АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция

ПАТОПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ РАБОТЫ РУССКИХ ПСИХИАТРОВ

Читайте также:
  1. I период работы (сентябрь, октябрь, ноябрь)
  2. I. Задания для самостоятельной работы
  3. I. Задания для самостоятельной работы
  4. I. Задания для самостоятельной работы
  5. I. Задания для самостоятельной работы
  6. I. СУЩНОСТЬ, ЦЕЛЬ И ЗАДАЧИ КУРСОВОЙ РАБОТЫ
  7. II. ОБЪЕМ ДИСЦИПЛИНЫ И ВИДЫ УЧЕБНОЙ РАБОТЫ (в часах)
  8. II. Основные направления работы с персоналом
  9. III Организация кадровой работы
  10. III. ОЦЕНОЧНЫЕ СРЕДСТВА ИТОГОВОЙ ГОСУДАРСТВЕННОЙ АТТЕСТАЦИИ ДЛЯ ВЫПУСКНОЙ КВАЛИФИКАЦИОННОЙ РАБОТЫ
  11. IV. Объем дисциплины по видам учебной работы
  12. IV. Продолжение работы по теме урока.

ПСИХОЛОГИЯ В КЛИНИКЕ: РАБОТЫ ОТЕЧЕСТВЕННЫХ ПСИХИАТРОВ КОНЦА ПРОШЛОГО ВЕКА

 

И.Е. СИРОТКИНА

 

В статье пойдет речь об истории клинической психологии, которая еще в довундтовскую эпоху предложила собственный путь опытного исследования психики. Создателями клинической модели были французские психиатры и психологи; богатый материал содержится также в работах русских психиатров, традиционные связи которых с Францией были плодотворными и взаимно интересными[1][1].

Созданный В. Вундтом интроспективный эксперимент почти шокировал его современников – настолько он отличался от исторически сложившихся моделей исследования – объективного физиологического эксперимента над животными и близкого к нему гипноза, который не предполагал самоотчета испытуемого и поэтому считался объективным методом. Поставив в центр субъективный отчет испытуемого, В. Вундт внес смуту в умы исследователей. Г.И. Челпанов осторожно предупреждал, что взгляды немецкого психолога “существенно отличаются от общепринятых:...гипнотические эксперименты, по мнению Вундта, не могут быть названы психологическими экспериментами в собственном смысле, потому что гипнотическое состояние исключает самонаблюдение” [30; 2]. Другой русский психолог, Н.Н. Ланге, хотя и был последователем В. Вундта, все же не мог сразу принять совершенный последним коперниканский переворот и продолжал считать, что “действительно объективным” является лишь эксперимент “над гипнотизированными и над животными” [14; 571].

Итак, привычные нам взгляды В. Вундта в XIX в. выглядели если не крамолой, то сенсацией. Какими же были довундтовские представления об эксперименте? Исторически первой возникла клиническая психология – особое направление эмпирических исследований, в котором аномальное состояние психики, вызванное болезнью, гипнозом или наркотическими веществами, рассматривалось как своего рода “природный эксперимент”. Основоположниками клинической психологии были французские психиатры и психологи; ее идеологию разработали Т. Рибо и И. Тэн. Первый, основываясь на идеях английских эволюционистов Г. Джексона и Г. Спенсера, сформулировал “закон обратного развития” психических функций (1870): их угасание при болезни идет путем, обратным развитию и росту, так что первыми нарушаются те процессы, которые формируются позже других – наиболее сложные, произвольные; последними – низшие функции, автоматизмы. Его работы носят красноречивое название: “Болезни воли”, “Болезни памяти”, “Болезни личности”. И. Тэн, кроме того, считал, что изучение не только душевнобольного, но и артиста, сомнамбулы, сновидца – т.е. других аномальных, “исключительных” случаев, – может дать в руки психолога “микроскоп”, позволяющий сделать невидимое, незамечаемое в норме видимым (“Об интеллекте”, 1870).

Эмпирическими исследованиями в этом духе занимались парижский невропатолог Ж.-М. Шарко (1825 – 1893) и его последователи – А. Бине, П. Жане, Ш. Рише и другие. На своих лекциях в Сальпетриере, собиравших самую разнообразную публику, от студентов до бомонда, Ж.-М. Шарко демонстрировал потрясающие опыты с пациентками, больными истерией. Заметив, что такие больные наиболее легко поддаются гипнозу, он гипнотизировал их и “проводил эксперименты”: в одном из них испытуемой внушалось, что на чистом куске картона нарисован портрет; затем этот картон перетасовывали с такими же двенадцатью. Пробудившись от гипнотического сна, больная просматривала двенадцать картонов, не зная, для чего она это делает, и на одном из них – том самом! – узнавала портрет [5; 240]. Другой эксперимент состоял в том, что больной внушали односторонние галлюцинации – например, красный картон на левый глаз и зеленый на правый – и смотрели, как менялся цвет суммарного образа после пробуждения; и в том и в другом опытах речь шла о том, чтобы с их помощью раскрыть механизмы зрительного восприятия (в частности, найти доводы в пользу либо центральной, либо периферической теории происхождения галлюцинаций). Опыты с внушенными зрительными галлюцинациями философ П. Жане назвал (по аналогии с “физиологической оптикой” Г. Гельмгольца) “галлюцинаторной оптикой”.

Механизмы ошибочного восприятия – “обманов чувств”, галлюцинаций, иллюзий – в конце века по популярности опережали все другие предметы психологических исследований. О том, чтобы выбрать нечто подобное в качестве темы для диссертации, думал и племянник Поля Жане, будущий выдающийся психолог Пьер Жане (1859 – 1947), когда после окончания университета приехал работать в Гавр. Но в клинической психологии многое зависит от случая – в том числе клинического, т.е. от того, какой эксперимент на сей раз поставила природа. Случай в лице местного врача преподнес ему уникальную испытуемую – больную истерией Леонию, которая очень легко поддавалась гипнозу [37; 337 – 338]. Она и еще несколько пациенток стали объектами его диссертационного исследования под названием “Психологический автоматизм. Экспериментально-психологическое исследование низших форм человеческой активности”. Вслед за своими учителями Т. Рибо и Ж.-М. Шарко, П. Жане считал болезнь самым надежным методом исследования психики, единственный недостаток которого в том, что он слишком медленный. Он верил, что гипноз (который в школе Ж.-М.Шарко, кстати, считали патологическим состоянием) может ускорить и контролировать ход эксперимента; в качестве других средств, помогающих изменить состояние сознания, некоторые исследователи применяли наркотические вещества, но П. Жане считал такие опыты опасными для здоровья и мало результативными [38; 28].

В диссертации он выделил два фундаментальных вида активности – синтетическую и автоматическую. В привычных ситуациях проявляется автоматическая активность, а синтетическая приберегается для новых, незнакомых обстоятельств. В болезни синтетическая активность ослаблена, и часть психики, будь то непосредственные ощущения или прежние воспоминания, начинает существовать самостоятельно, в виде бессознательных невротических симптомов. Диссертация была с блеском защищена в 1889 г. – году Всемирной выставки в Париже и приуроченных к ней конгрессов по физиологической психологии, психиатрии и экспериментальному и терапевтическому гипнотизму. На всех трех конгрессах о гипнозе говорилось как “о признанном экспериментальном методе”. В программе психологического конгресса ему было посвящено семь пунктов; отдельной темой стояло анкетное исследование галлюцинаций.

В то время казалось, что исследования не только гипноза, но и медиумических феноменов – телепатии, ясновидения и проч., будучи обставлены научно, могут пролить свет на механизмы психики. Размежевываясь со спиритизмом и оккультизмом, в которых феномены объяснялись на основе мистических, сверхъестественных сил, многие ученые с мировым именем занимались медиумическими опытами, пытаясь дать им естественнонаучную интерпретацию: так, членами-корреспондентами английского Общества психических исследований (основано в 1882 г.) были Т. Рибо, И. Тэн, П. Жане, В. Джемс, Ш. Рише и другие. Двое последних принимали участие в составлении анкеты о гипнагогических и телепатических галлюцинациях. Ш. Рише (1850 – 1935) (физиолог, лауреат Нобелевской премии за открытие анафилактического шока) был президентом Общества с 1905 г. Он внес немалый вклад в разработку проблем научной психологии. Так, он впервые показал, как человек, которому под гипнозом внушили совершить некий поступок, совершив его при пробуждении, вынужден подыскивать мотивы для этого поступка, так как о внушении он ничего не помнит [6; 314]. Эта работа была одним из первых исследований скрытых мотивов – темы, ставшей популярной благодаря работам 3. Фрейда. Впервые в психологии Ш. Рише применил подсчет вероятностей для отвержения, как мы теперь говорим, “нулевой гипотезы” (о том, что результаты медиумических опытов оказались случайными) [42; 231]. Немецкий философ М. Дессуар сравнил Ш. Рише с создателем психофизики Г.Т. Фехнером: “такая же странная смесь научного ригоризма и поэтического воображения” [37; подпись под фотографией Ш. Рише].

У истоков экспериментальной психологии стояли люди, которым в воображении, как и в научной смелости, трудно отказать – ведь они экспериментировали с сознанием и бессознательным, с высшими процессами: памятью, личностью, волей. Гипноз призван был выполнять роль “психологической вивисекции” (по выражению А. Бониса) – метода, позволяющего выделять и изучать высшие функции (память, волю), исследовать личность. Перед лицом такого метода только что появившийся лабораторный эксперимент еще должен был доказать свою результативность и в особенности приложимость к высшим психическим процессам. Клинические психологи не скрывали скепсиса: “Уже несколько лет как некоторые ученые пытаются основать во Франции экспериментальную психологию (и ее охотно противопоставляют классической)... Но для того чтобы быть экспериментальной, необходимо производить опыты, а где эти опыты? Их очень немного, если не считать наблюдений, касающихся измерения ощущений, времени реагирования и проч.” [6; 378].

Тем не менее гипноз был не единственным методом клинической психологии: другим ее методом стало исследование “исключительных случаев” – таких, например, как уникальные способности. А. Бине с этой целью изучал творчество знаменитых, драматургов, память выдающихся шахматистов и профессиональных счетчиков-престидижитаторов, а также интеллект ребенка (т.е. интеллект развивающийся, а значит, еще “ненормальный”). В этих работах он делает, в частности, вывод о том, что единых психических способностей – единой памяти, мышления, воли – не существует. Так, есть множество видов памяти: непосредственная, как у визуализирующих числа феноменальных счетчиков, основанная на тренировке, как у показывающих практически те же результаты профессиональных престидижитаторов, и т.д. [41].

Итак, “опытная психология” началась с клинических исследований патологии и “исключительности”: сюда относились болезнь и состояния, вызванные гипнозом или наркотиками, всякого рода “обманы” и “извращения” чувствительности (галлюцинации, иллюзии, синестезии), феномены раздвоения личности и т.п. До начала 1920-х гг. объектом психологического изучения были также медиумические явления – ясновидение, чтение мыслей и др., впоследствии исключенные из пределов научной психологии [40]. В этих исследованиях отчетливо отразился дух эпохи fin de siecle, с ее приметами – декадансом в литературе и концепцией вырождения в психиатрии. На этой волне начавшиеся во Франции клинические исследования пересекли национальные границы; нашли они отклик и в России.

 

ПАТОПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ РАБОТЫ РУССКИХ ПСИХИАТРОВ

 

Естественно, что первыми в России клиническую психологию взяли на вооружение психиатры, которые были хорошо знакомы с французской психиатрией: это знакомство начиналось еще на студенческой скамье с чтения работ Ж.-М. Шарко и других французских исследователей. Постоянным издателем работ французских психиатров (Ж.-М. Шарко, Ш. Рише и других) в России был профессор психиатрии Харьковского университета П.И. Ковалевский (1849 – 1923) – автор одного из первых на русском языке трудов по патопсихологии (“Основы механизма душевной деятельности”. Харьков, 1885). С.С. Корсаков (1854 – 1900), один из основоположников московской школы психиатрии, учился по “Лекциям по вторникам” Ж.-М. Шарко, которые использовались в качестве учебного пособия уже в начале 1870-х гг. В 1889 г. С.С.Корсаков представил на конгресс по психиатрии в Париже работу по полиневритическому психозу, где не только описал симптомы выделенной им болезни, в числе которых – потеря памяти на недавние события, но и предложил гипотезу о механизме памяти (эта публикация на французском языке получила название “Медико-психологическое изучение одного вида памяти” [55]). Еще одна известная психологическая работа С.С. Корсакова посвящена психике микроцефалов, характерной чертой которой он считает преобладание ассоциаций по смежности (т.е. механических, более примитивных) над ассоциациями по сходству и “по смыслу”. На этом С.С. Корсаков основывает свою идею “высшей направляющей функции разума”, которая отвечает за сочетания идей и страдает первой при психическом заболевании [13].

С Францией русских психиатров связывали не только переводы, но и поездки на стажировку, почти обязательные для закончивших университетский курс врачей. Многие русские бывали у Ж.-М. Шарко (его известность не обошла Россию: так, Ж.-М. Шарко был приглашен в качестве психиатра в императорскую семью). Одним из первых на лекции в Сальпетриер попал петербургский психиатр, будущий профессор Военно-медицинской академии И.П.Мержеевский (1838 – 1908). В 1872 – 1875 гг. он сделал два доклада в парижском Антропологическом обществе: о микроцефалии и, в соавторстве с французским психиатром В. Маньяном, об изменении мозговых желудочков при прогрессивном параличе [33; 113].

В.М. Бехтерев (1857 – 1927) после окончания Военно-медицинской академии получил стипендию для заграничной поездки и 1883 – 1885 гг. провел в Германии и Франции. Работая у Л. Флексига, он освоил приемы исследования нервных путей по срезам нервной системы зародышей – так называемый эмбриональный метод. В Париже он показал Ж.-М. Шарко свои препараты, “которые заинтересовали знаменитого клинициста новизной метода и ярким выделением проводящих путей и расположили его ко мне, ибо, в свою очередь, он тотчас же пригласил ко мне одну из больных клиники и продемонстрировал на ней особо интересное явление в гипнозе в виде повышенной нервно-мышечной возбудимости”[2][2] [3; 16]. В.М. Бехтерев был членом редакционного комитета многотомного “Traite international de psychologie pathologique” (“Интернациональный трактат по патологической психологии”) (Париж, 1908 – 1910), для которого им написаны несколько глав. Он практиковал гипноз и был одним из самых активных сторонников его применения в экспериментальных и лечебных целях; речь В.М. Бехтерева “Внушение и его роль в общественной жизни” на годичном собрании Военно-медицинской академии в 1897 г. сыграла важную роль в отмене правительственного запрета на свободное применение гипноза.

Среди других русских посетителей Ж.-М. Шарко был В.Ф. Чиж (1855 – 1924), занимавшийся также в лабораториях В. Вундта и Л. Флексига. Унаследовав после перевода Э. Крепелина в Гейдельберг кафедру психиатрии в Дерптском университете, В.Ф. Чиж, наряду с традиционными клиническими исследованиями, начал проводить психологические эксперименты в организованной его немецким предшественником лаборатории. Его исследования отличались широким спектром: от неврологии (работы о раннем распознавании сифилиса нервной системы, артериосклерозе и неврастении) до “патографических очерков” о писательском творчестве и литературных описаниях душевных болезней (“психологические портреты” А.С. Пушкина, Ф.М. Достоевского, И.С. Тургенева). “Опыты на себе” были характерной чертой науки прошлого века; В.Ф. Чиж с экспериментальными целями принимал закись азота и нашел, что при наркотическом опьянении первой страдает аффективная сфера, а именно нравственное чувство [39].

К тем же выводам пришел петербургский психиатр С.Д. Данилло, стажировавшийся в парижском госпитале Св. Анны; он был членом Медико-психологического, Антропологического и Анатомического обществ в Париже. Вместе с физиологом Ш. Рише они испытывали на себе и других добровольцах действие гашиша на психику [10].

В издании “Интернационального трактата по патологической психологии” (1908) принимал участие также И.А. Сикорский (1845 – 1918), профессор психиатрии университета Св. Владимира в Киеве; в числе его интересов была так называемая объективная психология, под которой он понимал составление полного перечня физиологических, мимических, поведенческих признаков психических состояний.

В 1890 г. посмертно вышла книга врача петербургской больницы Св. Николая – В.Х. Кандинского (1849 – 1889) “О псевдогаллюцинациях”. Прекрасно зная французские работы на эту тему, он выступил с критикой теории психиатра Ж. Байярже. Ему удалось значительно продвинуться в популярной тогда теме “ошибочных восприятий”, проведя различение между живыми образами, псевдогаллюцинациями и истинными галлюцинациями. Он воспользовался поставленным природой экспериментом, объектом которого был он сам. Психическая болезнь, которой он страдал, в конце концов привела этого талантливого психиатра к самоубийству.

Итак, в работах русских психиатров, как и их французских коллег, патопсихологические исследования и клинический эксперимент составляли такую же неотъемлемую часть, как и терапевтические мероприятия. Большой популярностью в России пользовался гипноз – как лечебный прием и метод исследования психики. Впервые русские познакомились с гипнозом благодаря заезжим из Европы магнетизерам, которых в начале века в Петербурге стало, по-видимому, так много, что это вызвало беспокойство властей [11; 86]. Интерес к магнетизму на протяжении ХЖ в. не угасал: в 1840-х гг. этот вопрос обсуждался в Московском физико-медицинском обществе [12; 15]. Магнетизм, однако, был делом таинственным и поэтому поднадзорным: для занятий им нужно было специальное разрешение Медицинского департамента. Гипнозом интересовалась самая разная публика, в том числе аристократия: в 1861 г. “по высочайшему повелению” князь А. Долгорукий проводил гипнотические опыты в Мариинской больнице для бедных в Петербурге. Приставленный к нему в качестве “ассистента по медицине” врач В.О.Михайлов, по-видимому, как и его подопечный, придерживался мистической трактовки гипноза, считая, что “неуловимые и неразгаданные основания этих сил лежат в духовной стороне человеческой природы” [16; 252].

Во время расцвета позитивизма, в 1880-е гг., врачи уже не удовлетворяются ссылками на некие основания, но ищут физиологические механизмы гипноза. В 1881 г. (за год до речи Ж.-М. Шарко в Парижской Академии наук, положившей начало научному признанию гипноза) врачи Одесской городской больницы О.О. Мочутковский и Б.А. Окс сообщают о проведенных ими “гипнотических опытах” с пациентками, больными истерией, подобных экспериментам Ж.-М. Шарко, А. Бине, Ш. Рише с ошибками восприятия, раздвоением личности и проч. [18]. В те же годы опыты с односторонней гипнотизацией проводил в Казани И.В. Годнев [8]; к исследованиям гипнотизма обратилось Московское психологическое общество, на заседаниях которого с докладами о гипнозе, сопровождаемыми демонстрациями, выступали психиатры А.А. Токарский и Г.И. Россолимо. Состояния гипноза и естественного сна сравнивал врач-психиатр, ученик А.А. Токарского, П.П. Подъяпольский; гипноза и наркотического опьянения – С.Н. Данилло. Наконец, для выяснения общебиологического механизма гипноза проводились опыты на животных: так, В.Я. Данилевский (Харьков) на Международном конгрессе по физиологической психологии в 1889 г. доложил о результатах гипнотизирования разных животных – от раков и омаров до птиц и кроликов. Позже, в начале века экспериментами с гипнотизированием животных занимались В.М. Бехтерев и сотрудники его клиники.

Несмотря на эти исследования, гипноз оставался таинственным и поэтому опасным средством. Демонстрации Ж.-М. Шарко только усугубляли впечатление; один из очевидцев этих сеансов, русский врач-психотерапевт Я.А. Боткин писал: “Гипнотизм, созданный Шарко, показан миру в виде судорог, оцепенения, летаргического состояния, сомнамбулизма, раздвоения личности, в виде галлюцинаций, мнимых преступлений и прочих ужасов, которые показывались прежде большой и малой публике различными гипнотизерами в роде Ганзена и Донато” [7; 27]. В 1890 г. публичные сеансы гипноза были запрещены, и применять его разрешалось только дипломированным врачам и не иначе как в присутствии других врачей [12; 41]. Этот запрет (отмененный лишь в 1903 г.) не смог, однако, совершенно остановить исследования гипноза, который в начале века широко применялся в психотерапевтической практике (в частности, для лечения алкоголизма и неврозов, а также в хирургии для обезболивания). Однако медицинское применение гипноза – это особая тема.

Еще одно европейское увлечение – медиумическим опытами – коснулось и русских ученых. В 1874 г. Д.И. Менделеев обратился в Физическое общество с предложением организовать комиссию для проверки явлений, возникающих на сеансах английского медиума Ч. Бредифа: сам великий химик к этим явлениям относился настороженно. Другой великий химик, А.М. Бутлеров, напротив, был их энтузиастом и в 1876 г. (вместе с профессором Н.П. Вагнером и А.Н. Аксаковым[3][3]) выступил на комиссии свидетелем другого медиума, мисс Кляйер. Хотя комиссию медиумические опыты не убедили [27; 224], исследования медиумических феноменов в России продолжались. В 1891 г. возникло Русское общество экспериментальной психологии (председатель – Н.П. Вагнер), целью которого было научное изучение феноменов телепатии, ясновидения, перемещений и неожиданных появлений предметов. Протоколы заседаний Общества публиковались в крупном психологическом журнале “Вопросы философии и психологии” (в виде отдельного приложения к тому журнала за 1892 г.) [21].

Помещая эти сообщения, журнал, однако, сохранял по отношению к ним особую точку зрения: в одном из его следующих номеров была опубликована рецензия В.С. Соловьева на книгу А.Н. Аксакова “Анимизм и спиритизм. Критическое исследование медиумических явлений” (СПб., 1893). В ней знаменитый философ пишет: “Вся сила научного эксперимента состоит в его повторяемости при тех же условиях, и для этого сами условия должны: 1) быть известны; 2) приведены в простейший вид и 3) находиться в распоряжении экспериментатора. В книге же Аксакова все действительно убедительные факты принадлежат к числу безыскусственных, самопроизвольно возникших и, следовательно, только наблюдаемых и констатируемых, а не экспериментальных явлений” [26; 436]. Аргумент о воспроизводимости действительно оказался камнем преткновения для “психических исследований”, ведь ход медиумических опытов целиком зависел от состояния медиума, которое было очень хрупким и изменчивым: если медиума проверяли, он ссылался на то, что недоверие окружающих отрицательно влияет на результаты. “Неповторимые” медиумические опыты в 1920-х гг. были окончательно отвергнуты научной психологией [41].

 


1 | 2 | 3 | 4 |

Поиск по сайту:



Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Студалл.Орг (0.005 сек.)