кем-либо в переписных книгах 1646–1647 г. «сбежали или впредь учнут бегать: и тех беглых кре­стьян и бобылей, и их братью, и детей, и племянников, и внучат с женами и с детьми и со всеми животы» велено воз­вращать владельцам, «а впредь отнюдь никому чужих крес­тьян не принимать и за собою не держать». На тех, кто при­нял бы к себе чужого крестьянина, был наложен очень высо­кий денежный штраф. Так кончилась свобода крестьянского перехода на владельческих землях. «Личная крестьянская крепость по договору, по ссудной записи, превращалась в потомственное укрепление по закону...» (Ключевский).

Но, возложив на крестьянство обязательную службу зем­левладельцу как государственную повинность, московское правительство не позаботилось о том, чтобы регулировать или нормировать отношения двух сторон государственным законом, и это упущение пошло, конечно, на пользу силь­нейшей стороне. Эта неопределенность юридических отно­шений между крестьянами и помещиками начинается с са­мого начала поместной системы. Во ввозных грамотах на поместья содержатся предписания крестьянам, как нижесле­дующее: «И вы б все крестьяне Смирново-Баландина и его приказчика слушали во всем и пашню на него пахали и до­ход ему поместной хлебной и денежной и всякой мелкой до­ход платили, чем вас Смирной изоброчит...» Таким образом, при отдаче поместья крестьянам предписывалось своего по­мещика «слушати во всем» (!), исполнять на него все работы и платить ему все доходы, которых он потребует. Разумеет­ся, такая широта и неопределенность полномочий помещи­чьей власти широко открывала двери для развития помещи­чьего произвола и для обременения крестьян непосильны­ми работами и платежами. Гарантией против чрезмерного произвола владельцев было лишь право крестьянского вы­хода, но с его отменой положение должно было измениться к невыгоде крестьян. В порядных и в ссудных записях крес­тьян мы обычно находим общие обязательства: «помещицкое всякое дело делати и пашню на него пахати и денежный оброк, чем он изоброчит, платити», или: «его помещицкой доход хлебной и денежной платити, чем он меня обложит, и изделье на него делати со крестьяны вместе, и во всем его государя своего Григория Семеновича слушати», или: «об­рок платить, чем он государь, мой меня оброчит, изделье делати без ослушания»... Единственной юридической защи­той против наложения на крестьян чрезмерных тягот явля­ется условие некоторых договоров, что крестьяне-новопорядцы должны нести помещичье «тягло» «со крестьяны вмес­те» или: «всякое дело делати как в людех ведетца», или: «всякое изделье делать, подати и оброк платить со своею бра­тьею вместе со крестьяны в ряд» и т. п. Но, конечно, эта га­рантия была неопределенна и недостаточна.

При этом нужно иметь в виду, что государство при са­мом возникновении поместной системы предоставляло по­мещикам право вотчинного суда над населением их помес­тий, оставив за собой лишь суд по наиболее тяжелым преступлениям. В одной из древнейших, до нас дошедших жалованных грамот на поместье, данной великим князем Иваном Васильевичем в 1488 г. Микитке да Юрке Шенуриным, читаем: «И кто у них в той деревне учнет жити людей, и наместницы мои галицкие и их тиуны их людей не судят ни в чем, опричь душегубства и разбоя и татьбы с поличным и, и кормов своих у них не емлют, не всылают к ним ни по что... А ведают и судят Микитка да Юрка тех людей своих сами, или кому прикажут...»

Правительство предоставляло помещику не только су­дебную и административную власть над крестьянами его поместья; оно сделало его также ответственным сборщиком казенных податей с его крестьян. В Московском государстве (в отличие от великого княжества Литовского) владельческие крестьяне не были освобождены от государственных податей и должны были «с живущие пашни государевы вся­кие волостные подати платити» или «тягло государское всякое, тянути с волостью вместе». Помещичьи крестьяне должны были, таким образом, тянуть двойное тягло – и помещичье, и государево и помещик, сделавшись «инспектором крепостного труда», стал вмешиваться в хозяйственную жизнь своих крестьян и руководить ею.

Власть помещиков над крестьянами непрерывно возрастала в течение всего XVII в. Правда, государство и после издания Уложения не отказывается видеть во владельческих крестьянах своих подданных: они платят государевы подати, они не лишены личных прав (хотя помещик уже получает полномочие выступать в суде – «искать и отвечать» – за своих крестьян); помещикам запрещается «пустошить» свои поместья; правительство не отказывается и от права наказывать злоупотребления помещичьей властью.В 1669 г. «великий государь указал стольника князя Григория Оболенского послать в тюрьму за то, что у него в воскресенье на дворе его люди и крестьяне работали черную работу, да он же, князь Григорий, говорил скверные слова».Конечно, отдельные и редкие случаи вмешательства верховной власти в отношения между помещиками и крестьянами не могли улучшить общее положение последних, и, несмотря на неприятность, постигшую князя Григория, большинство помещиков во второй половине XVII в. продолжали безнаказанно накладывать на своих крестьян «бремена неудобоносимые» и говорить скверные слова.

В конце XVII в. практика распоряжения личностью крепостных крестьян, частично признанная законом, «становится тем открытее и безобразнее. Владельцы меняют крестьян на крестьян и даже на людей (т. е. холопов), закладывают, дарят, продают. В хозяйстве своем владельцы бесконтрольно распоряжаются трудом своих крестьян, налагают их по усмотрению сборами, а за ослушание своими распоряжениям подвергают их наказываниям включительно до битья нещадно кнутом» (Дьяконов). Так крепостные крестьяне к концу XVII в. в своем социальном и юридическом положении постепенно приближаются к состоянию холопов. В то же время значительная часть холопов, которых господа их сажали на пашню (под именем «задворных» или «деловых» людей), в своем экономическом положении сблизились с крестьянами. Этот двойной процесс подготовлял то полное слияние крестьян с холопами в один класс помещичьих «подданных», которое произошло в XVIII в.

Источник: Пушкарев С.Г. Обзор русской истории. – СПб.: Издательство «Лань», 1999. С. 242–248.

№ 4. Отмена Юрьева дня: споры историков

Образование единого государства в XV–ХVI вв. создало более благоприятные условия для его экономического и культурного роста. Но, опираясь на возросшую мощь страны, феодальные землевладельцы ввели Юрьев день, стеснивший свободу крестьянских переходов.

В середине XVI в. крестьянин мог уйти от землевладельца в течение двух недель после 20 ноября, предварительно заплатив особую пошлину за выход – рубль пожилого – большую по тем временам сумму.

В конце XVI в. в жизни русских крестьян наступили драматические перемены. Они утратили ту ограниченную свободу, которую гарантировал им Юрьев день. На страну опустилась мгла крепостничества.

Как и при каких обстоятельствах сформировался крепостнический режим в конце XVI в.? Для русской исто­рии этот вопрос имеет первостепенное значение. Феодальные архивы сохранили важнейшие крестьянские законы, изданные в правление Ивана Грозного, Бориса Годунова и первых Романовых. В длинной цепи недостает лишь одного, но зато самого важного звена – закона об отмене Юрьева дня, покончившего с крестьянской свободой.

Ученые ищут решения проблемы закрепощения уже более 200 лет. В ходе дискуссии были выдвинуты две основные концепции. Одна воплотилась в теории «указного» закрепощения крестьян, другая – в теории «безуказного» закрепощения.

Известный русский историк В.Н. Татищев считал, что крестьян закрепостил Годунов специальным законом 1592 г. После смерти злосчастного Бориса текст его закона был затерян, да так основательно, что никто не смог его разыскать.

Слабость «указной» теории заключалась в том, что она опиралась не на строго проверенные факты, а на догадки. Отметив это обстоятельство, В.О. Ключевский назвал исторической сказкой мнение об установлении крепостной неволи Годуновым. Не правительственные распоряжения утверждал он, а реальные условия жизни, задолженность крестьян положили конец крестьянским переходам. Талант Ключевского доставил его концепции общее признание. Но это признание было поколеблено, когда в архивах обнаружились документы о «заповедных летах».

Известный французский источниковед Ш. Ланглуа заметил, что историкам по необходимости приходится пользоваться такими материалами, от которых с презрением отвернулся бы любой исследователь в области точных наук. Скудные источники, повествующие о «заповедных летах», служат, пожалуй, лучшей иллюстрацией этого замечания.

Под «заповедью» в Древней Руси подразумевали всякого рода запреты. Власти воспрещали торговать заповедным товаром, охотиться в заповедном лесу. Несколько найденных в архиве помещичьих грамот свидетельствовали о том, что в «заповедные лета» власти возвращали помещикам ушедших от них крестьян. Проанализировав грамоты, историки высказали предположение, что, возможно, именно указ о «заповеди» аннулировал Юрьев день. Такая догадка неизбежно привела к пересмотру всех возникших ранее концепций.

Новая теория закрепощения обрела стройность и законченность формы в исследованиях академика Б.Д. Грекова, обобщившего историю крестьянства в замечательном труде «Крестьяне на Руси». Вместе с академиком С.Б. Веселовским Б.Д. Греков всесторонне аргументировал мнение о том, что Иван IV воспретил крестьянские переходы за три года до своей смерти. С.Б. Веселовский считал, что при жизни Грозного его указ действовал лишь в отдельных небольших районах. По мнению Б.Д. Грекова, вся страна разом оказалась под пятой крепостного режима. Его взгляд стал преобладающим в науке.

Последующие годы принесли новые выдающиеся архивные находки. Советский ученый В.И. Корецкий впервые обнаружил ее косвенные (как в документах о «заповедных летах»), а прямые указания на тот самый закон, который тщетно разыскивался в течение 200 лет. В правление царя Федора Ивановича монахи одного из новгородских монастырей обратились к нему с такими словами: «Ныне по твоему царскому указу крестьяном и бобылем выходу нет».

Итак, если искомый крепостной закон исходил от Федора, за которого фактически правил Годунов, как быть с гипотезой о «заповедном» указе Ивана IV? Пересмотр теории «заповедных лет» казался неизбежным. Но он не был осуществлен из-за новых архивных открытий. Най­денная В.И. Корецким летописная заметка XVII в. не упоминала о «заповедных летах», однако из нее следовало, что Юрьев день был уничтожен не царем Федором, но отцом, «благочестивым государем» Иваном Васильевичем.

Пока подлинный текст царского указа не разыскан, любые суждения о нем останутся не более чем гипотезами. Научное же значение каждой гипотезы будет зависеть от того, насколько она согласуется со всеми имеющимися фактами и источниками.

Источник: Скрынников Р.Г. Борис Годунов. – М.: Наука, 1983. С. 91–93.

№ 5. Этапы закрепощения крестьян

Процесс закрепощения крестьян в России был длительным и прошел несколько этапов. Первый этап – конец XV – конец XVI в. Еще в эпоху Древней Руси часть сельского населения теряла личную свободу и превращалась в смердов и холопов. В условиях раздробленности крестьяне могли покидать землю, на которой жили, и переходить к другому землевладельцу. Судебник 1497 г. упорядочил это право, подтвердив право крестьян после выплаты «пожилого» уходить от помещиков в Юрьев день. Эта норма содержалась и в Судебнике 1550 г. Однако в 1581 г., в условиях крайнего разорения страны и бегства населения, Иван IV ввел заповедные годы, запрещающие крестьянский выход на землях, наиболее пострадавших от бедствий. Эта мера была чрезвычайной и временной. В 1592 г. вышел указ, запрещавший им выход уже по всей стране и без каких-либо временных ограничений. Указ 1597 г. установил урочные годы (срок сыска беглых крестьян, опреде­ленный в пять лет).

Новый этап в развитии закрепощения начался с конца XVI в. и завершился изданием Соборного уложения 1649 г. Были отменены «урочные лета» и введен бессрочный сыск беглых. Имущество крестьянина признавалось собственностью помещика. Крепостные крестьяне стали юридически бесправными.

В дальнейшем крепостное право развивалось по восходящей ли­нии. Крестьяне потеряли остатки своих прав, например, по закону 1675 г. их можно было продавать без земли. В XVIII в. помещики получили полное право распоряжаться их личностью и имуществом, и том числе ссылать без суда в Сибирь и на каторгу. Крестьяне по своему социальному и правовому статусу приблизились к рабам. Крепос­тничество привело к утверждению крайне неэффективной формы фе­одальных отношений, консервирующей отсталость русского общества. Крепостническая эксплуатация лишала непосредственных производителей заинтересованности в результатах своего труда, подрывала как крестьянское, так, в итоге, и помещичье хозяйство. Усугубив соци­альный раскол общества, крепостное право вызвало массовые народ­ные выступления, потрясшие Россию в XVII и XVIII вв.

Крепостничество легло в основу деспотической формы власти, предопределило бесправие не только низов, но и верхов общества. Помещики верно служили царю и потому, что стали заложниками крепостнической системы, так как их безопасность и владение крес­тьянами могла гарантировать только сильная центральная власть. Об­рекая народ на патриархальность и невежество, крепостничество пре­пятствовало проникновению культурных ценностей в народную среду. Оно отразилось и на моральном облике народа, породило в нем некоторые рабские привычки, а также резкие переходы от смирения до разрушающего бунта.

Источник: Шевелев В.Н. История России: Конспект лекций. Пособие для подготовки к экзаменам для студентов вузов. Изд. 3-е. – Ростов-на-Дону: Феникс, 2007. С. 51–52.

№ 6. Церковная реформа

Русская православная церковь занимает значительное место в истории русского государства. Православие определило этническое самосознание русского народа в период борьбы с монголо-татарским игом, что вместе с общерусской церковной организацией и наряду с социально-экономическими факторами способствовало политическому объединению земель и созданию единого Московского государства.

В XVI–XVII вв. церковь, опираясь на государство, подавила многочисленные ереси, проникшие в высшие слои административного аппарата и имевшие достаточно широкую социальную базу. В исторической науке эта борьба рассматривалась как подавление свободомыслия, течений общественной мысли, аналогичных западной реформации. Церковная история трактует разгром ересей как защиту веры, православной самобытности русского народа, российской государственности, причем размах и жестокость борьбы с ересями в России превосходили деятельность инквизиции или протестантской церквей.

Церковь и монастыри обладали значительной экономической мощью, развитым и эффективным хозяйством, были культурными центрами. Монастыри строились часто в стратегически важных местах и имели огромное значение в обороне страны. Церковь была в состоянии выставлять до 20 тыс. ратников. Эти обстоятельства создали материальную базу для авторитета церкви (своего рода государства в государстве), который тем не менее не использовался в противостоянии светской власти.

Освященный собор как орган церковного управления принимал активное участие в работе Земских соборов. В годы Смуты патриаршество (учреждено с 1589 г.), несмотря на некоторые колебания, сыграло большую роль в борьбе с самозванцами и польско-шведской интервенцией (трагическая судьба патриарха Гермогена, гибель монахов при защите православных святынь, материальная поддержка ополчения и т. п.). Патриарх Филарет фактически управлял Россией, являясь соправителем царя Михаила Романовича, укреплял самодержавие и новую династию, с одной стороны, и роль церкви – с другой.

В середине XVII в. начинается переориентация в отношениях между церковью и государством. Ее причины исследователями оцениваются по-разному. В исторической литературе преобладает точка зрения, согласно которойпроцесс становления абсолютизма вел с неизбежностью к лишению церкви ее феодальных привилегий и подчинению государству. Поводом для этого стала попытка патриарха Никона поставить духовную власть выше светской. Церковные историки отрицают такую позицию патриарха, считая Никона последовательным идеологом «симфонии власти»[24]. Инициативу в отказе от этой теории они усматривают в деятельности царской администрации и влиянии протестантских идей.

Важным фактом русской истории XVII в. был церковный раскол, явившийся результатом церковной реформы патриарха Никона.

В понимании раскола в литературе существуют две основные традиции. Одни ученые – А.П. Щапов, Н.А. Аристов, В.Б. Андреев, Н.И. Костомаров – склонны видеть в нем социально-политическое движение в религиозной форме.

Другие исследователи усматривают в расколе и старообрядчестве прежде всего религиозно-церковное явление. Среди историков такое понимание раскола характерно для С.М. Соловьева, В.О. Ключевского, Е.Е. Голубинского, А.В. Карташева, среди русских мыслителей – для В.С. Соловьева, В.В. Розанова, Н.А. Бердяева, протоиерея Георгия Флоровского. Современные исследователи А.П. Богданов, В.И. Буганов, С.В. Бушуев не отрицают социально-политических устремлений, но считают их не главными и определяющими, а подчиненными в теме раскола.

Причины проведения церковной реформы:

– церковная реформа диктовалась необходимостью укрепить дисциплину, порядок, нравственные устои духовенства;

– требовалось введение одинаковой церковной обрядности во всем православном мире;

– распространение книгопечатания открывало возможность унификации церковных книг.

В конце 40-х гг. XVII в. в Москве сложился Кружок ревнителей древнего благочестия. В него вошли видные церковные деятели: царский духовник Стефан Вонифатьев, настоятель Казанского собора на Красной площади Иоанн, царский постельничий Ф. Ртищев, выдающиеся деятели церкви нижегородцы Никон и Аввакум и др.

Сын мордовского крестьянина Никон (в миру Никита Минос) сделал стремительную карьеру. Приняв монашеский постриг на Соловецких островах, Никон вскоре стал игуменом (главой) Кожеозерского монастыря (район Каргополя). Никона связывали знакомство и дружба с царем Алексеем Михайловичем, чьей поддержкой он долго пользовался. Никон становится архимандритом московского Новоспасского монастыря – родовой усыпальницы Романовых. После короткого пребывания митрополитом Новгородским (как раз во время новгородского восстания 1650 г.) Никон в 1652 г. избирается московским патриархом.

Именно патриарх Никон начал реформу по унификации обрядов и установлению единообразия церковной службы. За образец были взяты греческие правила и обряды.

Наиболее существенными из нововведений, принятыми патриархом Никоном и церковным собором в 1654 г., были замена крещения двумя пальцами троеперстием, произнесение славословия Богу «аллилуйя» не дважды, а трижды, движение вокруг аналоя в церкви не по ходу Солнца, а против него. Потом патриарх обрушился на иконописцев, начавших использовать западноевропейские приемы живописи. Кроме того, по примеру восточного духовенства в церквах начали читать проповеди собственного сочинения. Здесь тон задавал сам патриарх. Русские рукописные и печатные богослужебные книги велели везти на просмотр в Москву. Если там находили расхождение с греческими, то книги уничтожали, взамен печатали и рассылали новые. И хотя все изменения были чисто внешними и не затрагивали православного вероучения, они воспринимались как посягательство на саму веру, ибо нарушали традиции (веру отцов и их предков).

Никон боролся с новшествами, но именно его реформы часть московского народа восприняла как новшества, посягавшие на веру. Церковь раскололась на никонианцев (церковная иерархия и большая часть верующих, привыкших подчиняться) и старообрядцев.

Активным противником Никона и одним из основоположников старообрядческого движения становится протопоп Аввакум – одна из наиболее ярких личностей в русской истории. Человек огромной силы духа, в полной мере проявившейся во время его гонений, он с детства приучался к аскетизму и умерщвлению плоти. Отвращение от мира и стремление к святости он считал настолько естественным для человека, что не смог ужиться ни в одном приходе из-за неустанного преследования им мирских потех и отступлений от обычаев церкви. Многие считали его святым и чудотворцем. Он участвовал вместе с Никоном в исправлении богослужебных книг, но вскоре был отстранен из-за незнания греческого языка.

Приверженцы старой веры – старообрядцы – спасали и прятали «неправильные» богослужебные книги. Светские и духовные власти преследовали их. От гонений ревнители старой веры бежали в леса, объединялись в общины, основывали в глуши скиты. Не признававший никонианства Соловецкий монастырь сидел в осаде с 1668 по 1676 г., пока воевода Мещеряков не взял его и не повесил всех мятежников (из 600 человек в живых осталось 50).

Вожди старообрядцев протопопы Аввакум и Даниил писали челобитные царю, но, видя, что Алексей не защищает «старину», объявили скорый приход конца света, потому что в Россию явился Антихрист. Царь и патриарх – «два рога его». Спасутся лишь мученики – защитники старой веры. Родилась проповедь «очищения огнем». Раскольники запирались в церквах и сжигали себя заживо.

Старообрядцы не расходились с православной церковью ни в одном догмате (основном положении вероучения), а лишь в некоторых обрядах, которые отменил Никон, поэтому они были не еретиками, а только раскольниками.

В расколе соединились самые разные социальные силы, выступавшие за сохранение в неприкосновенности традиций русской культуры. Тут были князья и бояре, такие как боярыня Ф.П. Морозова и княгиня Е.П. Урусова, монахи и белое духовенство, отказывавшиеся от исполнения новых обрядов. Но особенно много было рядовых людей: горожан, стрельцов, крестьян, видевших в сохранении старых обрядов способ борьбы за древние народные идеалы «правды» и «воли». Наиболее радикальным шагом старообрядцев было принятое в 1674 г. решение о прекращении молитв за здоровье царя. Это означало полный разрыв старообрядцев с существующим обществом, начало борьбы за сохранение идеала «правды» внутри своих общин.

Священный собор 1666–1667 гг. предал раскольников проклятию за покорность. Ревнители старой веры перестали признавать отлучившую их церковь. Раскол не преодолен и по сей день.

Предводители старообрядчества Аввакум и его единомышленники были сосланы в Пустоозерск, в низовье Печоры, и провели 14 лет в земляной тюрьме, после чего были сожжены заживо. С тех пор старообрядцы часто подвергали себя «огненному крещению» – самосожжению.

Трагически сложилась и судьба главного врага старообрядцев патриарха Никона. Добившись титула «великого государя», святейший патриарх явно переоценил свои силы. В 1658 г. он демонстративно покинул столицу, заявив, что не хочет быть патриархом в Москве, а останется патриархом Руси.

В 1666 г. церковный собор с участием александрийского и антиохийского патриархов, которые имели полномочия от двух других православных патриархов – константинопольского и иерусалимского, сместил Никона с поста патриарха. Местом его ссылки стал знаменитый Ферапонтов монастырь под Вологдой. Уже после смерти Алексея Михайловича Никон возвратился из ссылки и умер (1681) неподалеку от Ярославля. Он похоронен в Воскресенском Ново-Иерусалимском монастыре под Москвой (г. Истра).

Таким образом, церковная реформа и раскол явились крупным социальным и духовным переворотом, который не только отразил тенденции к централизации и определенной унификации церковной жизни, но и повлек за собой существенные социокультурные последствия. Он всколыхнул сознание миллионов людей, заставив их усомниться в легитимности существующего миропорядка, породил раскол между официальной светской и духовной властью и значительной частью общества. Нарушив некоторые традиционные устои духовной жизни, раскол дал толчок общественной мысли и подготовил почву для грядущих преобразований.

Кроме того, церковный раскол, ослабивший церковь в XVII в., послужил предпосылкой для последующего подчинения церкви государственной власти, превращения ее в идеологический придаток абсолютизма.

Источник: Деревянко А.П., Шабельникова Н.А. История России: Учебное пособие. 2-е изд., перераб. и доп. – М.: Издательство «Проспект», 2006. С. 117–120.

№ 7. Никон и Аввакум – отцы Раскола

За века существования на Руси церковная служба сильно «отошла» от своего образца – греческого богослужения. Благочестивый царь Алексей, меч­тавший сделать Москву центром православия, под­держал старания своего друга, патриарха Никона, исправить по греческим образцам церковные книги и ритуал службы.

Никон был личностью необыкновенной. Выходец из народа, мордвин по национальности, он быстро стал известен среди паст­вы и даже в Кремле благодаря своему уму, красноречию, честолю­бию и невероятной энергии. Никон сумел понравиться приехавше­му в Россию иерусалимскому патриарху греку Паисию, с которым он вел долгие беседы. Паисий писал царю Алексею Михайловичу о нем: «Полюбилась мне беседа его, и он есть муж благоговейный, и досуж, и верный царства вашего». Возможно, что именно тогда, в беседах с ученым греком, укорявшим русского священника за от­ступления от греческого канона, и созрела идея церковной рефор­мы. Никон познакомился с царем, вступил с ним в переписку, со временем стал необходимым Алексею Михайловичу. Добрый и ис­кренний царь Алексей всей душой привязался к Никону, видя в нем «собинного» (особенного) друга, наставника и истинного духовно­го отца. Последующие события показали, что Никон в этой дружбе был не так бескорыстен, как царь.

Снедаемый гордыней, Никон мечтал стать вселенским патриар­хом, сравняться в могуществе с патриархом Филаретом при царе Михаиле. Давно задуманную реформу церкви Никон хотел исполь­зовать для усиления своей власти. Избранный Священным собо­ром в патриархи, он тут же публично отказался от патриаршества. Тем самым Никон шантажировал царя, считавшего его другом, – вынудил Алексея Михайловича встать перед Никоном па колени и умолять все-таки принять отринутый патриарший посох. Никон согласился, но потребовал от царя послушания и одобрения на переустройство церкви. И началось...

Властный и горячий, патриарх Никон круто взялся за реформу, которая сводилась формально к «восстановлению» якобы забытыхвизантийских принципов и ритуалов. Креститься теперь следо­вало не двумя перстами, а тремя; богослужебные книги следовало переписать заново. Пошел слух, будто Никон рубит иконы «старого письма». Новизна навязанных патриархом перемен поражала и страшила многих. Людям того времени, привыкшим к церков­ным обрядам своих предков, казалось, что вводится какая-то новая, «нерусская» вера, утрачивается святость «намоленных» старинных книг, икон. Никоновские реформы виделись им знаком грядущей катастрофы, преддверием появления Антихриста.

В качестве самого ярого противника Никона выступил протопоп Аввакум Петров. Поначалу он был близок к кругу Никона, но потом их пути резко разошлись. Аввакум, обладая ярким даром проповед­ника и писателя, страстно и убедительно громил нововведения «никонианской ереси». За это его обвинили «в расколе» церкви, многократно ссылали, «извергли» из чина священника. Но Авва­кум, настоящий фанатик, стоял на своем. Не сломленный ни пытка­ми, ни многолетним сидением в земляной яме, он тайно рассылал по всей стране послания – «грамотки», в которых обличал никони­ан, ругал «бедного безумного царишку», как называл он Алексея Михайловича.

Проповеди Аввакума и его сторонников против никониан и «не­праведной» власти находили отклик как в народе, так и среди зна­ти. Боярыня Морозова, обиженная царем Алексеем Михайлови­чем, объявила себя ученицей протопопа Аввакума. Она бросила дом, семью, публично поносила «никониан». Художник В. Суриков изобразил на своей знаменитой картине тот момент, когда окру­женную толпой Морозову везут в темницу, а она призывает народ не отказываться от двоеперстия, от святой веры предков. Ее пыта­ли, заточили в подземную тюрьму, где она, вместе со своей сестрой княгиней Урусовой, погибла от голода, умоляя своих жестоких стра­жей бросить ей в яму хотя бы маленький сухарик.

Начиная церковную реформу, Никон даже не представлял себе, какое несчастье она принесет стране. Общество утратило покой. Люди одной веры, одних духовных корней вдруг действительно раскололись на два непримиримых лагеря заклятых врагов. Ни­конианская церковь обрушила на сторонников старой веры всю мощь тогдашнего государства. Старообрядцев, гордившихся своей преданностью вере отцов и дедов, власти называли «раскольни­ками», преследовали, унижали, убивали. Старообрядцы уходили в леса, основывали там свои «скиты», в которых при угрозе аре­ста сжигали себя вместе с семьями. Всякое сопротивление офици­альной церкви расценивалось как государственное преступление и жестоко каралось. Бесчисленны примеры самоотверженности, верности, смирения, которые показывали в те страшные годы ста­рообрядцы.

Шесть лет оборонялись от правительственных войск монахи Со­ловецкого монастыря, не принявшие новых книг и обрядов. За­хватив обитель, царские воеводы казнили лютыми казнями более 500 ее защитников. Правительственная «охота» на старообрядцев продолжалась более 100 лет, пока Екатерина II не прекратила это самоистребление русского народа. Но было уже поздно. Раскол, по­разивший некогда единую нацию, оказался крайне вредным для ее духовного благополучия и существования в будущем.

Начатая Никоном церковная реформа взбудоражила всех право­славных. Оказалось, что те, с кем дружил ранее Никон, в частности Иван Неронов, Аввакум Петров, стали его врагами. Никон без со­жаления отправлял их в ссылку, подвергал жестоким преследова­ниям. Более того, в 1656 г. патриарх добился, чтобы Священный собор отлучил от церкви всех защитников старых обрядов. Это было страшное наказание для православного верующего человека. Но вскоре дала трещину, а потом и раскололась дружба Никона и царя. Гордыня Никона, его страстное желание повелевать царем стали нетерпимы для Алексея Михайловича.

10 июля 1658 г. боярин князь Юрий Ромодановский объявил пат­риарху царский гнев за самовольное присвоение им титула «Вели­кого государя», уравнивавшего его с самодержцем. Никон в раздра­жении заявил: «От сего времени не буду вам патриарх». И уехал в свой любимый Новоиерусалимский Воскресенский монастырь. Он думал, что мягкий Алексей Михайлович погневается, посердит­ся, а потом «заскучает за своим собинным другом» и позовет его об­ратно в Москву. Но шло время, а царь не ехал и писем бывшему другу не слал. Тогда в 1659 г. Никон сам написал царю письмо.

В нем он опять пытался шантажировать царя, играя на его челове­колюбии и искренней вере. При этом он писал, что останется пат­риархом до тех пор, пока его не лишат чина вселенские патриархи. Долго тянулась ссора двух бывших друзей. Но Алексей Михайло­вич, как ни тяжело ему было, решил пройти этот путь до конца. «Тишайший» царь умел быть и твердым, и жестоким. В 1666 г. Священный собор с участием антиохийского и александрийского патриархов низложил Никона и отправил его под конвоем в Ферапонтов монастырь.

Вступив на престол после смерти отца, царя Алексея, в 1676 г., новый государь Федор Алексеевич посетил Новый Иерусалим. Он восхитился творением Никона и решил достроить монастырь, предоставив его Никону под резиденцию. За опальным патриархом послали в Ферапонтов монастырь. Он, несмотря на болезнь, быст­ро собрался и поехал в столицу, но 17 августа 1681 г. умер в доро­ге. Известно, что Федор собирался назначить четырех патриархов (в Новгороде, Казани, Крутицах и Ростове), а Никона сделать рус­ским папой. Со смертью Никона от этого замысла отказались.

А в это время протопоп Аввакум со своими сподвижниками уже давно сидел в Пустозерске, в подземной тюрьме. Пока был жив царь Алексей, протопоп писал ему гневные письма: «Ты ведь Михайлович, русак, а не грек. Говори своим природным языком; не уничижай его и в церкви, и в дому, и в пословицах... Перестань-ко ты нас мучить тово! Возьми еретиков тех, погубивших душу свою, и пережги их, скверных собак, латынников и жидов, а нас распус­ти, природных своих. Право, будет хорошо». Но уже не слушал его царь Алексей. Не стал слушать челобитные Аввакума и царь Федор. Тем временем сторонники старообрядцев все смелели. Дело дошло до того, что «грамотки» и послания Аввакума разбрасывали по Мо­скве даже в присутствии царя. Власть же не без оснований опаса­лась Аввакума. Он и его энергичные сподвижники, движимые пла­менной верой, окруженные ореолом мучеников и страстотерпцев за «истинную веру», все больше раскачивали здание господству­ющей церкви.

Созванный в 1681–1682 гг. церковный собор приговорил Авва­кума и ряд видных старообрядцев к сожжению. 14 апреля 1682 г. Аввакума и его соузников по подземной тюрьме «за великие на цар­ский дом хулы» сожгли заживо в срубе, наполненном дровами и го­рючим материалом.

Источник: Анисимов Е.В. История России от Рюрика до Путина. Люди. События. Даты. – СПб.: Питер, 2007. С. 206–209.

Поиск по сайту: