АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция

III. Сведения авторов VI-VII вв

Читайте также:
  1. AutoCAD 2005. Общие сведения
  2. I. Общие сведения
  3. I. Общие сведения
  4. I. ОБЩИЕ СВЕДЕНИЯ О ХОЗЯЙСТВЕ
  5. II. Общие теоретические сведения о шуме
  6. IV. ОБЩИЕ СВЕДЕНИЯ О ВСЕРОССИЙСКОМ СЕМИНАРЕ.
  7. XIII. Сведения о соблюдении Обществом кодекса корпоративного поведения
  8. Авторов на сцену
  9. Базовые теоретические сведения
  10. Валы и оси. Общие сведения. Характеристика, классификации, материалы, термообработка.
  11. Ввод-вывод. Общие сведения

Сведения Псевдо-Кесария
Г реческий автор середины VI в. Псевдо-Кесарий сообщает следующие сведения о славянах — склавинах: “А как же [могло бы случиться, что]...склавины... с удовольствием поедают женские груди, когда [они] наполнены молоком, а грудные младенцы [при этом] разбиваются о камни, подобно мышам,... [они] живут в строптивости, своенравии, безначалии, сплошь и рядом убивая, [будь то] за совместной трапезой или в совместном путешествии, своего предводителя и начальника, питаясь лисами, и лесными кошками, и кабанами, перекликаясь же волчьим воем” (Свод: I, 254).
В нимание привлекает фраза о характерном для славян “поедании женских грудей”. Очевидным является ритуальный характер данного комплекса. Ф.Малингудис полагает, что это самое раннее упоминание о веровании, сохранившемся вплоть до наших дней в фольклоре отдельных славянских и других европейских народов. Любопытно, что мотив похитителей молока у кормящих матерей сохранился в определенных частях Греции как реликт средневекового греко-славянского симбиоза, причем само название злых духов имеет славянскую этимологию (Малингудис 1991: 88-89).
В литературе высказывалось предположение, что мотив “поедающих груди” заимствован Псевдо-Кесарием из античных представлений о древних народах (Свод: I, 257).
В о-первых, исследование Р.Ридингера показывает, что “ рассуждения Псевдо-Кесария о славянах выходят за пределы его источников, являются собственным материалом компилятора, оно доказывает, что в данном месте нет клише, взятого из классического источника ” (цит. по: Малингудис 1991: 88).
В о-вторых, возможные источники этих сведений Псевдо-Кесария — сообщения “хороших соседей” склавинов — антов — союзников Византии (Малингудис 1991:88).
В -третьих, совпадение сведений античных авторов о других народах, “поедающих груди”, со сведениями Псевдо-Кесария о славянах, может, наоборот, указывать на достоверность сообщаемого. Тот факт, что это верование сохранилось до наших дней, а также встречалось в народных представлениях задолго до славян, как раз указывает на его реальность. Б.Чайканович считал, что в данном сюжете нашел отражение древнеславянский сказочный мотив о псоголовых (Свод: I, 257).
П редположение ученого можно подкрепить сведениями, сообщаемыми чешским хронистом Козьмой Пражским (которые мы рассмотрим ниже), об угрозе кормить женским молоком щенков во время войн славянских племен в Чехии. Эта акция сопровождалась убийством грудных младенцев, и вместо них их матери должны были кормить грудью щенят (Козьма Пражский 1962: 49, 52, 55).
С ообщение Псевдо-Кесария об убийстве грудных детей славянами вызывает противоречивые оценки исследователей, включая полное отрицание его достоверности (Малингудис 1991: 88; Свод:I, 257). Л.Нидерле считал его правдивым (Свод: I, 257). Информация Псевдо-Кесария подтверждается рассказом Льва Диакона о погребальном ритуале “скифов” Святослава в период осады Доростола: “ Они [скифы] задушили [несколько] грудных младенцев... ” (Лев Диакон 1988: 78). Убийство младенцев засвидетельствовано также средневековыми авторами Гербордом и Эккерхардом у прибалтийских и западных славян, и, что очень важно, конкретно у лютичей (Свод: I, 257; Лев Диакон 1988: 210).
В озможно, что религиозно-мифологические представления и ритуально-магическая практика того племени славян, которые описывает Псевдо-Кесарий, и славян племени лютичей близки. Особенно это важно в связи с рассмотрением третьего сюжета у Псевдо-Кесария — “подражанию” или “перекликанию” волчьим воем.
Н ельзя не согласиться с Ф.Малингудисом, что мотив о подражании славян волчьему вою является ранним свидетельством о “ликантропии” у славян, о ритуально-магической практике: ритуальном превращении в волка средствами имитации воя волков (Малингудис 1991:90; Элиаде 1991:104-111). Вера в волка — оборотня (volkodlak) неизменно присутствует в фольклоре каждого славянского народа (Гура, Левкиевская 1995: 418-420; Иванов 1975: 399-408; Он же 1991: 242-243). Название же волка — оборотня “волчьей шкурой” — volkodlak — общеславянское слово (Фасмер 1996: I, 338; Иванов 1991: 242-243), указывающее, с одной стороны, на то, что подобная ритуальная практика (ритуальное превращение в волка) действительно существовала у древних славян, а с другой стороны, она сложилась если не ранее, то по крайней мере не позже сложения славянского этноязыкового единства.
Топоним Vьlkovyja, настойчиво напоминающий о свидетельстве Псевдо-Кесария о подражании славян волчьему вою [vьlko (“волк”) + vyja отглагольное существительное от vyti (“выть”)], сохранился не только в Албании, Сербии, Болгарии, Богемии, Польше, северо-восточной Германии, Белоруссии, Украине и России, но и в Южной Греции (Пелопоннес), то есть в той области, где есть достаточные основания считать, что древнейший славянский топонимический пласт сохранен (Малингудис 1991: 91).
И так, какие мы можем сделать первые предположительные выводы, анализируя сообщение Псевдо-Кесария:
1) Мотивы “поедания грудей”, ритуальные убийства грудных младенцев и подражание волчьему вою, перекликание посредством его позволяют предполагать тотемические представления о волке в религиозно-мифологических представлениях того племени славян, о котором писал Псевдо-Кесарий;
2) Анализ указанных сюжетов скорее свидетельствует о ритуально-магической практике ритуального превращения в волка (то есть второй версии по М.Элиаде), чем о представлениях волка — как тотемного родоначальника племени;
3) Параллель между сообщением об убийстве грудных детей у славян в эпизоде Псевдо-Кесария и аналогичной практикой у лютичей позволяет предполагать, что и “остальные” ритуально-магические действа, описанные византийским автором, были для последних характерны.

Сведения Георгия Писиды
П оэма Георгия Писиды “Ираклиада, или наокончательное падение Хосроя, царя персидского”, написанная в 629 г. признается ценным историческим источником, в том числе и по истории славян (Свод:II,67). Приведем интересующие нас выдержки из поэмы: “А кроме того, фракийские тучи принесли нам бурю войны: с одной стороны питающая скифов Харибда, прикинувшись молчаливой, встала на дороге, как разбойник, с другой же стороны внезапно выбежавшие волки — славяне перенесли на землю морскую битву....И часто, желая натянуть лук и поразить Харибду, — ты против Горгоны... [вынужден бывал] обратиться.... Но и от нее, пуская со своей стороны в вас стрелы, отвращали вас любящие разбойволки...” (Свод II:71).
В приведенном фрагменте речь идет о “взаимоотношениях” императора Ираклия с аварами (которые подразумеваются под Харибдой) и персами (Горгона) и вмешательстве в них славян. По мнению С.А.Иванова, “ расшатывание мифологической образности и приводит к появлению в том же ряду немифологических «волков» — славян ” (Свод II:73).
Н а основании анализа этого фрагмента трудно судить: метафора ли слово “волки” по отношению к славянам? Но если и допустить, что это метафора, то стоит задуматься, чем вызвана, вернее, чем “спровоцирована” подобная метафора и не стоят ли за ней для автора и читателей поэмы некоторые “узнаваемые” ими особенности жизни славян, а именно особенности их тотемического представления о волке.

Сведения "Так называемой хроники Фредегера"
В этом историческом сочинении, созданном в VII в., хронист рассказывает о конфликте в 631/632 г. между франкским королем Дагобертом I и Само (Свод: II, 364). Славяне в “ королевстве Само ” убили франкских купцов и разграбили их имущество. Дагоберт направил к Само посла Сихария, чтобы добиться от него “ справедливого возмещения ”. Само не захотел принять посла, и тот с большими ухищрениями, переодевшись славянином, все-таки попал к нему на встречу и передал ему все, что ему было поручено.
“Но,
— далее я цитирую, — как свойственно язычеству и гордыне порочных, ничего из того, что совершили его люди, Само не поправил, пожелав лишь устроить разбирательство, дабы в отношении этих и других раздоров, возникших между сторонами, была осуществлена взаимная справедливость. Сихарий, как неразумный посол, произнес слова осуждения, которые [ему] не было поручено говорить, и угрозы против Само, ибо Само и народ его королевства должны-де служить Дагоберту. Отвечая, Само, уже уязвленный, сказал: «И земля, которой владеем, Дагобертова, и сами мы его [люди], если только он решит сохранять с нами дружбу». Сихарий сказал: «Невозможно, чтобы христиане ирабы Божьи могли установить дружбу с псами». Само же возразил: «Если вы Богу рабы, а мы Богу псы, то, пока вы беспрестанно действуете против Него, позволено нам терзать вас укусами». [И] выгнан был Сихарий с глаз Само” (Свод: II, 369). Далее рассказывается, как Дагоберт организовал поход против “винидов”, состоявший в нападении на “державу Само” с трех сторон франками, лангобардами и алеманнами (Свод: II, 369-371).
У подобление язычников псам исследователями рассматривается как литературный топос, своим происхождением обязанный евангельской аллегории “бросить хлеб псам”. Точно так же трактуется, как мы увидим ниже, оскорбление лютичей саксами в “Славянской хронике” Гельмольда (Свод: II, 388). Думается, что каждый случай уподобления язычников псам нужно рассматривать, исходя из конкретной исторической ситуации.
П ризнание того, что и оскорбляющий, и оскорбляемый отвечали “правильно”, в соответствии с “евангельской моделью”, неизбежно приводит к выводу, что сюжет оскорбления, описываемый хронистом, нам вообще не может быть достоверно известен, так как он целиком выдумывается хронистом по определенному “шаблону”. Но тогда правомерен вопрос — не аллюзией ли на конкретные исторические ситуации (существование известных хронисту народов, в данном случае — славянских, с тотемическими представлениями) вызвана “стереотипная аллюзия” средневекового автора на библейские мотивы?
П опробуем интерпретировать приведенный фрагмент, исходя из предлагаемой гипотезы. Предположим, что фразу “ невозможно, чтобы христиане... могли установить дружбу с псами ” можно понимать буквально, и что Сихарий “намекает” на тотемические представления волка у славян державы Само. В этой фразе христианам противопоставляются “псы”, как язычники. Однако ответ Само как будто “включает”, хотя и своеобразно, “псов” в христианскую модель мира, отводит им свое “место”: “ мы Богу псы ”.
В народных верованиях славянских народов функции покровителя волков выполняют различные христианские святые. И везде волки считаются “ их псами ” (Гура 1995а:413). “Псам Бога” позволяется “терзать” рабов Божьих, пока последние “ действуют против Него ”. В фольклоре всех славянских народов “ волки уничтожают или устрашают нечистую силу: черт боится волка, по велению Бога волки истребляют чертей... ” (Гура 1995: 103; Он же 1995: 413-417).
С амо не отверг “оскорбление” Сихария. Создается впечатление, что он даже гордится тем, что его самого и его людей назвали “псами”. Он угрожает Сихарию, что пока рабы Божьи будут действовать против Бога, таким “псам”, как Само, позволено (кем? видимо, самим Богом) “терзать” таких христиан. В связи с выражением “терзать” и ролью волков (уничтожающих по велению Бога нечистую силу) в славянском фольклоре невольно в один ассоциативный ряд выстраиваются “псы Само”, “псы-рыцари” — крестоносцы и “псы господни” — название монашеского ордена, опричники Ивана Грозного, называвшие себя “государевы псы”, с их “песьеголовой” символикой и неуемным желанием “грызть” изменников.
Д умается, что понятие “псы” не тождественно понятию “язычники”, они разноплановые. Уподобление язычников псам в средневековых текстах отражает лишь одну грань жизни “псов”, указывая только на их конфессиональную принадлежность. И сам Сихарий, и автор “Хроники Фредегара” могли иметь в виду не просто язычество славян Само, а их тотемические представления, отражавшиеся как в религиозной жизни, так и практике поведения и — в имени народов.
Ф раза: “ невозможно, чтобы христиане и рабы Божьи могли установить дружбу с псами, ” — исследователями понимается только в плане противопоставления христиан и язычников. Осмелюсь предположить, что возможно и другое “прочтение” смыслового контекста, а именно в плане не конфессионального противопоставления, а поведенческого.
В о-первых, возможна ли “дружба” между христианами и язычниками? Теоретически, может быть, она и считалась недопустимой, но практически источники эпохи Меровингов предоставляют нам множество подобных примеров: король-христианин Гундобад и король-язычник Хлодвиг; Сигиберт I и авары; герцог Тюрингии Радульф и “виниды” и т.д. (Свод: II, 388). Во-вторых, “дружба” Дагоберта и Само до убийства франкских купцов уже была установлена, раз Само говорит: “ если только он (Дагоберт — Р.Р.) решит сохранять ” ее. А что этой дружбе мешает? Исходя из контекста данного сообщения, полагаем, что ей мешает поведение славян и Само: славяне убили франкских купцов, отобрали имущество, а Само вместо того, чтобы решить вопрос “цивилизованным” (общепринятым) путем — “ дать справедливое возмещение,” сначала отказывался принять посла, а затем устроил разбирательство.
В озможно, не случайно Сихарий говорит: “ христиане и рабы Божьи ”. Выражение “рабы Божьи” несет дополнительный оттенок к слову “христиане”. Да и Само противопоставляет: “ вы Богу рабы, а мы Богу псы ”. Предполагаю, что именно поведение “рабов” и “псов” противопоставляет Сихарий: невозможно законопослушным “рабам” дружить с “псами”, которые убивают купцов, отбирают имущество, отказываются дать возмещение и даже принять посла.
С ихарий был очень возмущен поведением славян и Само, иначе бы он не превысил свои полномочия и “ не произнес слова осуждения, которые ему не было поручено говорить ”. Оскорблять Само не входило в задачу, данную Дагобертом Сихарию. Из контекста сообщения “Хроники” совершенно ясно, что обзывание славян “псами” Сихарием и решило исход встречи — изгнание его с глаз Само. Судя по всему, это был экспромт “ неразумного посла ”. Трудно предположить, чтобы Сихарий решил для оскорбления (произнесенного в запальчивости, а не приготовленного заранее) воспользоваться библейской метафорой, которая вовсе не обязательно должна была быть понятной язычнику. К тому же нет оснований видеть в Сихарии лицо духовное и достаточно богословски образованное: судя по его поведению, он скорее привык держать в руках меч, чем богословские трактаты. Не будем забывать, что речь идет о первой половине VII в. в Европе Меровингов.
И з области изучения этнических стереотипов известно, что соседями профанируются, как правило, самые значимые, очень часто сакрализованные черты самосознания и бытовой культуры противопоставляемого этноса. И если славяне ближайшего окружения Само принадлежали к племени, для которого были характерны тотемические представления о волке, отражавшиеся в сакральной жизни племени, а тем более — имя которого восходило к слову “волки”, то и оскорбляя их словом “псы”, Сихарий в первую очередь должен был подразумевать псы — “как животные”, а не псы — “как язычники”.
А мог ли вообще Само понять метафорический язык Сихария и “поддержать разговор”, отвечая ему в той же библейской парадигме? В этой связи очень важно происхождение Само, его отношение к христианству и обстоятельства его появления у славян. “Хроника Фредегара” сообщает, что он “ по рождению франк ”, отправился как торговец к славянам — “ винидам ”, где принял активное участие в антиаварском движении. “ Узнав доблесть Само, виниды избрали его над собой королем ” (Свод: II, 367). Зальцбургский Аноним в сочинении “Обращение баваров и карантанцев” (870 г.) сообщает: “ Некий славянин по имени Само, находясь у карантанцев, был князем того племени ” (Свод: II, 374; Державин 1945: 166).
И сследовавший происхождение Само Фр.Палацкий пришел к заключению, что он “ был славянин, родом из племени велетов; около 622 г. этому племени угрожало подчинение владычеству франков и, чтобы не подчиняться чуженациональному владычеству, Само ушел со своим родом к чехо-моравским славянам, где быстро приобрел широкую популярность ”. (Цит. по: Державин 1945:166).
К ак ни соблазнительна в плане представления нашей гипотезы “велетская” версия происхождения Само, необходимо признать правоту В.К.Ронина, полагающего, что “ происхождение Само остается загадкой ” (Свод: II, 374). Кроме франкской и славянской гипотез этнической принадлежности Само, существует еще и третья версия — кельтская (галлоримская), опирающаяся на различные этимологии его имени. И франкская, и галлоримская версии этнического происхождения Само предполагают, что ко времени прихода к славянам — винидам он был христианином. Когда “ виниды избрали его над собой королем ”, можно подозревать, что он отошел от христианства. “Хроника” сообщает, что у него было 12 жен из рода славян (Свод: II, 367). Эпизод разговора Само с Сихарием представляет его как уверенного в “своей вере” человека, сумевшего совместить в одну христианскую модель “псов” и “рабов Божьих”. В любом случае, если в диалоге Само и Сихария слово “псы” заменить на слово “язычники”, то последняя фраза Само становится бессмысленной: язычникам, как людям, противопоставляемым христианам, должно быть все равно, если христиане действуют против христианского Бога.
И так, на основании анализа фрагмента из “Хроники Фредегара” можно предположить, что слово “псы” в этом фрагменте не означает безусловного уподобления язычникам. Оно, безусловно, может отражать и смысловой оттенок — “язычники”, но не он является главным, вернее, он не является единственным. Полагаю, что в этом выражении может содержаться намек на тотемические представления славян о волке, которые могли быть отражены в этнонимах и ритуально-магических комплексах.
Д о сих пор мы рассматривали сведения авторов, относящиеся к раннему периоду истории славян. Теперь обратимся к более поздним сочинениям авторов XI-ХII в., предоставляющих данные, имеющие непосредственное отношение к прибалтийским и русским лутичам.

IV. Сведения авторов XI-XII вв.
В этом сочинении рассказывается о причинах восстания прибалтийских славян против германцев. Данный сюжет Гельмольд заимствовал у Адама Бременского. Адам в сжатой форме передает версию о предполагавшемся браке славянского князя с племянницей саксонского герцога. Гельмольд развернул небольшое сообщение Адама в большой рассказ. Некоторые историки предполагают, что в этом эпизоде Адам, а затем и Гельмольд объединили разные события: всеобщее восстание прибалтийских славян в 983 г. и восстание 1018 г. Путаница, внесенная хронистами, затруднила раскрытие имен и хронологическую последовательность событий (Гельмольд 1963: 261).
И так, Гельмольд сообщает: “...Князьями у винулов были Мстивой и Мечидраг, под руководством которых вспыхнул мятеж. Как говорят и как известно по рассказам древних народов, Мстивой просил себе в жены племянницу герцога Бернарда и тот [ему ее] обещал. Теперь этот князь винулов, желая стать достойным обещания, [отправился] c герцогом в Италию, имея [при себе] тысячу всадников, которые были там почти все убиты. Когда, вернувшись из похода, он попросил обещанную ему девицу, маркграф Теодорик отменил это решение, громко крича, что не следует отдавать родственницу герцога собаке. Услышав это, Мстивой с негодованием удалился. Когда же герцог, переменив свое мнение, отправил за ним послов, чтобы заключить желаемый брак, он, как говорят, дал такой ответ: «Благородную племянницу великого государя следует с самым достойным мужем соединить, а не отдавать ее собаке. Великая милость оказана нам за нашу службу, так что нас уже собаками, а не людьми считают. Но если собака станет сильной, то сильными будут и укусы, которые она нанесет». Сказав так, он вернулся в Славию. Прежде всего он отправился в город Ретру, что в земле лютичей. Созвав всех славян, живущих на востоке, он рассказал им о нанесенном ему оскорблении и о том, что на языке саксов славяне собаками называются. И они сказали: «Ты страдаешь по заслугам, ибо, отвергая своих, ты стал почитать саксов, народ вероломный и жадный. Поклянись же нам, что ты бросишь их, и мы станем с тобой». И он поклялся.
Когда герцог Бернард поднял при таких обстоятельствах оружие против императора, славяне, используя удобное время, собрали войско и сначала опустошили мечом и огнем всю Нордальбингию, затем, пройдя остальную Славию, сожгли и разрушили все до одной церкви, священников же и других служителей церкви разными истязаниями замучили, не оставив по ту сторону Альбии
(Эльбы — Р.Р.) и следа от христианства” (Гельмольд 1963: 64-65).
С опоставим это сообщение с рассмотренным сюжетом из “Хроники Фредегара”. В обоих случаях славян оскорбляют, называя псами. Но их реакция при этом заметно отличается. В отличие от сюжета с Само, в этом фрагменте слово “собака” трудно считать уподоблением язычникам, в данном случае нет противопоставления христиан и язычников.
М стивой — христианин. Со своим отрядом воинов он вместе с герцогом принимает участие в походе в Италию. Если бы он не был христианином, брак с племянницей герцога был бы невозможен. Сам Мстивой противопоставляет “собаке” не христианина, а “достойного мужа”. При этом он — князь, обладавший немалой дружиной в тысячу всадников (всадников, а не пеших воинов). Его имущественное и социальное положение очень высоко, ведь ему была обещана племянница самого герцога Саксонии. Маркграф Теодорик не выражает недовольства имущественным положением или знатностью Мстивоя. Противопоставление происходит на уровне этнических стереотипов. Ключевой момент содержится во фразе Мстивоя: “ нас уже собаками, а не людьми считают ”. Противопоставляются люди и собаки.
Р еакция Мстивоя — странная. С одной стороны, он как будто отвергает, что он собака, обижается, что его не считают человеком. Важен следующий момент: собакой называют только его лично, но в своей реакции он все время говорит “ нас ”. “ Нас ” собаками, а не людьми считают. Чуть ниже становится понятным, кого имеет в виду Мстивой под местоимением “нас” — славян. Оскорбляя Мстивоя словом “собака”, в его лице оскорбляли целый народ. Судя по тому, что ему отвечали славяне в Ретре, Мстивой “оторвался” от славян, воспринял культуру саксов, был на службе герцога. Но именно оскорбление в его лице всего народа, а не только его лично, дало ему возможность приехать в центр лютичей и организовать вооруженную антигерманскую акцию, не имевшую до тех пор аналогов.
С другой стороны, он как бы “частично” соглашается с этим определением: “ благородную племянницу следует... а не отдавать ее собаке ”. И далее следует угроза: “ но если собака станет сильной, то сильными будут и укусы, которые она нанесет ”. В.К.Ронин считает такой ответ Мстивоя литературным топосом, подобным и соответствующему месту из “Хроники Фредегара” (Свод: II, 388). Но если в истории с Само топос, может быть, и связан с уподоблением язычников “псам”, то в данном случае подобный топос скорее был заимствован Гельмольдом из “Хроники Фредегара”, исходя из схожести ситуации. Стереотипное оскорбление требовало стереотипного ответа.
С цена оскорбления Мстивоя отсутствует в книжной традиции, ее нет у Адама Бременского — источника Гельмольда. Гельмольд признается, что история предполагаемого брака известна “ по рассказам древних народов ”. Смысловой контекст оскорбления во времена написания Гельмольдом “Хроники” — середина и третья четверть ХII в. — мог быть полностью или частично утерян. В это время данное оскорбление могло уже восприниматься в более современном ключе без намека на его тотемические истоки. Библейская метафора в ответе Мстивоя не могла бы принадлежать ему лично, ее было бы трудно ожидать от славянского князя. Гельмольд неоднократно говорит в своей “Хронике”, насколько большими “ безбожниками ” и “ плохими христианами ” были сами саксы.
Е сли ответ Мстивоя про “укусы собак” и является библейской метафорой, то, скорее всего, она появилась уже в устных рассказах или у Гельмольда, когда он пытался придать своему рассказу “книжный”, но при этом достоверный вид. В.К.Ронин отмечает как литературный топос только ответ (вернее, даже только его часть) Мстивоя (Свод: II, 388). Видимо, потому, что оскорбление маркграфа считать литературным топосом, восходящим к евангельской аллегории, сложно: Мстивой был христианином, причем должен был бы в глазах христиан — германцев быть примером, образцом для подражания огромной массе славян — язычников.
Т радиционный ответ оскорбляемых по поводу “ укусов ”, которыми будут “ терзать ” оскорбляемые “ псы ” (Само), или “ которые она (собака — Р.Р.) нанесет ” (Мстивой), требует безусловного рассмотрения. Такой ответ действительно может восходить к евангельской аллегории “бросить хлеб псам” (Матф. 15.26) и ряду других новозаветных текстов (Фил.3.2; Отк. 22.15) (Свод: II, 388). Но не была ли вызвана аллюзия на библейскую метафору конкретным существованием народов с тотемическими представлениями волка?
В оинские братства, ритуально-магический комплекс которых заключался в ритуальном превращении молодого воина в волка, просуществовали у германцев до конца эпохи “Великого переселения народов” (Элиаде 1991: 106). Бесстрашные и дикие, культивирующие положение “вне закона”, воины-звери берсерки (буквально “воины в шкуре медведя”), имеющие и другое имя — ulfhedhnar (“люди в волчьей шкуре”), в период массового принятия христианства германцами и создания ими своих государств должны были найти в них свое место (скорее всего, нелицеприятное, отрицательное), стать в них изгоями и быть изжитыми как институт.
И звестно сакрализованное отношение к волку, собаке у индоевропейских народов в период до принятия христианства (Иванов 1991: 242; Жельвис 1984: 135). В то же время у древних иудеев собака представлялась самым презренным существом, “врагом человека”. В Ветхом Завете собаки питаются падалью и могут пожирать трупы (Жельвис 1984: 136). Принятие христианства изменило у народов, принявших его, отношение к волку и собаке. Уже первые христиане считали, что Аттила родился в результате “ преступной связи девушки с собакой ” (Жельвис 1984: 136). (Видимо такую же “антиволчью прививку” получил от иудаизма и ислам: Коран также объявил собаку “нечистым”, “поганым” животным).
В озможно, в связи с изживанием в германских государствах института братств молодых воинов — волков, распространенного в языческий период, и сложился в германской средневековой литературе образ “тотемически настроенных” племен как аллюзия на евангельские тексты. Тогда не представляется случайным, что образ “кусающего пса” особенно распространен в германской средневековой историографии (“Хроника Фредегара”, Гельмольд, Адам Бременский).
Н о вернемся к сюжету Гельмольда. Форма оскорбления и двойственность и странность в реакции на него Мстивоя заставляет предполагать, что в основе оскорбления лежит устойчивый этнический стереотип, прекрасно известный обеим сторонам. Объяснение ситуации, на мой взгляд, лежит в следующих фразах Мстивоя, произнесенных уже в Ретре — центре земли лютичей: “...рассказал о нанесенном ему оскорблении и о том, что на языке саксов славяне собаками называются ”. Для более ясного понимания этого места обратимся еще к двум свидетельствам, которые мы уже частично привлекали.
П ервое. Ватиканский кодекс IX в. “Анналов королевства франков”, рассказывая о походе 789 г. Карла Великого на лютичей, сообщает: “ Есть некое племя славян в Германии, живущее на берегу Океана, которое на собственном языке зовется велатабами (Welatabi), на франкском же вильцами (Wilzi). Оно всегда враждебно франкам и своих соседей, которые были франкам или подвластными, или союзниками, обычно ненавистью преследовало и войной донимало и тревожило ” (Свод: II, 471). Второе принадлежит самому Гельмольду. Рассказывая о четырех племенах, входящих в союз лютичей, сообщает: “ Эти четыре племени за свою храбрость называются вильцами или лютичами ” (Гельмольд 1963: 37).
В первом свидетельстве нас интересует факт “агрессивности” лютичей и указание, что велатабы на франкском языке зовутся вильцами. Этот источник, в отличие от Гельмольда, не приводит своей версии происхождения названия “вильцы”. Во втором известии Гельмольд, не указывая, на каком языке эти четыре племени называются вильцами или лютичами, дает объяснение этому названию — “за храбрость”. Нетрудно заметить, что агрессивнось, отмеченная в первом известии, коррелирует в смысловом отношении с объяснением имени — “за храбрость” у Гельмольда.
Д о Гельмольда, кроме “Королевских анналов”, вильцы в германской хронографии упоминаются многократно — в Лоршских и Мозельских анналах, Анналах Петау, Анналах св.Назария и Алеманнских, Вольфенбюттельских анналах, Письме Алкуина, Баварском Анониме, Хронике Адама Бременского (Свод:II, 443, 449, 451, 454, 462; Латиноязычные источники 1989: 140).
С ведения о том, что лютичи на своем языке зовутся велатабами, а на франкском — вильцами, предоставляет только Ватиканский кодекс “Королевских анналов”, который, перерабатывая текст анналов, и внес эти дополнительные важные подробности, говоря о вильцах (Свод: II, 467, 471). Объяснение Гельмольда, что “за храбрость” эти племена называются вильцами и лютичами, не имеет источников в предшествовавшей хронографии. Это его авторская оригинальная трактовка.
И так, о франкской версии говорит только один список “Королевских анналов”. Лингвисты полагают слово “вильцы” славянским, ближайшее к нему стар. полабское “Vilci” (Фасмер 1996: I, 338; Свод: II, 471). Учитывая, что Гельмольд не подтвердил франкскую версию слова “вильцы”, можно предположить, что в “язык франков” название “волки” для племени велетов попало от славян. Оно является самоназванием славянского племени велетов-лютичей.
П оскольку до Гельмольда ни у одного из авторов мы не встречаемся с предложенной им этимологией — “за храбрость”, то можно полагать это объяснение его личной авторской этимологизацией (источником послужили сообщения предшественников об агрессивности лютичей по отношению к соседним народам) или представлениями эпохи, в которую он жил. Во второй половине ХII в. лютичи могли уже “позабыть” свои “тотемические комплексы”, они могли быть уже совершенно неизвестны соседям. Гельмольду пришлось объяснять “непонятное” по происхождению название в духе “народной этимологии”, подобно тому, как это делали практически все средневековые хронисты.
Н есколько слов — почему возникла подобная этимологизация.
Действительно ли вильцы были так агрессивны и воинственны, как рисуют их средневековые авторы? С VIII по ХII вв. племена союза вильцев постоянно воевали со своими соседями и периодически друг с другом (Свод: II, 467-474; Гельмольд 1963: 73-74, 263; Нидерле 1956: 115). И “русские” лютичи — уличи отличались особой боевитостью: они не платили дани хазарам, все упоминания их русской летописью связаны с их борьбой против Аскольда, Олега и Свенельда. Даже покорившись Киеву, они ни разу не участвовали в походах киевских князей.
О значительном комплексе военной идеологии у лютичей свидетельствует тот факт, что главный бог лютичей — Сварожич-Радгост, будучи богом солнца, имел и специальные функции бога войны. В главном храме лютичей в Ретре находился знаменитый оракул, посредником которого, по свидетельству Титмара Мерзебургского (975-1018), выступает посвященный этому храму белый конь, подававший знаки посредством переступания через копья (Нидерле 1956: 282). В мифологических представлениях народов конь неотделим от всадника-воина (Попович 1985: 94).*
О комплексе военной идеологии говорят и “воинские” имена “ князей винулов ”, “ под руководством которых вспыхнул мятеж,” — Мстивой и Мечидраг. До XIV-XV вв. у славянских народов в среде военно-служилой знати, например, у украинского и белорусского боярства, среди так называемых некалендарных имен, употреблявшихся параллельно с христианскими, сохранились такие имена, как “Волк”, “Волчко” и т.п. (Балушок 1996: 97).
Г ероическое имя “вильцев” полностью подтвердилось их героической историей. Воинские братства с их ритуально-магическим комплексом перевоплощения в “волка” могли исчезнуть в среде племен вильцев ненамного позже, чем у германцев. История с Само и особенно свидетельства Псевдо-Кесария могут говорить о том, что в VI — начале VII в. комплексы ритуального превращения в волка в славянской среде еще существовали. К концу Х — началу ХI в., возможно, они уже не сохранились (Мстивой возмущается: “ нас уже собаками, а не людьми считают ”). Но общая воинская направленность культуры, поддерживаемая идеологическими институтами, в том числе, а может быть, главным образом, и именем — аттрактором, как пороговым смыслом культуры (Ткачук 1996: 156-164), и заметная агрессивность и привели к тому, что в книжной или устной традиции во времена Гельмольда название “вильцы” стали объяснять “ их храбростью ”.
М стивой, по некоторым версиям, был князем у ободритов (Свод: II, 388). Однако, получив оскорбление, “ прежде всего он отправился в город Ретру, что в земле лютичей ”. То есть туда, где обида, нанесенная ему, должна была больше всего задеть славян. Обозванный “псом”, он прежде всего поспешил к “волкам”. Маркграф оскорблял лично Мстивоя, но очевидно и то, что оскорбительное слово, брошенное Мстивою, было страшно оскорбительным и для всех славян, и особенно для лютичей.
В средневековом сочинении — Оветенской компиляции” (883 г.) содержится небольшой трактат “О свойствах народов”, в котором отложились устойчивые этнические стереотипы эпохи (более ранней, чем описываемая Гельмольдом), характеризующие действительные или мнимые черты “национальных характеров” современных автору европейских народов. Славянам, как и свевам, в качестве “недостатка” приписывается нечистота, грекам — хитрость, скоттам — сладострастие, испанцам — пьянство, британцам — злоба, франкам — дикость, саксам — глупость, и т.д. (Свод:II,357). Этнические стереотипы обладают большой устойчивостью и длительностью бытования. Можно предполагать, что они сохранялись на продолжении очень длительного времени. В отношении саксов, судя по Гельмольду, стереотип мало изменился. Этот автор постоянно отмечает, что именно “недальновидное” поведение саксов, думающих только о “сегодняшнем дне” и сиюминутной выгоде, приводит к бедам. (Козьма Пражский остроумно обыгрывает словосочетание “ твердоумные саксы ” — Козьма Пражский 1962: 117, 268). Даже в приведенном отрывке Гельмольд сетует, что именно “ безрассудство ” саксонской знати “ заставило славян стать вероотступниками ”.
П ри формировании этнических стереотипов и при соответствующем оскорбительном (инвективном) их высказывании выделяются самые зримые и самые яркие с внешней стороны черты. Исходя из отмеченного стереотипа славян у европейских народов, маркграф должен был бы оскорбить Мстивоя другим словом. Даже если он хотел бы оскорбить его названием животного, он вряд ли бы выбрал именно собаку, достаточно “нейтральную” в смысле “чистоты”. Маркграф ведь не сказал “грязной собаке” или что-либо подобное.
Л юбопытно, что для современного немецкого языка более характерны инвективы, означающие что-то вроде “Собака — отщепенец!”, “Глупый пес!”, “Кровавый пес!” В интересующем нас смысловом контексте собака употребляется, как правило, в инвективном сочетании, которое можно перевести как “Свинья собачья!”) (Жельвис 1984: 140).
О дного слова “собака” по отношению к Мстивою оказалось достаточно, чтобы тот не только отказался от женитьбы (ведь маркграф передумал и послал за ним послов), но и чтобы непопулярный среди лютичей князь ободритов поднял их на общеславянское восстание, имевшее такие широкомасштабные последствия.
В литературе неоднократно отмечалось, что и при формировании этнических стереотипов, и при формировании собственного этнического самосознания народа наиболее сакрализованные области поддаются наибольшей профанации в бытовом сознании. Именно у народов (тюрков, монголов), восходящим генеалогическим мифом к родоначальнику — волку или родоначальнику — собаке, “самое плохое” отношение к собаке, самые распространенные и “сильные” инвективы связаны с упоминанием этого животного (Жельвис 1984: 135-143). У многих христианских народов существуют устойчивые ругательные выражения, связанные с церковью. Чем сильнее сакрализована область, тем “большее удовлетворение” получает ругающий от ее оскорбления.
П риведу пример. Об ассирийском царе Синаххерибе (705–681 гг. до н.э.) в современном ему тексте говорится, что он был “ так тщательно воспитан, как молодой пес ”, из чего можно судить, по крайней мере, о высоком статусе собаки в Ассирии в этот период. В то же время Синаххериб не нашел унижения тяжелее для своего врага — побежденного царя Унити, чем надеть на него собачий ошейник (Жельвис 1984:138).


Поиск по сайту:



Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Студалл.Орг (0.004 сек.)