Пятнадцать лет диктатуры Зогу 2 страница

Муссолини отчетливо представлял себе неблагоприятные последствия для итало-югославских отношений подписания та­кого пакта и сознательно шел на обострение, понимая, что дело может кончиться разрывом или даже войной. Складывающаяся на Балканах ситуация представлялась многим настолько тре­вожной, что это побудило Чемберлена в личном послании Мус­солини дать "дружеские советы", чтобы тот снял наслоения, возникшие в связи с албанским вопросом. В ответ он получил резкую отповедь. «Относительно Албании я непреклонен, — писал Муссолини, отвергая самую мысль о дискуссии вокруг Тиранского пакта. — Албания является вопросом жизни для Италии. Допустила бы Англия дискуссии насчет Гибралтара, Мальты, Суэца? Нет. Для Италии Албания имеет аналогичную ценность, что в конце концов торжественно признано великими державами. Я не допускаю дискуссий об итальянских правах на Албанию, как не допустил бы, положим, разговоров о правах Италии на Пьемонт. Вот в чем суть вопроса: "То be or not to be"».

Итало-албанский договор 1926 г. знаменовал собой принци­пиальный отказ Италии от союзников в проведении валкан-ской политики. Он если и не обеспечивал полный протекторат над Албанией, то во всяком случае гарантировал достижение этой цели в ближайшем будущем. В стране расширялось италь­янское военное присутствие. Если руководство жандармерией продолжало по традиции оставаться в руках британских офи­церов, то в сухопутных войсках должности инструкторов зани­мали итальянцы. Военным атташе в итальянском дипломатиче­ском представительстве стал полковник, а затем генерал Аль-берто Париани, с именем которого связана вся последующая история итальянской экспансии в Албании вплоть до оккупа­ции в 1939 г. Свыше 50 итальянских топографов из военно-гео­графического института проводили картографические работы в Центральной Албании. Все это по идее предпринималось Ита­лией ради укрепления и обеспечения обороны своей балкан­ской союзницы, а итальянская периодическая печать усердно поставляла материалы об угрозе Албании с севера.

В марте 1927 г. возник кризис в итало-югославских отноше­ниях в связи с действиями на албанской границе вооруженных отрядов косовских албанцев, якобы собиравшихся начать на­ступление на Тирану в целях свержения Зогу. 19 марта в Па­риж, Лондон, Берлин были направлены соответствующие но­ты, а в Северную Италию начали подтягиваться войска, гото­вые выполнить, условия Тиранского пакта. В ответ Югославия потребовала разбирательства в Лиге наций. Едва усилиями британской дипломатии конфликт удалось потушить, как воз­ник новый — так называемое "дело Джурашковича", перево­дчика югославского консульства в Албании.

По всей вероятности, югославские спецслужбы поддержи­вали антизогистскую оппозицию и, подобно итальянцам, имели свою кандидатуру на высший пост в албанском государстве. И те и другие периодически производили своеобразный смотр резервов. В мае 1927 г. глава Косовского комитета Хасан Приш-тина зондировал почву в Италии, где встречался с Д'Аннунцио. Сохранивший склонность к рискованным авантюрам поэт, ко­торому в то время было за 60 лет, обещал максимум содействия в свержении Зогу. Но тогда Муссолини не проявлял заинтере­сованности в замене последнего. Специальный албанский от­дел МИД порекомендовал Приштине ограничиться публикаци­ями, компрометирующими авторитарный королевский режим Югославии. В самой Югославии рассматривалась кандидатура преемника Зогу - Цено-беги Крюэзиу, уроженца Косова, же­натого на одной из сестер Зогу и сыгравшего большую, если не решающую, роль в реставрации власти своего шурина.

Среди недостатков Цено-беги был один, перевешивающий все достоинства, — он являлся югославским агентом. Перепи­ска с ним и его албанскими сторонниками велась через юго­славское консульство, а переводы на сербский язык делал нату­рализовавшийся в Албании черногорец В. Джурашкович. Пе­реводчик не укладывался в рабочее время, брал материалы на дом, что и позволило албанской полиции их изъять, не нарушая иммунитета иностранного консульства, а Джурашковича аре­стовать по обвинению в шпионаже против албанского государ­ства в конце мая 1927 г. Разгоревшийся скандал привел к раз­рыву дипломатических отношений между Албанией и Югосла­вией. И хотя в начале августа они были восстановлены благода­ря усилиям великих держав, Зогу уже не мог использовать Бел­град в качестве противовеса. "Дело Джурашковича" имело пос­ледствия для судьбы Цено-беги. Его постарались изолировать от югославских и албанских сторонников, отправив послом в Прагу, где он погиб от руки наемного убийцы 14 октября 1927 г. Молва возлагала вину за его смерть на Зогу, избавившегося та­ким образом от опасного соперника.

Осенью 1927 г. итальянская дипломатия открыла новый тур переговоров с Зогу, стремясь расширить завоеванные год назад позиции. По итальянской инициативе был возбужден вопрос о своего рода легализации секретного итало-албанского военно­го соглашения 1925 г., которое должно было принять форму оборонительного союза. Кроме того, стремясь укрепить лич­ную власть Зогу, Муссолини предложил ему через нового по­сланника, но не нового для Албании человека Уго Солу поду­мать о возможности преобразования албанской республики в монархию, а следовательно, о браке и порядке наследования. Зогу и сам к тому времени созрел для такого шага и поэтому от­ветил принципиальным согласием, выразив в то же время опа­сения в связи с неизбежными финансовыми и психологически­ми (так он их определил сам) осложнениями. В частности, он предугадал, что выдвижение его кандидатуры может натолк­нуться на противодействие феодальной знати. Но главную тру­дность Зогу видел в подведении под эту идею материальной ба­зы. Сола обещал ему всемерную поддержку и, предвидя, что со­держание короля может вылиться в круглую сумму, написал Муссолини ободряющее письмо, прибегнув к ссылке на прак­тику крупнейшей и мудрейшей колониальной державы мира: "Англичане считают вассально зависимым не того властителя, который платит дань британской короне, а того, который коро­ной субсидируется".

В Риме приняли решение выплачивать Ахмету Зогу по ци­вильному листу 2— 3 млн лир ежегодно. Однако создание коро­левства оказалось делом длительным, на которое понадобился год. Прежде всего для основания династии требовался наслед­ник, но Зогу все еще оставался холостяком. Он разорвал по­молвку с дочерью Шевкета Верляци, одного из богатейших феодалов Албании, нажив в его лице заклятого врага. Албанки, даже и очень знатные по местным понятиям, его не устраива­ли. Поэтому параллельно с подготовкой договора начались по­иски невесты. В Италии найти не удалось. Зогу склонялся к кандидатуре королевской дочери. Но принцесса Джованна предпочла выйти замуж за болгарского царя Бориса. В семье маркиза Д'Аулетта, род которого восходил чуть ли не к самому Скандербегу, не имелось девицы брачного возраста. Потерпев неудачу еще с двумя-тремя матримониальными проектами, итальянцы отступили, занявшись чистой политикой. В воспо­минаниях Сола свидетельствовал, что провозгласить монар­хию можно было уже тогда, но в Риме не хотели, чтобы это вы­глядело как предоставление Зогу трона в обмен на военный до­говор.

Согласование статей договора происходило по стихийно ус­тановившейся в албано-итальянских контактах схеме: итальян­ская сторона разрабатывала проект, албанская сторона выдви­гала чаще всего неприемлемые условия, Сола "утрясал", совер­шая челночные поездки через море. Буквально накануне под­писания договора Зогу организовал утечку сведений в Англию, стремясь смягчить слишком отдающую вассальным духом пре­амбулу. Чемберлен весьма оперативно среагировал и попытал­ся если не воспрепятствовать подписанию договора, то по крайней мере отложить, но смог лишь добиться перенесения официальной церемонии с утра 22 ноября на вечер. Так поя­вился на свет "Договор об оборонительном союзе", заключен­ный сроком на 20 лет и получивший название 2-го Тиранского пакта.

Новый договор предусматривал совместные действия обо­их государств в случае "неспровоцированной войны" против одного из них, предоставление в распоряжение союзника всех военных, финансовых и другого рода ресурсов. Более конкрет­ная расшифровка некоторых статей договора содержалась в письме посланника Солы, которое считалось интегральной ча­стью основного документа и также подлежало ратификации. В нем оговаривались принципы руководства военными опера­циями и использования союзной территории. Инициатива сов­местных действий против третьей державы отдавалась цели­ком в руки Италии, которая по своему усмотрению выбирала момент развязывания конфликта.

В официальных комментариях итальянских дипломатиче­ских представителей за рубежом необходимость подписания нового договора обосновывалась желанием оградить албан­скую независимость, которая подвергалась угрозе и во время мартовского кризиса, и при возникновении "дела Джурашко-вича". Сугубо оборонительный характер пакта подчеркивал по­сол в Москве Черрути во время беседы с Г.В. Чичериным. "Ко­гда я спросил Черрути, — записал Чичерин, — против кого это направлено, принимая во внимание, что Югославия не собира­ется нападать на Албанию, Черрути объяснил, что имеется в ви­ду поддержание самого албанского правительства". Резко нега­тивной была реакция на новый пакт в Великобритании. Чем-берлен считал его политической ошибкой, равно как и предше­ствовавший ему франко-югославский договор. Во Франции предвидели такой поворот в политике Италии, готовой идти на конфронтацию с Францией. Поэтому французский министр иностранных дел Аристид Бриан прореагировал на известие одной энергичной фразой: "Плевать я хотел на это дело".

Тиранские пакты явились важным этапом в осуществлении средиземноморской программы фашистской Италии. Албания, фактически лишенная политической самостоятельности, пре­вращалась в итальянский плацдарм на Балканах, в ее аграрно-сырьевой придаток.

Провозглашение монархии

Озабоченность Зогу укреплением своей личной власти отодви­нула на второй план внутренние проблемы. Однако они давали о себе знать спонтанными проявлениями антиправительствен­ных настроений, выступлениями сельской и городской бедно­ты против произвола властей и активизацией политических противников режима за рубежом. После подписания серии экономических и политических албано-итальянских соглаше­ний волна стихийного народного возмущения направлялась также и против итальянской политики в Албании. Причем про­тесты имели как чисто экономическую, так и политическую ос­нову.

Одно из первых открытых антифашистских выступлений имело место в Шкодре, где местное отделение "Банкальбы" от­мечало 28 октября 1927 г. очередную годовщину муссолиниев-ского "похода на Рим" поднятием итальянского флага. Учени­ки местной гимназии организовали демонстрацию, требуя за­прещения фашистской символики. Манифестантов разогнали силой, зачинщиков исключили из учебного заведения за уча­стие в политической акции, но власти все же предписали банку впредь вывешивать в праздничные дни только албанские флаги.

Зимой 1927/28 г. голод поразил северные и центральные, главным образом горные, районы страны, где последствия гра­бительской фискальной политики ощущались особенно остро. Крестьянские делегации буквально осаждали органы местной власти, требуя принятия мер. Зогу был вынужден создать в ян­варе 1928 г. правительственную комиссию, которая организо­вала сбор средств для помощи нуждающимся. К весне того же года волна недовольства докатилась до южных областей, захва­тив города. Взрывоопасная ситуация складывалась на предпри­ятиях добывающей промышленности и на строительных пло­щадках, принадлежавших иностранным владельцам. Зарплата иностранных рабочих и специалистов намного превосходила получаемую албанцами. Начались акты протеста и забастовки, увенчавшиеся частичным успехом, — некоторым повышением ставок квалифицированным албанским рабочим.

Серьезная угроза режиму исходила из-за рубежа в резуль­тате деятельности его политических противников, сохраняв­ших связи внутри страны. Создание при помощи Балканской коммунистической федерации в Вене 25 марта 1925 г. уже упо­минавшейся организации КОНАРЕ, объединившей в своих ря­дах идейных и личных противников Зогу, явилось событием большой важности. Организация смогла создать платформу, приемлемую для всех оппозиционеров, основные положения ее сводились к четырем главным пунктам: 1) спасение Албании от А. Зогу и от его сторонников-феодалов, прислужников ино­странных империалистических государств; 2) установление ис­тинно республиканского строя; 3) проведение аграрной рефор­мы в интересах трудящихся масс; 4) восстановление этниче­ских границ Албании. Возглавил КОНАРЕ епископ Фан Ноли. Организация имела свой печатный орган — выходившую в Женеве раз в две недели газету "Лирия комбтаре" ("Нацио­нальная свобода"). Ее директором стал молодой врач Омер Ни-шани, а редактором — Халим Джело³*. Газета вела бескомпро­миссную борьбу против режима Зогу и пользовалась огромной популярностью в среде албанской эмиграции. В апреле 1927 г. в КОНАРЕ произошел раскол — из организации выделились политики из числа личных врагов Зогу, а не того режима, кото­рый он олицетворял. Они образовали организацию "Башкими

^;|* Омер Нишани, не входя ни в одну из албанских политических партий, при­держивался либерально-демократических взглядов, что не помешало ему стать министром иностранных дел первого коммунистического правитель­ства Албании, а затем председателем Народного собрания. Халим Джело, выпускник университета во Флоренции, придерживался социалистической ориентации. Умер в 1937 г. в Москве, где находился на лечении.

комбтар" (Национальный союз"), многие представители кото­рой после оккупации Албании в 1939 г. стали тесно сотрудни­чать с итальянскими фашистами. Революционно и просоциали-стически настроенные члены КОНАРЕ объединились в "Коми­тет национального спасения", активно сотрудничавший с Ко­совским комитетом в том, что касалось национальных и соци­альных целей движения. В 1931 г. его штаб-квартира перемес­тилась в Париж, где он просуществовал до 1936 г.

Хотя деятельность зарубежных организаций не представ­ляла непосредственной опасности для Зогу, он старался обезо­пасить себя от возможных покушений на свою власть со сторо­ны как радикальных революционеров, так и претендентов из числа не слишком верных ему сторонников. Физическое устра­нение не решало вопроса. В целом его позиции в стране пред­ставлялись довольно шаткими, как о том свидетельствовал пол­ковник Париани. Он сообщал о своих наблюдениях в Рим: ре­жим опирается на немногочисленную военную касту, и отно­шение к нему народа двойственное — одни равнодушны, дру­гие ненавидят. "В подобных обстоятельствах, — соглашался с ним посланник Сола, - ни одно правительство не может долго продержаться. Нет сомнения, что и Зогу долго не удержится, если не будет иметь нашей политической и главным образом экономической поддержки". Выход обеим заинтересованным сторонам виделся в политическом решении, и летом 1928 г. Зогу вернулся к заманчивому предложению итальянцев об уч­реждении монархии, не дожидаясь истечения 7-летнего срока президентства.

Обосновывая в интервью корреспонденту "Дейли экс­пресс" преимущества монархической формы правления по сравнению с любой другой, Зогу выдвигал в качестве аргумен­та ее большую устойчивость: дескать, президент зависит от об­стоятельств, ибо всегда должен учитывать волю тех, кто его из­брал. К тому же существует опасность быть свергнутым какой-либо оппозиционной партией. "Первым же положительным ре­зультатом восстановления монархии, — размышлял Зогу, — станет освобождение моей страны от межпартийной борьбы... Король будет выше партий".

В Италии поддержали намерения Зогу, ибо укреплением его позиций в стране обеспечивалась защита также и итальян­ских интересов. Начались переговоры, которые в очередной раз превратились в откровенный торг. Зогу попросил выделить ему обещанные 10 млн лир на предвыборные затраты (предпо­лагались выборы в Учредительное собрание) и "на трансфор­мацию режима". Муссолини согласился при условии, что Зогу ни в коем случае не превысит эту сумму и, кроме того, присту­пит к выработке условий военной конвенции.

Итальянцы исходили из того, что Зогу должен ясно осозна­вать прямую зависимость своего нахождения у власти от благо­расположения "великой союзницы", а поэтому не очень с ним церемонились, предъявляя очередные требования. При согла­совании текста тронной речи, проект которой готовился италь­янцами, предполагалось внести в нее ритуальную албанскую клятву верности (бесу) Италии лично от монарха и от всего ал­банского народа. Впоследствии от этого отказались, равно как и от предложения албанской стороны упомянуть в официаль­ном документе о поддержке Италией претензий Албании на со­седние территории с преобладающим албанским населением. Муссолини счел лишними все формальные заверения. "Весь мир знает и в скором времени убедится лишний раз в том, — подводил Муссолини итог очередному раунду албано-итальян­ских переговоров в начале августа 1928 г., — что албанский трон является итальянским творением независимо от того, зая­вит или нет об этом господин Ахмет Зогу".

Тем временем ускоренными темпами шла подготовка к из­менению государственного строя. 5 июня 1928 г. правительство издало указ о созыве Учредительного собрания. В течение двух месяцев все предварительные мероприятия, включая выборы, были проведены, и 1 сентября министр иностранных дел Ильяз Вриони направил уведомления всем иностранным дипломати­ческим представителям в Албании, а Соле — довольно подроб­ное письмо для передачи Муссолини, о провозглашении нацио­нальным собранием Зогу I "королем албанцев" (Ахмет I звуча­ло бы слишком по-восточному, не по-европейски). Как бы обосновывая титул, Зогу сказал, что никогда не примирится с расчленением Албании в 1913 г. Это вызвало резкие протесты соседних государств, особенно Югославии, где албанцы соста­вляли третий по численности этнос — после сербов и хорватов. В некоторых официальных дипломатических документах и в прессе обращалось внимание на то, что в самом титуле (не ко­роль Албании, а король албанцев) содержался недвусмыслен­ный намек на возможный пересмотр границ. Но в конце кон­цов албанская монархия была признана. Дольше всего (до 1931 г.) упорствовал Мустафа Кемаль Ататюрк, заявлявший, что ликвидация республики является предательством интере­сов албанского народа и свергнувшая "своего" султана Турция никогда не одобрит даже "чужую" монархию.

Коронация Зогу состоялась в небольшом городе Круя, из которого в середине XV в. начал свою борьбу против турецко­го нашествия великий воин Албании — Георгий Кастриоти Скандербег. Первый и последний король Албании вскоре от­благодарил Муссолини за содействие. Он сделал ему поистине бесценный подарок, преподнеся мраморную голову Аполлона, найденную итальянской археологической миссией при раскоп­ках в Бутринте, одним из центров древней греко-римской куль­туры на территории современной Албании, и приписываемую предположительно школе Праксителя (около 390 — около 330 гг. до н.э.). Только в 1982 г. итальянское правительство воз­вратило ее Албании, и скульптурный портрет Аполлона занял достойное место в экспозиции Национальной художественной галереи в Тиране.

Одновременно с провозглашением монархии произошло подписание итало-албанских военных конвенций, дополнив­ших 2-й Тиранский пакт. Текст конвенций включал 16 статей, которые содержали подробную регламентацию действий сто­рон в случае войны. Предусматривалось учреждение должно­сти военного советника при генштабе албанской армии и воен­ных инструкторов, ему непосредственно подчиненных. Эти по­сты должны были замещаться исключительно итальянскими подданными. Все материально-техническое обеспечение ал­банской армии предполагалось осуществить за счет специаль­ных ассигнований итальянского правительства. Конвенциями оговаривалась даже численность армии — 60 тыс. солдат через пять лет после подписания соглашения.

В специальном приложении, уточнявшем права и обязанно­сти итальянских советников и военных инструкторов, содер­жался пункт, по которому в случае войны главный военный со­ветник автоматически принимал на себя функции начальника генштаба албанских вооруженных сил. Им стал произведен­ный к тому времени в генералы Альберто Париани. Возник уникальный в международной практике прецедент, когда воен­ный атташе иностранного государства числился на службе в стране пребывания, сохраняя одновременно пост в официаль­ном дипломатическом представительстве.

1 декабря 1928 г. албанский парламент принял новую кон­ституцию, в соответствии с которой Албания объявлялась "де­мократической, парламентарной и наследственной монархи­ей". Провозглашение монархии не изменило главных направ­лений внешней и внутренней политики, определившихся с мо­мента переворота в декабре 1924 г. Несамостоятельность в ре­шении вопросов международного характера и крайняя реакци­онность в подходе к внутренним проблемам характеризовали годы правления Зогу.

Албания являлась единственной страной на Балканах, где после получения независимости не была осуществлена буржу­азная аграрная реформа. Система налогообложения, сохранив­шаяся в основных чертах со времен турецкого господства, при­митивные методы обработки земли, кабала ростовщиков и по­мещиков, малоземелье продолжали господствовать в албанской деревне. Разорявшиеся крестьяне в поисках заработка уходили в города, эмигрировали. На юге страны набирал силу процесс исхода мужского населения. В ноябре 1929 г. мини­стерство иностранных дел сообщило правительству, что эта тенденция принимает особо опасный характер для националь­ной экономики и что неотлагательно требуется закон.ограни-чивающий эмиграцию.

Выход из создавшегося положения виделся в одном — в проведении аграрной реформы. Но помещики, крупные тор­говцы и ростовщики, составлявшие опору правительства, не были в ней заинтересованы. Сохранение по сути дела феодаль­ных отношений в деревне отвечало интересам также и итальян­ских предпринимателей, ибо они получали дешевую рабочую силу для принадлежавших им рудников и шахт. И тем не менее правительство пришло к выводу о необходимости предпринять кое-какие меры по улучшению положения в сельском хозяйст­ве или хотя бы сделать вид, что оно стремится к этому.

Конституции 1925 и 1928 гг. формально положили конец ту­рецкому земельному закону 1856 г., что выразилось в основном в сведении всех видов земельной собственности к трем катего­риям (государственная, юридических и физических лиц). Кро­ме того, правительство приняло некоторые постановления, ка­савшиеся конкретных вопросов сельского хозяйства: о наказа­ниях за потраву скотом полей и садов (1925), о создании пока­зательных ферм на государственных землях (1926), о выделе­нии министерства сельского хозяйства и лесов из министерст­ва экономики (1927) и т.п. На базе нового Гражданского кодек­са 1929 г. предполагалось установить точные размеры земле­владений и определить собственников спорных наделов. Неко­торые изменения претерпела фискальная система в сторону упорядочения налогов.

В октябре 1928 г. правительство создало комиссию по под­готовке аграрной реформы и одновременно обратилось к Ита­лии с просьбой прислать экономического советника, который независимо от этой комиссии разработал бы свой вариант за­конопроекта. Такой специалист — профессор Дж. Лоренцони — прибыл в июне 1929 г. и к концу года представил свои сообра­жения. Разработанные им рекомендации основывались на не­обходимости преобразований, которые способствовали бы раз­витию албанского сельского хозяйства по капиталистическому пути. Непосредственной задачей Лоренцони считал перерас­пределение земельной собственности, что должно было "соз­дать такие объективные и субъективные условия, которые об­легчили бы преобразование албанского сельского хозяйства в интенсивное и прибыльное как для населения, так и для госу­дарства".

После обсуждения проекта в различных комиссиях и в пар­ламенте закон о реформе был утвержден и обнародован 13 ап­реля 1930 г. Он предполагал изъятие у помещиков земельных излишков (свыше 100 га) и продажу земли безземельным и ма­лоземельным крестьянам (до 5 га на семью). Закон, содержав­ший почти 100 статей, предусматривал большое количество ис­ключений из общих правил конфискации. Не подлежали отчу­ждению виноградники, оливковые рощи, сады, пастбища, леса. Реформу предстояло проводить в течение 15 лет, причем по каждому землевладению требовалось специальное решение короля.

Естественно, что в таком виде закон об аграрной реформе превратился в новое орудие, которое Зогу использовал для борьбы со своими личными противниками. В итоге помещичье землевладение как таковое не затрагивалось реформой. Более того, фавориты короля, приобретавшие по дешевой цене госу­дарственные земли, обогащались и становились обладателями обширных угодий. На продаже малодоходных земель выигры­вали собственники, "уступавшие" их казне за крупные суммы. Почти единственным относительно положительным результа­том стало расселение албанских беженцев (1888 семей) из юго­славской области Косово на бросовых заболоченных землях, принадлежавших ранее государству.

Прогрессивная албанская эмиграция по достоинству оце­нила этот обман крестьянских масс. Издававшаяся в Женеве албанская газета "Лирия комбтаре" ("Национальная свобода") противопоставила громоздкому закону 1930 г. четыре основ­ных требования, осуществление которых, по ее мнению, дейст­вительно принесло бы пользу крестьянам: безвозмездное отчу­ждение всех помещичьих, кулацких и церковных владений; бесплатное наделение землей безземельных и малоземельных крестьян; аннулирование задолженности крестьян по налогам; уничтожение десятины. "Эта программа может быть выполне­на полностью только тогда, — писала газета, — когда рабочие и крестьяне Балкан под руководством коммунистических пар­тий поднимутся против местных режимов, являющихся став­ленниками иностранных капиталистов и местных богачей, свергнут силой эти кровавые режимы и сами возьмут власть в свои руки".

Аграрная реформа осталась на бумаге. В годы мирового экономического кризиса именно албанское крестьянство пер­вым испытало на себе его губительное воздействие. Значитель­но упали цены на экспортировавшиеся Албанией продукты животноводства и земледелия, а поразивший страну неурожай создал необходимость ввоза дополнительного количества зер­на. Покупательная способность резко снизилась, так как основная масса населения не могла приобретать даже самое необхо­димое.

Резко сократились внешнеторговые операции. За годы кри­зиса, который длился в Албании с 1929 по 1934 г., импорт сни­зился с 38,6 млн албанских франков до 12,3 млн, а экспорт — с 14,7 млн албанских франков до 4,3 млн. Сильное сокращение экспорта связывалось со значительным падением спроса на традиционные статьи экспорта. Почти полностью был прекра­щен вывоз сыра и кож, составлявший основную статью дохо­дов населения южных районов. В Гирокастре проходили массо­вые демонстрации голодных людей, которые требовали хлеба. Совет старейшин Скрапари информировал правительство о случаях смерти в результате хронического недоедания: "Сжальтесь и примите срочные меры для спасения народа, ко­торый дошел до крайности".

Разорившиеся крестьяне и городские ремесленники тщетно искали заработка на стройках и промышленных предприятиях, число которых уменьшалось. Хозяева увольняли рабочих, даже не выплатив заработанных ими денег. Существенное сокраще­ние ассигнований на строительные работы и на развитие про­мышленности, реэмиграция албанских рабочих, не находивших применения своим силам в охваченных мировым экономиче­ским кризисом странах Европы и Америки, — все это увеличи­вало и без того огромную армию безработных. В той отчаянной экономической ситуации, в которой очутилась страна, вдруг на­чинали циркулировать самые фантастические слухи о займах из Франции и Англии или о каком-то американском миллиарде­ре, готовом спасти Албанию от поразившего ее кризиса.

Однако правительство ничего или почти ничего не пред­принимало для облегчения положения народа. "Внутриполити­ческая обстановка в Южной Албании представляется в общем неизменной. Население, измученное голодом, видит причину своих страданий в отсутствии понимающего его нужды прави­тельства, которое хотело бы и могло заботиться об интересах страны, — писал в апреле 1931 г. итальянский консул во Влёре С. Мелони своему коллеге в Дурресе. — Коррупция министров и чиновников, которые обогащаются за государственный счет и спекулируют, возбудила такое глубокое негодование, что все уверены в том, что причина обнищания страны может быть уничтожена только путем смены режима". В стране действи­тельно росло недовольство. Полицейские осведомители сооб­щали в министерство внутренних дел, что на стенах домов в Шкодре появились надписи с призывом свергнуть короля и правительство. Во Влёре был раскрыт заговор.

Власти пытались справиться с возникшими внутренними трудностями, широко применяя репрессивные меры. Министр внутренних дел Муса Юка, один из самых кровавых руководи­телей этого министерства за все время существования зогист-ского режима, добился существенного увеличения ассигнова­ний на нужды "поддержания порядка". Но если полицейскими мерами можно было на время притушить растущее возмуще­ние, то достижение экономической стабилизации представля­лось весьма проблематичным. Слабость албанской экономики, ее зависимость от внешнего рынка и от иностранного капитала являлись основными факторами, затягивавшими преодоление кризиса. Когда в ведущих капиталистических странах Европы Великая депрессия пошла на убыль, в Албании кризис продол­жал свирепствовать с прежней силой, достигнув наивысшей точки в 1934 г.

Поиск по сайту: