Постмодернистская поэзия эмиграции. И. Бродский

Явление Бродского резко изменило всю поэтическую ситуацию. Он изменил лирический строй, сделав его холоднее, жестче на поверхности выражения: как бы изгнал из поэзии открытый лиризм. Традиционно русская поэзия отличалась эмоциональной открытостью, готовностью бесконечно проговаривать чувства. Это то, что Б. на время «закрыл», сделал немодным. Причина тому – опыт вхождения в западную культуру, ситуация изгнанничества, сделавшая отчуждение его жизненной позицией и поэтической т. з. на мир. Немаловажно и то, что Бродский всю жизнь восхищался философией стоицизма. (Стоицизм призывал к господству человека над страстями. В переносном смысле стоицизм – это твердость и мужество в жизненных испытаниях. Так мыслил и Бродский: какие бы с тобой не случались невзгоды, не думай, что это худшее, что случалось с человеком.)

Остраненность взгляда характерна для ранних стихов Бродского, еще написанных в России. (Поэт говорил в интервью о том, что именно умение отстраняться помогло ему пережить страшные моменты тюрьмы, психбольницы.) И позднее, в эмиграции, он отказывался драматизировать свой жизненный опыт.

Поэтический мир Бродского образован 4 главными эмоциями: отчаяние, любовь, здравый смысл, ирония.

Предмет его веры – слово (как предмет веры агностика, озирающегося в опустевшем пантеоне).

Первые произведения опубликовал в самиздатовском журнале «Синтаксис» (ред. А. Гинзбург). В 1965 г. сочинения Б. появляются за рубежом: в США издаются «Стихотворения и поэмы». В 1970 г. – стих. «Остановка в пустыне». На родине Бродский запрещен к публикации, его стихи становятся известны только благодаря «самиздату».

Знаменитый суд над Бродским состоялся в 1964 году (В 1963 г. произошли известные встречи Хрущева с интеллигенцией, на которых интеллигенции было четко указано ее место. В этой ситуации ленинградские власти решили "очистить город".), после чего он был на год сослан на Север, в деревню Норенская, где он впервые сформировал основные представления о своей «философии языка».

В эмиграции поэт активно интегрируется в культурную жизнь США: осваивает язык, начинает писать на английском эссе, автобиографическую прозу, литературно-критические статьи, рецензии, предисловия к изданиям русских и американских авторов. Сочиняет на английском и стихи, но большая часть их все же пишется на русском. В эти годы выходят его книги: 1977 г. – «В Англии: Стихотворения», «Конец прекрасной эпохи: Стихотворения 1964-1971», «Часть речи», 1982 г. – «Римские элегии», 1983 г. – «Новые стансы к Августе: Стихи к Б.М. 1962-1982». 1987 г. – Нобелевская премия по литературе.

Для Бродского существуют три категории, которыми определяется мир и человек, это – время, пространство и язык. Разделить или развести их в стихах Бродского практически невозможно: “здесь” перетекает в “сейчас”, время оборачивается словами, заполняющими пространство белого листа бумаги и оказывающимися языком, который и есть победа времени над пространством.

Бродский говорит о языке как о возможности «преодоления» времени. В связи с этим можно вспомнить, как поэт отзывался о словах Уистона Хью Одена, которые впоследствии легли в основу его лингвоцентрического мировоззрения: «Я просто отказывался верить, что ещё в 1939 году английский поэт сказал: "Время… боготворит язык, а мир остался прежним". Позже Бродский размышлял об этом: «Если время боготворит язык, это означает, что язык больше или старше, чем время, которое, в свою очередь, старше и больше пространства. Если время – которое синонимично, нет, даже вбирает в себя божество – боготворит язык, откуда тогда происходит язык? И не является ли тогда язык хранилищем времени? И не является ли песня, или стихотворение, и даже сама речь с ее цезурами, паузами, спондеями и т.д. игрой, в которую язык играет, чтобы реорганизовать время?»

Пожалуй, единственно “правильным” синонимом к слову “пространство” в мире Бродского является “расползающаяся пустота”: главное качество пространства — агрессивная аморфность. И, может быть, отсюда все разнообразие географических наименований, будь то Каппадокия, или Помпея, или Итака, или Стамбул, или Новая Англия, или Голландия – они оказываются лишь демонстрацией равнодушия к пространству: “не все ли равно куда?” (Неслучайно Бродский не воспринимал Америку как принципиально новое пространство: «Я увидел новую землю, но не новое небо» — из письма в «Нью-Йорк Таймс», которое назыв. «Писатель – одинокий путешественник...»). Впрочем, отбор топонимов – это и напоминание о власти времени над пространством: если Каппадокия для современного человека – просто напоминание о чем-то далеком (равно далеком и в расстояниях, и в веках), то Помпея или Итака неизбежно будут ассоциироваться с “последним днем” и двадцатью годами вечного путешествия Одиссея. Потому стилистический ландшафт Помпеи или Стамбула более интересен Бродскому, чем собственно географический. Так язык подчиняет себе пространство и время.

Движение времени и истории — не более чем виртуальное. А совмещение атрибутов разных эпох – вовсе не анахронизм: «...коротают часы, листая страницы журнала мод / в предбаннике Золотого Века».

Время Бродского не нуждается в отсчете – в его стихах не найти часов, а единственным хронометром здесь оказывается вечный календарь. Время существует не в циклическом возвращении минутных и часовых стрелок – они, наматывая круги, “состоят на службе” у пространства, а пространство – в языке. Язык – единственное, что, по Бродскому, удостоверяет подлинность человеческого существования.

Язык также дает поэту возможность «посмертного существования». Наиболее показательны в этом плане стихотворения, посвященные творцам слова («Большая элегия Джону Донну», «Литовский ноктюрн Томасу Венцлова», «Декабрь во Флоренции», «На столетие Анны Ахматовой»). Все они варьируют одну тему – поэт, посредством которого существовал и развивался язык, тем самым в какой-то мере преодолел смерть, поднялся над небытием, создал свой собственный «памятник», потому что его языком теперь говорит «толпа». «Бог сохраняет все. Особенно – слова…» (из стих. «На столетие Анны Ахматовой»).

Язык – истинная причина поэзии, и поэт – лишь орудие языка. Диктат языка (то, что, как говорил Бродский, в просторечии именуется Музой) – единственная форма проявления чужой воли, которую признает над собой поэт. То есть рифма увлекает поэта дальше и дальше, заводя его туда, куда он и не думал попасть. (Поэт пишет «край» - но появляется рифма «рай», и существование поэта в стихе продолжается)

Движение карандаша, выписывающего букву по тетрадной странице, – вот образ “персонального” времени поэта, отмеренного ему судьбой.

Убеждением в приоритете языка, в его верховенстве над историей Бродскому близок Л.Лосев (1937). Поэтические сборники: 1974-1985 гг. – «Чудесный десант»; 1985-1987 гг. – «Тайный советник»; 1987-1996 гг. – «Новые сведения о Карле и Кларе»; 1996-1998 гг. – «Послесловие». Его поэзии свойствена комическая трансформация цитируемых источников; эмоциональная многоплановость: соединение мрачности с веселостью; психологический дилетантизм. Лосев склонен к интеллектуальной игре, отстранённости, он пытается скрыть волнение под покровом иронии. Постоянная тема — Россия, брошенная на произвол насилия, террора и лжи; поводом для многих стихов служат конкретные жизненные ситуации. Стихи Лосева полны аллюзий из русской литературы всех веков, открытых или скрытых цитат. Эмигрировал из в США в феврале 1976 года.

Одной из центральных фигур современной русской поэзии является А.Цветков (в 1975 г.эмигрировал в США). Поэзия Ц. одновременно философична, иронична и лирична; одновременно традиционна и авангардна. В своих стихах он часто дает конкретные ситуации, постигаемые в их духовных измерениях. Постепенно в его произведениях усиливается абстрактность, свойственная метафизической поэзии, исчезают знаки препинания, заглавные буквы, выявляется форма чрезвычайно богатого метафорами стиха, философски многозначительного. В отн-нии к миру Ц. сохраняет ироническую дистанцию. Иногда он добавляет к серьезности легкомыслие игры. Но поэт всегда остается верным своему высказыванию 1977 года: "Я выступаю за единство нравственного поиска в творчестве и жизни художника".

Бахыт Кенжеев (1950) – казахский поэт, пишущий на русском языке. Эмигриговал в Канаду в 1982 г. Четкая архитектоника стихов К. придает им строгую ясность, энергия и трагическое напряжение монологов, готовых, кажется, вот-вот сорваться в рыдание, скреплены мужественным одиночеством. К. - романтический поэт, в его поэзии прослеживаются темы ушедшей любви, вневременной дружбы, юности (затянувшегося на всю жизнь прощания с ней), неприятия сегодняшнего дня, восприятия прошлого как единственной реальности. Лирич. миру К. также присуща вера в нерасторжимую, драгоценную связь ч-ка и природы. Отношение к городу двойственно: покров цивилизации призрачнен. Боль за живое, не находящее себе места в мире, который выстраивает для себя «высоколобый технократ с экологическою жилкой» (стих. «Вечер в октябре»), подводит поэта к отождествлению себя с «братьями меньшими». Собственное тв-во не представляется К. козырем в той игре, где на карту поставлена беззащитная жизнь: «Декабрь. У мусорного бака / стоит бездомная собака. / Глаза слезятся, хвост дрожит». Основополаг. тема у К. – тема судьбы, неодолимого рока – таинственного и всемогущего существа, кот. поэт боится, но и любит. Система образов у К. строится на отталкивании от приземлённого к символическому. В стихах сочет. лаконичности, высокой внутренней концентрации и непринуждённости тона.

Поиск по сайту: