Пер. с англ. Т. Н. Замиловой. Под общ. ред. И. П. Щерова Смоленск, «Русич» при участии ТОО «Харвест», Минск, 1996 4 страница

Оппозиция принца не понравилась его отцу, который начал подозревать сына в заговоре против него. Конечно, он мог бы замыслить переворот, но был слишком [72] щепетилен, чтобы поддаться искушению. Тем не менее, он был лишен всех прав участия в управлении государством до самого конца царствования отца. В июне 1412 года, чтобы изложить свои взгляды, он прибыл в Лондон с целым сонмом своих сторонников, а затем отправился в вояж по Англии. Король опасался, что сын готовил государственный переворот. В Ковентри 17 июня принц публично объявил о своей невиновности в таких намерениях, сказав, что собирает силы для того, чтобы помочь отцу завоевать Аквитанию. Вскоре в сопровождении своих людей он вернулся в Лондон. Между Генрихом IV и наследником состоялось официальное примирение, которое, правда, не принесло удовлетворения никому из них. В сентябре после того, как его обвинили в краже жалования, предназначенного для гарнизона Кале, он снова прибыл в Лондон. На этот раз его сопровождал большой вооруженный отряд. Он прямиком отправился к отцу и после слезных объяснений они примирились во второй раз.⁵⁾

У Генриха IV были все основания опасаться за свою корону. Он сверг Ричарда, пообещав избавить страну от неумелого правления, но к настоящему времени сам был недееспособен. Несмотря на недостаточный доход в казну и беспорядок во всем, принц был совершенно уверен в том, что смог бы заставить систему работать и обеспечить страну лучшей властью и более праведным судом.

Несмотря на то, что Генрих не по годам рано начал жизнь солдата и политика, тем не менее это не мешало ему принимать участие в развлечениях, подобно другим молодым людям. Слишком многие летописцы пишут о беспутном образе жизни необузданного юнца, так что не принимать это в расчет нельзя. Даже придерживающиеся [73] во всех отношениях канонического описания биографии Генриха «Деяния» и те замечают, что «тот, оставив узы скромности, был таким же горячим воином Венеры, как и Марса; еще в ранней юности она опалила его пламенем своих факелов».⁶⁾ В «Первой английской жизни» говорится: «Он умеренно упражнялся в подвигах Венеры».⁷⁾ Но сведений о его побочных отпрысках не имеется. Возможно, это связано с тем, что все его три брата в браках были бесплодны, только Томас, герцог Кларенс, умудрился прижить незаконное дитя.

Предполагается, что принц Генрих имел и другие развлечения, включая старинную игру в переодевание, когда переодетые нападали на собственных чиновников, избивали и грабили их, но упоминания о развлечении такого рода появилось только в XVI веке. Несомненно, много времени проводил он в Лондоне, где у него был большой городской дом, принадлежавший когда-то Черному Принцу, — «Холодная гавань», возле Лондонского моста, рядом с церковью Всех Святых. Мы знаем также о том, что 23 июня 1410 года его братья, Томас и Хэмфри, участвовали в шумном ночном скандале в одной из таверн в Истчипе, где проводили время, и потасовка была такой буйной, что для наведения порядка пришлось призвать мэра и шерифов. В следующем году Томас снова участвовал в подобных беспорядках. Однако никаких сведений о том, что Генрих был молодым дружком Фальстафа (персонаж хроники Шекспира «Король Генрих IV») не имеется. И какие бы порочные друзья не окружали принца, Фальстафа среди них не было. (Настоящий Фальстаф, сэр Джон Фастольф, был стойким профессиональным воином, времени на проделки у которого не было.) Возможно, ему [74] нравилась компания сэра Джона Олдкасла, который однажды организовал для принца состязания по борьбе. Но едва ли можно обвинять сэра Джона в пороке. Тем не менее, даже такой признанный историк, как Мак-Ферлейн также принимает истории о необузданности принца за подлинные, указывая при этом, что, когда тот стал королем, то «не ведавший законов, развеселый юнец в одну ночь стал фанатичным приверженцем порядка и дисциплины».⁸⁾

Тогда волей-неволей напрашивается вопрос о том, откуда Шекспир списывал портрет своего Генриха? Долгое время считалось, что главным источником для него были «Хроники» Холиншеда, основывающиеся, в свою очередь, на записях Эдуарда Холла «Союз двух благородных и прославленных семейств Ланкастеров и Йорков» 1548 года и на переводе официальной биографии Тито Ливио 1437 года, копия которого имелась в собственности антиквара Джона Стоу. (Этот перевод, содержащий детали, переданные семейством графа Ормонда, бывшего с Генрихом во Франции, представляет собой «Первую английскую жизнь».) Шекспир рисует довольно традиционный портрет героического короля, однако в силу своего гения он более глубоко прочувствовал образ и не мог не разглядеть мании величия и жестокости монарха, на которые он раз или два намекает в своей хронике.

Существует доказательство того, что Генрих был религиозным фанатиком еще до своего восшествия на престол. Несмотря на то, что оно датируется шестнадцатым веком, своими корнями оно уходит в традицию лоллардов. Из «Книги мучеников» Фокса мы знаем, что принц играл ведущую роль в подавлении еретиков. В 1409 году он самолично руководил сожжением [75] портного-лолларда Джона Бадби, который отрицал «священство», утверждая, что святой дух еще хуже жабы или паука. Когда Бэдби начал кричать, Генрих приказал вытащить его полумертвого из бочки, в которой того сжигали, и предложил ему пожизненное содержание, если тот отречется. Человек отказался, тогда принц собственноручно снова посадил его в бочку.⁹⁾

Печать Генриха, принца Уэльского

Король Генрих IV умер 20 марта 1413 года в комнате, известной под названием «Иерусалимская палата» в жилых помещениях Вестминстерского аббатства. Летописец Джон Капгрейв рассказывает нам о том, что королевский исповедник Джон Тилль умолял Генриха покаяться в убийстве архиепископа Скроупа и в том, что узурпировал трон. На что король ответил, что отпущение грехов за убийство архиепископа он получил от папы, но сын его никогда не позволит ему признаться в узурпации. Даже у Тито Ливио^c) имеется упоминание о том, что за несколько месяцев до своей [76] кончины Генрих IV заметил сыну: «Я горько раскаиваюсь в том, что возложил на себя бремя короны этого королевства». Ангерран де Монстреле донес до наших дней рассказ о том, как принц, когда король был на смертном одре, взял лежавшую на столе подле него корону, но тот очнулся и потребовал вернуть ее. Умирающий тогда спросил сына, по какому праву тот поступил так, когда такого права не было у него самого. Принц Генрих ответил: «Как ты удерживал ее мечом, так и я не выпущу ее из рук до тех пор, пока во мне теплится жизнь». [77]

Глава четвертая.
«Никакого права»

«... У Вас нет никакого права, даже права на королевство Англии, что принадлежит законным наследникам покойного короля Ричарда».

Архиепископ Бойстретьер Генриху V

«Джон [Олдкасл] имел намерение в Элтеме убить короля и его лордов,
в ночь на двенадцатое».^a)

Хроника Лондона

Генрих V был настолько удачливым королем, что невероятно трудно поверить в тот факт, что в начале своего прихода к власти жизни его грозила опасность. Два месяца спустя после его вступления на престол к воротам Вестминстерского Аббатства был прибит плакат, провозглашавший, что король Ричард II был жив и находился в Шотландии. Плакат этот был написан Джоном Уайтлоком, йоменом, который, распространив эту историю по всему Лондону вместе с тремя своими сообщниками, нашел убежище в аббатстве. Конечно, Ричард II уже давным-давно был мертв, но был жив граф Марч, который более не был в заточении. За исключением нескольких приближенных, в это время в [78] королевстве было немного людей, кто питал бы лояльность к Ланкастерам.

Он не стал рисковать Груффиддом (сыном Глендоуэра), Мердоком, графом Фафским (регентом сына Шотландии) или Яковом, королем шотландцев. Первым делом Генрих вернул всех троих на попечение констебля лондонского Тауэра, несмотря на то, что они и без того довольно комфортабельно были устроены в Виндзоре, Кенилуорте и Тауэре, который в те времена был и крепостью, и королевским дворцом, где часто пребывал королевский двор. Стало ясно, что теперь они находились под неусыпным надзором. Дальнейшая судьба Груффидда неизвестна. Мердок был выкуплен отцом за огромную сумму в 16000 фунтов, в то время как королю шотландцев не повезло. В заточении он оставался на протяжении семи лет с тех пор, как ему исполнилось одиннадцать. Пока Генрих был жив, надежды на освобождение у него не было. Несмотря на то, что англичане предпринимали некоторые меры для проведения переговоров, свободу он обрел только в 1423 году, год спустя после смерти короля, проведя в английском плену 18 лет. Позднее он напишет с болезненной горечью, как сильно завидовал птицам, лесным зверям и морским рыбам, которые были свободны, в то время, как он вел «мучительную жизнь, преисполненную боли и страдания», и что он «был лишен всех радостей и утешения». Когда он вернулся в Шотландию, то оказался исключительно способным правителем, а сильная Шотландия менее всего была выгодна Генриху. Шотландцы были традиционными союзниками Франции, поэтому он был решительно настроен использовать все средства власти, чтобы только воспрепятствовать им в оказании помощи его добыче, которую он [79] высмотрел себе за Ла-Маншем. Следовательно, угрызений совести по поводу того, что причинял королю Якову «боль и страдания», он не испытывал.

Коронация Генриха происходила в страстное воскресение (9 апреля). На царствование его венчал архиепископ Арундель в самый разгар снежной бури. «В тот день, — записывает Адам из Уска, — над горной страной королевства разразилась нежданная буря чрезвычайной силы, в которой гибли и люди, и звери, и домашний скот, она затопила долины и болота, грозя человеку опасностями и потерями сверх всякой меры». Очевидец коронации рассказал монаху из Сен-Дени, что большая часть собравшихся считали, что венчаться на царство должен был граф Марч и что гражданской войны теперь не миновать.¹⁾ Было отмечено, что во время церемонии король был странно мрачен и во время пиршества к еде не притронулся. Ходили слухи, что он и после этого не ел еще на протяжении трех дней. Вывод напрашивается сам собой: совесть его была неспокойна, как у человека, который в глубине души понимал, что был узурпатором.²⁾

Эти слухи имеют важное значение для понимания психологии Генриха V и мотивов его поступков, того, что в действительности двигало им. Не приходится сомневаться, он слишком хорошо осознавал тот факт, что если у графа Марча не было сторонников, готовых с оружием в руках отстаивать его право на престол, и народу сам граф был неугоден, тем не менее существовало немало людей, которые не хуже его понимали, какая произошла вопиющая несправедливость, так как законного наследника лишили его наследства. Во время царствования Ричарда II парламент не единожды, а дважды публично подтверждал притязания Марча на [80] престол, сначала в лице его отца, а потом и самого графа. Именно это признание парламентом сыграло ключевую роль в узурпации власти домом Ланкастеров. Если в поведении Генриха иногда и проскользнул намек на угрызения совести и беспокойство, то это было тогда, во время церемонии коронации, и, возможно, на смертном одре. Но историки его беспокойству не уделили сколько-нибудь должного внимания.

Тем не менее, с самых первых дней своего царствования Генрих проявил незаурядное самообладание и самоуверенность. С самого начала он начал проводить политику тонко просчитанного примирения, которой он научился в Уэльсе. Графам Хантингтону, Оксфорду и Солсбери, сыновьям заговорщиков 1400 года, вернули их родовые поместья. Были также предприняты шаги, чтобы убедить сына Хотспера вернуться из Шотландии домой и унаследовать графство его деда Нортумберленда. Лорд Мобрей, брат мятежного вельможи, погибший вместе с архиепископом Скроупом в 1405 году, получил передаваемый по наследству титул графа-маршала Англии. Также было дано позволение совершать в соответствии с обетом жертвоприношения в гробнице архиепископа в Йоркском кафедральном соборе. Брат и наследник беспринципного герцога Йоркского получил титул графа Кембриджа. Останки Ричарда II были извлечены из тайного места захоронения и перевезены в великолепную гробницу, которую он сам заказал в Вестминстерском Аббатстве. Этим жестом раз и навсегда было покончено со странными слухами о том, что Ричард был жив и находился в Шотландии.

Архиепископ Арундел был смещен с поста канцлера и на его место был назначен епископ Бофор. Племянник старого архиепископа, граф Арундель, стал [81] казначеем. Несмотря на страхи покойного короля Генриха IV, никаких трений с герцогом Кларенсом, ставшим наследником трона, не возникло. Хотя новый монарх до некоторой степени урезал его права, присвоив своим младшим братьям, Джону и Хэмфри, титулы герцогов Бедфорда и Глостера.

Судя по всем сообщениям, в свои двадцать пять лет Генрих V производил сильное впечатление. Он был высок ростом, хорошо сложен и довольно красив. Если картина, выставленная в Национальной галерее (копия шестнадцатого века), сохраняет портретное сходство, то у него было цветущее, гладковыбритое лицо с высоким лбом, длинным, выделяющимся носом, полными яркими губами, карими глазами и каштановыми волосами, подстриженными по военной моде того времени — под горшок. Должно быть, так он выглядел до того, как бесконечные военные походы прежде времени состарили его, и он отпустил бороду. Его современники также были едины во мнении, что он был необычно строен и мускулист. Свои доспехи он носил «как легкий плащ». Рассказывают, что он мог догнать оленя. Тем не менее, согласно французскому астрологу Жану Фюзори, который был представлен королю летом 1415 года, несмотря на властные манеры и благородную осанку, он был больше похож на прелата, чем на солдата. Сложный, подвижный и жизнелюбивый, сдержанный и таинственный, холодный, с ледяным самообладанием, он был недоступен для понимания. Говорил он мало, а слушал много. Он говорил и писал на латыни, а также по-французски и по-английски. По всей вероятности, ему знаком был и валлийский. Он обладал обширной библиотекой, продолжая все время пополнять ее, он много и жадно читал. Среди его книг были книги по истории [82] крестовых походов, трактаты по охоте, религиозные трактаты, а также труды его современников, такие как: «Troilus and Criseyde» («Троил и Крисейда») Чосера, «Life of Our Lady» («Житие богородицы») Лидгейта и «De Regimine Principum» Хокклива. Две последних работы были посвящены ему, поскольку он был покровителем обоих авторов. Согласно Тито Ливио, «он находил удовольствие в пении и игре на музыкальных инструментах».³⁾

Генрих с почти фанатичной одержимостью придерживался традиций и был ортодоксален. «У каждого века свой образ мыслей», — утверждает Юнг. Если это так, то король на все сто процентов соответствовал своему времени. В его поведении не было ничего эксцентричного, если не считать его динамизма. Он всецело отдался модному тогда культу пессимизма. «На исходе средних веков тень меланхолии коснулась людских душ, — говорит Иоанн Хейзинга. — Все, что нам известно о состоянии духа дворянства, указывает на сентиментальную потребность облачать свои души в одежды скорби». Хейзинга особо указывает, что «вся жизнь аристократов в период позднего средневековья является попыткой разыгрывать грезы», объясняя при этом, что «страстный и жестокий дух века, находившийся в вечном колебании между слезливой набожностью и холодной жестокостью... не мог обходиться без суровых правил и строжайшего формализма». Это отношение проявлял король на протяжении всех лет своего правления. Лежа на смертном одре, он заявил, что, останься он жив, то обязательно пошел бы на повторное завоевание Иерусалима, что было выражением не его личного полета фантазии, а долга, общепризнанного всеми современными ему монархами Запада.⁴⁾ [83] При случае он постоянно пользовался знаками рыцарского отличия, не забывая символику для усиления рыцарского достоинства. После его смерти, сторонник дофина Жювеналь де Юрсен, который всегда враждебно относился к нему, заметил, что король всегда с одинаковой долей справедливости относился и к бедному люду, и к знати. Королевская справедливость к униженным (кому он и его походы принесли столько несчастья) зиждилась на рыцарской морали, которая была особенно популярна в те годы. Суть ее сводилась к тому, что долг рыцаря состоял в защите слабых. Это гораздо в большей степени, чем все утомительные проповеди Лидгейта и вирши Хокклива укрепляло его искреннюю убежденность в том, что монарх должен обеспечивать «хорошее правление». Все же после всех этих слов и дел Генрих должен оставаться такой же загадкой для историков, каким он был для своих современников. Единственное, что можно сказать о нем с большой долей уверенности, так это то, что его друзья и враги восхищались им и боялись его, но никто из них не любил Генриха. Единственными качествами, какие хронисты приписывали ему, были военное искусство, строгая и суровая справедливость и показное благочестие.⁵⁾

Его религиозный опыт в своей традиционности был доведен до крайности. Он разделял модное в ту пору уважение к картезианским монахам, но вкус лорда Скроупа к мистической литературе ему был непонятен. Он часто совершал паломничества к гробницам чудотворных святых, его метафизическая религия носила совершенно не сформировавшийся характер. В день он слушал несколько месс, пел псалмы во время церковных обрядов и никогда никому не разрешал прерывать [84] свои молитвы. Как только отец его умер и он стал королем, Генрих, как нам известно из «Первой жизни»:

«призвал к себе для святой беседы добродетельного монаха, которому исповедался во всех своих прегрешениях, дерзких поступках и преступлениях. Он в этот период во многом пересмотрел и изменил свою жизнь и поведение. Так, после кончины отца, он больше ни разу не проявил той ребячливости и необузданности, что таились еще в нем, вдруг все его поступки стали серьезными и благоразумными».⁶⁾

Тот же источник с восхищением отмечает, что «со дня смерти короля, его отца, до самой своей женитьбы он не познал ни одной женщины».

Это благочестие Генриха больше всего поразило воображение современников. Хронисты единодушны во мнении, что после восхождения на престол произошло религиозное преображение Генриха, в результате которого он бросил всех своих прежних развеселых дружков. Некоторые историки (типа Эдуарда Перруа) считают его лицемером, однако по всем признакам Бог для Генриха был весьма реален. Тем не менее, его верования могут показаться странными и чужыми даже самому ортодоксальному католику двадцатого века. Он горячо поклонялся эксцентричному сверх всякой меры Святому Джону из Брайдлингтона, который был канонизирован только в той местности. (Он был известным чудотворцем из Йоркшира, скончавшимся еще в 1379 году.) У него была репутация святого, который мог излечивать физические уродства, а также изгонять злых духов. Еще рассказывали, что он мог ходить по воде. Однако в духовной жизни Генриха имелись кое-какие зловещие подводные камни, названные покойным Э. Ф. Джекобом «его темной жилой суеверия».⁷⁾Конечно, [85] ничего странного не было в поведении короля, когда он даже великим мира сего не разрешал отрывать себя от слушания мессы или совершал паломничества к святым гробницам и беседовал с отшельниками. Но наряду с этим, в нем была сильна вера в демонов и колдовство.

Темная сторона верований Генриха, возможно, хорошо проявлялась в его выборе исповедников. Предпочтение он отдавал тем, кто сочетал в себе выдающийся ум и фанатичную ортодоксальность. Еще Джон Гонт стал родоначальником традиции, когда в качестве исповедников и посланников привлекали братьев кармелитов, а не доминиканцев. Эту роль для дома Ланкастеров они исполняли на протяжении целого столетия. Своим первым духовным наставником после помазания Генрих назначил образованного жителя провинции из «белых братьев», Стивена Патрингтона, который был одним из первых противников Виклефа в Оксфорде. Однако после того, как в 1415 году он был назначен епископом Сен-Дэвида, встречаться с ним стало не так-то просто.

Место Патрингтона как духовника Генриха занял другой кармелит из провинции, Томас Неттер, который во многих отношениях казался словно сошедшим со страниц готического романа. Неттер (которого иногда по месту его рождения в Сафрон-Уолдене именовали Уолденом) был одержим ненавистью к лоллардам. В собственном ордене его называли «молот еретиков» и «самый быстрый огонь, что когда-либо охватывал тело ереси». Совместно с братом Патрингтоном он написал «Fasciculi zizaniorum Magistri Joannis Wycliff». В те дни эта работа считалась одним из наиболее важных трудов по опровержению ереси лоллардов. Позже он подготовил [86] еще одну солидную компиляцию, которая защищала католическую веру от грядущей протестантской ереси. Почти сразу после помазания короля на царствование, на богослужении в Полз Кросс, священник обвинил его в том, что тот не слишком ревностно преследовал лоллардов. Возможно, он почувствовал при этом, что его упрек вызвал чувство, противоположное негодованию. Вскоре Генрих объявил, что, являясь наследником «патриарха Моисея, убившего египтянина за то, что тот мог сдать Иерусалим», он поднимает знамя своей церкви, поскольку было известно, что некоторые священники извращают слово Божье, сея разлад распространением семени лоллардизма. Очень быстро оценил он брата Неттера.⁸⁾

Благочестие Генриха нашло материальное воплощение в двух монастырях, основанных им в первый же год правления. Оба предназначались для орденов, популярных в то время. Картезианцам он пожаловал Чартерхаус в Шине близ Лондона за их святость, которая повсеместно почиталась. Любили их также за силу молитв, направленных на спасение человека от греха. Они гораздо в большей степени были активны и связаны с внешним миром, чем современные картезианцы, обладая глубоким и повсеместным влиянием на паству. В своих монастырях они оказывали приют тем, кто желал отойти от мирской жизни и давали духовные советы серьезным мирянам. В тот же год он начал строительство монастыря Бригитты в Сайоне близ Твикенхема (позже переехавший в Брентфорд), который предназначался для ордена женщин и мужчин, основанного менее четверти века до этого Св. Бригиттой, королевой Швеции. Также король намеревался возвести в Шине монастырь для цистерцианцев, монашеского [87] ордена, придерживавшегося строгих правил Св. Бенедикта, но потом был вынужден отказаться от затеи, поскольку этот орден имел слишком обширные связи с французами.⁹⁾

Для лоллардов, если преданию, записанному Фоксом, можно верить, его благочестие было чрезмерно фанатичным. Они с горечью называли Генриха «принцем священников». Лолларды или «Люди Библии» твердо заявляли, что религию нельзя учить по Писанию. (По этой причине в Англии, единственной из всех стран Западной Европы в 1408 имелись запретные переводы Библии.) Они считали, что среди священников папа был антихристом, а епископы, каноники, монахи и братья нарушали десять заповедей. Братья, в частности, согласно Виклефу (основателю лоллардов), были детьми Каина, вероотступниками и идолопоклонниками, не брезговали убийствами, грабежами и развратом. Кармелиты, к которым относились Патрингтон и Неттер, по их мнению, очень походили на четвертого из апокалиптических зверей Даниила с железными зубами, когтями и десятью рогами. Все организованные группы внутри церкви были явлением, противоречащим учению Христа. Основное же назначение священника состоит в том, чтобы доносить до людей слово Божие. Учение лоллардов было сведено в «Двенадцати выводах», которые были прибиты к дверям собора Св. Павла в 1395 году. В них отвергалось «священство», тайное исповедование, молитвы к святым, паломничества, отпущение грехов, безбрачие (что, по их мнению, вело к неестественной похотливости и детоубийству), а также богатство церкви. Кроме того, «Выводы» нападали на торговлю ювелирными изделиями и доспехами, что было непростительной роскошью и грехом. В этих выводах [88] содержались ростки не только религиозного, но и социального бунта, который мог ввергнуть Англию в такие же кровавые долгие войны, которые сотрясали Чехию.^b) Одной из причин крушения этой секты была невозможность привлечь на свою сторону приверженцев из правящего класса, за исключением небольшой горстки рыцарей и мелких землевладельцев, большая часть которых были скорее антиклерикалами, чем религиозными реформаторами.¹⁰⁾ Хотя встречались исключения.

Лидером этих «проклятых трусов, наследников тьмы» был сэр Джон Олдкасл из Херефордшира, который хорошо зарекомендовал себя во время валлийских походов. В «Деяниях» говорится, что «его выдвижению в рыцари в немалой степени способствовали учиненные им в Уэльсе убийства и грабежи». Он был другом короля, которого тот ценил, несмотря на его участие во французском походе, предпринятом герцогом Кларенским. В течение 1410 года он возглавлял в Парламенте группу своих сподвижников, рыцарей-антиклерикалов, выходцев из центральных графств Англии, большая часть которых вместе с ним прошла испытание войной против Глендоуэра. Один современный историк сравнил их с «железнобокими» Кромвеля. Тем не менее, неукротимый Джон Олдкасл мог бы сделать себе карьеру, он обладал недюжинным умом и состоял в переписке [89] с богемским еретиком Гусом. Но неожиданно в марте 1413 года, почти сразу после восшествия Генриха V на престол, архиепископ Арундель информировал короля о том, что в лавке светильников в Патерностер Роу Лондона, которая принадлежала сэру Джону Олдкаслу, обнаружили книгу еретического содержания. Король и не подозревал, насколько серьезен был его друг в своей ереси. Тот только что прислал двадцать шесть борцов в Виндзор для развлечения Генриха. Король предпринял попытку уговорить столь нужного ему слугу отказаться от своих взглядов. От ответа Олдкасл уклонился и на приказ предстать перед Арунделем не отреагировал. Королю ничего не оставалось делать, как арестовать его и закованного в кандалы отправить в Тауэр. В суде сэр Джон настаивал на том, что во время посвящения Дух являлся простым хлебом и отрицал необходимость в тайной исповеди. А в конце трибунала он прокричал, что папа, прелаты и братья «утянут вас за собой в ад». Он был отлучен от церкви и отправлен в Тауэр. Вскоре в октябре 1413 года, при помощи своих друзей лоллардов, он совершил побег. Скрываясь в Лондоне, Олдкасл начал готовить восстание лоллардов. Плакаты, прибитые к церковным дверям, утверждали, что за новые взгляды были готовы бороться «100000 человек». Не было такого английского графства, где бы его люди не призывали народ к восстанию, как это делали ремесленники и поденщики в 1381 году, призывая к Крестьянской революции. Программа лоллардов из-за жалкого состояния экономики и религиозных чувств нашла немало сторонников. Предполагалось, что сэр Джон будет регентом, в то время, как король, знать и священники будут отстранены от власти, аббатства распущены, а их добро [90] поделено. Многие лолларды, мечтая о новом Иерусалиме, принимали идеи таборитов Богемии. Олдкасл и его друзья, сэр Роджер Эктон, сэр Томас Тальбот, сэр Томас Чейн, были не просто антиклерикалами, желавшими очистить Церковь.¹¹⁾

Свой государственный переворот сэр Джон планировал провести по модели, разработанной сторонниками Ричарда II в 1400 году. Лоллардов он предполагал провести тайно под видом участников рождественской пантомимы в Элтемский дворец, где Генрих намеревался встретить Рождество. Там в двенадцатую ночь (6 января) 1414 года сэр Джон задумал схватить короля и его братьев. Некоторые источники утверждают, что он собирался убрать их. На втором этапе восстания предполагалось ввести в Лондон лоллардскую армию; в среду 10 января народ со всей Англии должен был собраться на Фикетском поле, сразу за Темпл-Бар (ворота, стоявшие в течение нескольких веков на западной границе лондонского Сити) в Сен-Гайлских полях. Некий Томас Бертон держал короля в курсе происходящего, позже он был награжден как «шпион короля» 100 шиллингами. В 10 часов вечера 6 января мэр со своими вооруженными солдатами совершил налет на мастерскую плотника у знака топора возле Епископских ворот. Там они нашли плотника и еще семерых лоллардов, которые были одеты как ряженные, среди них находился и один из сквайров Олдкасла. Группа уже собиралась отправляться в Элтем. Несмотря на провал первой стадии заговора, сэр Джон не стал отменять на Фликетском поле сборище. Как говорится в хрониках, «вероломное воронье должно было слететься к нему, как было условленно, со всех концов Англии».¹²⁾ Король с войском уже ждал их. Незадолго перед рассветом, в серых сумерках, они стали [91] собираться и были арестованы. Из хвастливо обещанных «100000 человек» на поле прибыло только 300, 80 из которых были схвачены. Остальные, включая и Олдкасла, скрылись в тумане. Через три дня, 13 января, семь пленников, оказавшихся лоллардами, подверглись смерти «через сожжение»; в цепях их подвесили на перекладине и развели под ними огонь. На протяжении последующих двух недель было повешено еще двадцать пять; с этой целью в Сен-Гайлских полях были возведены четыре новых пары виселиц, получивших в народе название «лоллардских виселиц». В конце января Генрих испытал некоторое облегчение, а оставшиеся узники после выплаты больших штрафов были освобождены. Среди казненных был сэр Роджер Эктон, главный помощник Олдкасла, «который на протяжении целого месяца болтался на перекладине», сообщает нам Адам из Уска. Однако главный организатор этого жалкого, потерпевшего неудачу заговора, был пойман только в 1417 году. В конце 1416 года автор «Деяний» говорит, что сэр Джон «прятался, и поныне прячется, по норам и углам, скрываясь от людского взгляда, подобно второму Каину, вечный скиталец и беглец на лике земли».¹³⁾

Поиск по сайту: