АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция

X. ИЗ «КРИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ»

Читайте также:
  1. Учение об историческом источнике в труде Л-Д «Методология истории». Значение истор. источников

В заключение бросим еще взгляд на «Критическую историю политической экономии», на «это предприятие» г-на Дюринга, которое, по его словам, «совершенно не имеет предшест­венников». Быть может, здесь-то мы встретим, наконец, неоднократно обещанную предель­ную и строжайшую научность.

Г-н Дюринг поднимает много шуму по поводу своего открытия, что

«учение о хозяйстве» представляет собой «в высокой степени современное явление» (стр. 12).

Действительно, Маркс в «Капитале» говорит: «Политическая экономия... как самостоя­тельная наука возникает лишь в мануфактурный период»148, а в сочинении «К критике поли­тической экономии» (стр. 29): «Классическая политическая экономия... начинается в Англии с Петти, а во Франции с Буагильбера и завершается в Англии Рикардо, а во Франции Сис-

149 т-^ тт "

монди»149. Г-н Дюринг следует этому предначертанному ему пути, с той лишь разницей, что у г-на Дюринга высшая политическая экономия начинается лишь с тех жалких недоносков, которые буржуазная наука произвела на свет, когда уже закончился ее классический период. Зато он с полнейшим правом может торжествовать в конце своего «Введения», заявляя сле­дующее:

«Но если это предприятие уже по своему внешнему своеобразию и по новизне значительной части своего содержания совершенно не имеет предшественников, то в еще гораздо большей степени оно принадлежит мне как собственность по своим внутренним критическим точкам зрения и по своей общей позиции» (стр. 9).

В сущности он мог бы в отношении обеих сторон — внешней и внутренней — анонсиро­вать свое «предприятие» (промышленное выражение выбрано здесь недурно) как: «Единст­венный и его собственность»150


___________________ «АНТИ-ДЮРИНГ». ОТДЕЛ II: ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ_______________ 238

Так как политическая экономия в том виде, в каком она исторически возникла, представ­ляет собой на деле не что иное, как научное понимание экономики периода капиталистиче­ского производства, то относящиеся сюда положения и теоремы могут встречаться, напри­мер, у писателей древнегреческого общества лишь постольку, поскольку известные явления, как товарное производство, торговля, деньги, капитал, приносящий проценты, и т. д., общи обеим общественным системам. Поскольку греки делают иногда случайные экскурсы в эту область, они обнаруживают такую же гениальность и оригинальность, как и во всех других областях. Исторически их воззрения образуют поэтому теоретические исходные пункты со­временной науки. Теперь послушаем всемирно-исторического г-на Дюринга.

«Таким образом, что касается научной теории хозяйства в древности, мы, собственно говоря» (!), «не имели бы сообщить ровно ничего положительного, а совершенно чуждое науке средневековье дает еще гораздо меньше поводов к этому» (к тому, чтобы ничего не сообщать!). «Но так как манера, тщеславно выставляющая напоказ видимость учености... исказила чистый характер современной науки, то для принятия к сведению должны быть приведены, по крайней мере, некоторые примеры».

И г-н Дюринг дает затем примеры такой критики, которая действительно свободна даже от «видимости учености». Положение Аристотеля, что

«каждое благо имеет двоякое употребление: первое присуще вещи как таковой, второе — нет; так, сандалия может служить для обувания ноги и для обмена; то и другое суть способы употребления сандалии, ибо даже тот, кто обменивает сандалию на что-либо, в чем он нуждается, например на деньги или пищу, пользуется сан­далией как сандалией; но это не есть естественный способ ее употребления, ибо она существует не для обме-

на»151,

— это положение, по мнению г-на Дюринга, «высказано в весьма тривиальной и школьной форме». Но мало того — тот, кто находит в нем «различение между потребительной и мено­вой стоимостью», попадает вдобавок в «комическое положение», забывая, что «в самое но­вейшее время» и «в рамках самой передовой системы», — разумеется, системы самого г-на Дюринга, — с потребительной и меновой стоимостью покончено раз навсегда.

«В сочинении Платона о государстве... тоже стремились отыскать современную главу о народнохозяйствен­ном разделении труда».

Это замечание должно, вероятно, относиться к тому месту в «Капитале», гл. XII, § 5 (стр. 369 третьего издания), где — как раз наоборот — доказано, что взгляд классической древно­сти на разделение труда составлял «прямую противополож-


_____________________________ ГЛ. X: ИЗ «КРИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ»________________________ 239

ность» современному152. — Презрительную мину — и ничего больше — вызывает у г-на Дюринга гениальное для своего времени изображение разделения труда Платоном153, как естественной основы города (который у греков был тождественен с государством), — и только потому, что Платон не упоминает (зато ведь это сделал грек Ксенофонт154, г-н Дюринг!) о

«границе, которую данные размеры рынка полагают для дальнейшего разветвления профессий и техниче­ского разделения специальных операций. Только благодаря представлению об этой границе идея разделения труда, едва ли заслуживающая при ином понимании названия научной, становится значительной экономиче­ской истиной».

Столь презираемый г-ном Дюрингом «профессор» Рошер и в самом деле провел эту «гра­ницу», при которой, по мнению г-на Дюринга, идея разделения труда впервые становится «научной», и потому прямо назвал Адама Смита родоначальником закона разделения тру­да155. В обществе, где товарное производство составляет господствующий способ производ­ства, «рынок» всегда был — если уж воспользоваться дюринговской манерой речи — «гра­ницей», весьма известной среди «деловых людей». Но требуется нечто большее, чем «знание и инстинкт рутины», для понимания того, что не рынок создал капиталистическое разделе­ние труда, а, наоборот, разложение прежних общественных связей и возникающее отсюда разделение труда создали рынок (см. «Капитал», т. I, гл. XXIV, § 5: Создание внутреннего рынка для промышленного капитала156).

«Роль денег была во все времена первым и главным стимулом для хозяйственных» (!) «мыслей. Но что знал об этой роли некий Аристотель? Его знания, совершенно очевидно, не выходили, за пределы представления, что обмен посредством денег последовал за первоначальным натуральным обменом».

Но если «некий» Аристотель позволяет себе открыть две различные формы обращения денег — одну, в которой они функционируют как всего лишь средство обращения, и другую, в которой они функционируют как денежный капитал157, — то, по словам г-на Дюринга,

он выражает этим «лишь известную нравственную антипатию».

А когда «некий» Аристотель доходит в своей самонадеянности до того, что берется ана­лизировать «роль» денег как меры стоимости и действительно правильно ставит эту про­блему, имеющую столь решающее значение для учения о деньгах158, то «некий» Дюринг предпочитает уж совершенно умолчать о такой непозволительной дерзости, — разумеется, по вполне основательным тайным соображениям.


___________________ «АНТИ-ДЮРИНГ». ОТДЕЛ II: ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ_______________ 240

Конечный итог: греческая древность в том отражении, которое она получила в зеркале дюринговского «принятия к сведению», действительно обладает «лишь самыми заурядными идеями» (стр. 25), если только подобные «нелепости» (стр. 29) имеют вообще что-либо об­щее с идеями, заурядными или незаурядными.

Главу, которую г-н Дюринг написал о меркантилизме, гораздо лучше прочесть в «ориги­нале», т. е. у Ф. Листа («Национальная система», гл. 29: «Промышленная система, получив­шая на языке школы ошибочное название меркантилистской системы»). Как тщательно г-н Дюринг умеет и здесь избегать всякой «видимости учености», показывает, между про­чим, следующее.

Лист (гл. 28: «Итальянские экономисты») говорит:

«Италия шла впереди всех новейших наций как на практике, так и в области теории политической эконо­мии»,

и упоминает далее

как «первое, написанное в Италии, сочинение, специально трактующее вопросы политической экономии, — книгу неаполитанца Антонио Серры о средствах, могущих доставить королевствам избыток золота и серебра (1613 г.)»159.

Г-н Дюринг доверчиво принимает это указание и потому может рассматривать «Краткий трактат» Серры160

«как своего рода надпись над входом в новейшую предысторию экономической науки».

Этой «беллетристической фразой» в сущности и ограничивается его рассмотрение «Крат­кого трактата». К несчастью, дело происходило в действительности иначе: уже в 1609 г., т. е. за четыре года до «Краткого трактата», появилось сочинение Томаса Мана «Рассуждение о торговле» и т. д. Это сочинение уже в первом своем издании имело то специфическое зна­чение, что было направлено против первоначальной монетарной системы, которую тогда еще защищали в Англии в качестве государственной практики; оно представляло, следова­тельно, сознательное самоотмежевание меркантилистской системы от системы, явившейся ее родоначальницей. Уже в первоначальном своем виде сочинение Мана выдержало не­сколько изданий и оказало прямое влияние на законодательство. Совершенно переработан­ное автором и вышедшее в свет в 1664 г., уже после его смерти, под заглавием «Богатство Англии» и т. д., сочинение это оставалось еще в течение ста лет евангелием меркантилизма. Таким образом, если меркантилизм имеет какое-нибудь


_____________________________ ГЛ. X: ИЗ «КРИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ»________________________ 241

составляющее эпоху сочинение «как своего рода надпись над входом», то таким сочинением следует признать книгу Мана, но именно потому-то она совершенно не существует для дю-ринговской «истории, тщательно соблюдающей ранги».

Об основателе современной политической экономии, Петти, г-н Дюринг сообщает нам, что

он отличался «довольно легковесным способом мышления», далее — «отсутствием понимания внутренних и более тонких различений понятий»... «изворотливостью, которая много знает, но легко перескакивает с пред­мета на предмет, не имея корней в какой-либо более глубокой мысли»... он «рассуждает о народном хозяйстве еще очень грубо» и «приходит к наивностям, контраст которых... может иной раз и позабавить более серьезного мыслителя».

Какое это милостивое снисхождение, когда «некоего Петти» вообще удостаивает внима­нием «более серьезный мыслитель» — г-н Дюринг! Но в чем выразилось это внимание?

Положения Петти, касающиеся

«труда и даже рабочего времени как меры стоимости, — о чем у него встречаются неясные следы», — у г-на Дюринга нигде, кроме этой фразы, не упоминаются. Неясные следы! В своем «Тракта­те о налогах и сборах» (первое издание вышло в 1662 г.)162 Петти дает вполне ясный и пра­вильный анализ величины стоимости товаров. Наглядно пояснив ее сначала на примере рав­ной стоимости благородных металлов и зерна, потребовавших одинакового количества тру­да, Петти говорит первое и вместе с тем последнее «теоретическое» слово о стоимости бла­городных металлов. Но, кроме того, Петти высказывает в определенной и всеобщей форме мысль о том, что стоимости товаров измеряются равным трудом (equal labour). Он применя­ет свое открытие к решению разных проблем, иногда весьма запутанных, и местами — по разным случаям и в разных сочинениях, даже там, где он не повторяет этого основного по­ложения, — он делает из него важные выводы. Но уже в своем первом сочинении он гово­рит:

«Я утверждаю, что это» (т. е. оценка посредством равного труда) «является основой для уравнивания и взве­шивания стоимостей; однако я должен сознаться, что в надстройках, возвышающихся на этой основе, и в практических ее применениях имеет место большое разнообразие и большая сложность».

Следовательно, Петти одинаково сознает и важность своего открытия, и трудность при­менения его в конкретных случаях. Поэтому для некоторых частных случаев он пытается ис­пробовать также и иной путь.

Подчеркнуто Марксом. Ред.


___________________ «АНТИ-ДЮРИНГ». ОТДЕЛ II: ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ_______________ 242

Нужно, — говорит Петти, — найти естественное отношение равенства (a natural Par) между землей и трудом так, чтобы стоимость можно было, по желанию, выражать «как в земле, так и в труде или, еще лучше, в них обоих».

Само заблуждение Петти гениально.

По поводу теории стоимости Петти г-н Дюринг делает следующее, отличающееся боль­шой остротой мысли, замечание:

«Если бы он сам отличался большей остротой мысли, то было бы совершенно невозможным, чтобы у него в других местах оказались следы противоположной концепции, о которых упоминалось уже раньше»;

это значит — о которых «раньше» у г-на Дюринга ничего не упоминалось, кроме заявления, что «следы»... «неясны». Для г-на Дюринга весьма характерна эта манера — «раньше» на­мекнуть на что-нибудь какой-либо бессодержательной фразой для того, чтобы «после» вну­шать читателю, что он уже «раньше» получил сведения о сути дела, от которой вышеозна­ченный автор в действительности увиливает, — как раньше, так и после.

Но вот у Адама Смита мы находим не только «следы противоположных концепций» от­носительно понятия стоимости и не только два, но целых три, а говоря совсем точно — даже четыре резко противоположных взгляда на стоимость, которые мирно располагаются у него рядом или переплетаются друг с другом. Однако то, что является естественным для осново­положника политической экономии, который по необходимости подвигается ощупью, экспе­риментирует, борется с только еще формирующимся хаосом идей, — может показаться странным у писателя, подводящего итоги более чем полуторастолетней работе, результаты которой успели уже отчасти перейти из книг в общее сознание. А теперь перейдем от вели­кого к малому: как мы видели выше, г-н Дюринг сам также преподносит на наше благоус­мотрение пять различных видов стоимости и вместе с ними такое же количество противопо­ложных концепций. Конечно, «если бы он сам отличался большей остротой мысли», то он не потратил бы столько труда, чтобы от совершенно ясного взгляда Петти на стоимость отбро­сить своих читателей назад к полнейшей путанице.

До конца отделанной, как бы вылитой из одного куска работой Петти является его сочи­нение «Кое-что о деньгах». Оно было опубликовано в 1682 г., десять лет спустя после его «Анатомии Ирландии» (которая появилась «впервые» в 1672 г., а не в 1691 г., как это утвер­ждает г-н Дюринг, списывая с «самых ходячих компилятивных учебников»)163. Последние следы меркантилистских воззрений, встречающихся в других сочинениях


_____________________________ ГЛ. X: ИЗ «КРИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ»________________________ 243

Петти, здесь совершенно исчезли. Эта небольшая работа — настоящий шедевр по содержа­нию и по форме; но именно поэтому даже заглавие ее ни разу не упоминается у г-на Дюринга. Да это и в порядке вещей, что по отношению к гениальнейшему и оригиналь­нейшему исследователю-экономисту напыщенная и менторски-претенциозная посредствен­ность может только высказывать свое ворчливое неудовольствие, может только испытывать досаду по поводу того, что искры теоретической мысли не вылетают здесь стройными сомк­нутыми рядами как готовые «аксиомы», а возникают разрозненно по мере углубления в «сы­рой» практический материал, например в налоговую систему.

Так же, как к собственно экономическим работам Петти, г-н Дюринг относится и к осно­ванной Петти «политической арифметике», vulgo* — статистике. Одно лишь презрительное пожимание плечами по поводу странности применяемых Петти методов! Если мы вспомним те причудливые методы, которые еще сто лет спустя применял в этой области науки даже Лавуазье164, если мы вспомним, как далека еще нынешняя статистика от той цели, которую поставил перед ней в крупных чертах Петти, то два столетия post festum** подобное самодо­вольное умничанье выступает во всей своей неприглядной глупости.

Самые значительные идеи Петти, едва-едва упоминаемые в «предприятии» г-на Дюринга, являются, по его утверждению, только отдельными догадками, случайными мыслями и заме­чаниями, которым только в наше время, при помощи выхваченных из контекста цитат, при­дают некое им самим по себе вовсе не присущее значение; они, следовательно, не играют никакой роли в действительной истории политической экономии, а играют роль только в современных книгах, стоящих ниже уровня проникающей до корня вещей критики г-на Дюринга, ниже его «историографии в высоком стиле». По-видимому, г-н Дюринг, зате­вая свое «предприятие», рассчитывал на слепо верующий круг читателей, который ни в ка­ком случае не осмелится потребовать от него доказательств его утверждений. Мы вскоре вернемся еще к этому вопросу (когда будем говорить о Локке и Норсе), но сперва мы долж­ны мимоходом коснуться Буагильбера и Ло.

Что касается первого, то мы отметим единственное принадлежащее г-ну Дюрингу откры­тие: он открыл незамеченную раньше связь между Буагильбером и Ло. А именно, Буагильбер утверждает, что благородные металлы — в нормальных денежных

— попросту говоря. Ред.

** — спустя (буквально: после праздника, т. е. после того, как событие произошло, задним числом). Ред.


___________________ «АНТИ-ДЮРИНГ». ОТДЕЛ II: ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ_______________ 244

функциях, которые они выполняют в товарном обращении, — могли бы быть заменены кре­дитными деньгами (un morceau de papier)165. Ло, напротив, воображает, что любое «увеличе­ние количества» этих «клочков бумаги» увеличивает богатство нации. Отсюда для г-на Дюринга вытекает заключение, что

«ход мысли Буагильбера уже таил в себе новый поворот в развитии меркантилизма»,

другими словами — уже таил в себе Ло. Это с лучезарной ясностью доказывается следую­щим образом:

«Достаточно было только приписать «простым клочкам бумаги» ту же роль, которую, согласно прежним представлениям, должны были играть благородные металлы, и на этом пути тотчас же совершилась метамор­фоза меркантилизма».

Подобным способом можно тотчас же произвести метаморфозу дяди в тетку. Правда, г-н Дюринг успокаивающе добавляет:

«Конечно, у Буагильбера не было такого намерения».

Но каким же образом, черт побери, он мог иметь намерение заменить свое собственное рационалистическое воззрение на денежную роль благородных металлов суеверным воззре­нием меркантилистов — по той только причине, что, по его мнению, благородные металлы могут быть заменены в этой роли бумагой?

Однако, — продолжает г-н Дюринг со своей комической серьезностью, — «однако можно все-таки при­знать, что местами нашему автору удается сделать действительно меткое замечание» (стр. 83).

Относительно Ло г-ну Дюрингу удается сделать только следующее «действительно мет­кое замечание»:

«Понятно, что и Ло не мог никогда полностью искоренить указанную основу» (т. е. «благородные металлы в качестве базиса»), «но он довел выпуск билетов до крайности, т. е. до крушения всей системы» (стр. 94).

На самом деле, однако, бумажные мотыльки, эти простые денежные знаки, должны были порхать в публике не для того, чтобы «искоренить» тот базис, которым являются благород­ные металлы, а для того, чтобы переманить эти металлы из карманов публики в опустевшие государственные кассы166.

Возвращаясь назад к Петти и к той незначительной роли, которую г-н Дюринг отводит ему в истории политической экономии, послушаем сначала, что сообщается нам о ближай­ших преемниках Петти — о Локке и Норсе. В одном и том же, 1691, году, вышли в свет «Со­ображения о снижении процента и повы-

— клочком бумаги. Ред.


_____________________________ ГЛ. X: ИЗ «КРИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ»________________________ 245

шении стоимости денег государством» Локка и «Рассуждения о торговле» Норса.

«То, что он» (Локк) «писал о проценте и монете, не выходит за пределы таких размышлений, которые при господстве меркантилизма были обычны в связи с событиями государственной жизни» (стр. 64).

Теперь для читателя этого «сообщения» должно стать ясно как день, почему сочинение Локка «Снижение процента» приобрело во второй половине XVIII века такое значительное влияние на политическую экономию во Франции и Италии, притом в различных направле­ниях.

«По вопросу о свободе процентной ставки многие деловые люди думали подобным же образом» (как и Локк), «да и в ходе событий люди приобрели склонность считать ограничения процента недействительной ме­рой. В такое время, когда некий Дадли Норс мог написать свои «Рассуждения о торговле» в духе теории сво­бодной торговли, должно было как бы носиться уже в воздухе много такого, в силу чего теоретическая оппози­ция против ограничений процента не казалась уже чем-то неслыханным» (стр. 64).

Итак, Локку достаточно было повторить то, что думал тот или иной из современных ему «деловых людей», или же подхватить многое такое, что в то время «как бы носилось в воз­духе», чтобы теоретизировать о свободе процента и не сказать при этом ничего «неслыхан­ного»! На самом деле, однако, Петти уже в 1662 г. противопоставлял в своем «Трактате о на­логах и сборах» процент как ренту с денег, которую мы именуем ростовщической лихвой (rent of money which we call usury), земельной ренте и ренте с недвижимостей (rent of land and houses) и разъяснял землевладельцам, которые хотели законодательными мерами держать на низком уровне ренту, — конечно денежную, а не земельную, — насколько тщетно и бес­плодно издавать положительные гражданские законы, противоречащие закону природы (the vanity and fruitlessness of making civil positive law against the law of nature)167. В своем «Кое-что о деньгах» (1682) он объявляет поэтому законодательное регулирование высоты процен­та столь же нелепой мерой, как регулирование вывоза благородных металлов или же регули­рование вексельного курса. В том же сочинении он высказывает имеющий раз навсегда ре­шающее значение взгляд относительно raising of money* (попытки придать, например, пол-шиллингу наименование шиллинга тем способом, что из унции серебра чеканится двойное количество шиллингов).

В этом последнем пункте Локк и Норс почти только копируют его. Что касается процента, то Локк берет своей исходной

— повышения стоимости денег государством. Ред.


___________________ «АНТИ-ДЮРИНГ». ОТДЕЛ II: ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ_______________ 246

точкой параллель, которую проводил Петти между процентом с денег и земельной рентой, тогда как Норс идет дальше и противопоставляет процент как ренту с капитала (rent of stock) земельной ренте, а капиталистов [stocklords] — земельным собственникам [landlords]168. Но в то время как Локк принимает требуемую Петти свободу процента лишь с ограничениями, Норс принимает ее абсолютно.

Г-н Дюринг превосходит самого себя, когда он, сам еще заядлый меркантилист в «более тонком» смысле, разделывается с «Рассуждениями о торговле» Дадли Норса при помощи замечания, что они написаны «в духе теории свободы торговли». Это все равно, как если бы кто-нибудь сказал о Гарвее, что он писал «в духе» теории кровообращения. Работа Норса, не говоря уже о прочих ее заслугах, представляет собой классическое, написанное с непреклон­ной последовательностью изложение учения о свободе торговли как внешней, так и внут­ренней, а в 1691 г. это было, бесспорно, «чем-то неслыханным»!

Кроме того, г-н Дюринг сообщает, что

Норс был «торговцем», к тому же дрянным человеком, и что его сочинению «не удалось снискать одобре­ние».

Не хватало только, чтобы в эпоху окончательной победы в Англии системы покровитель­ственных пошлин подобная работа встретила «одобрение» у задававшего тогда тон сброда! Это не помешало, однако, работе Норса оказать тотчас же теоретическое влияние, которое можно проследить в целом ряде экономических работ, появившихся в Англии непосредст­венно после нее, отчасти еще в XVII веке.

Пример Локка и Норса дает нам доказательство того, что первые смелые попытки, сде­ланные Петти почти во всех областях политической экономии, были в отдельности воспри­няты его английскими преемниками и подверглись дальнейшей разработке. Следы этого процесса в течение периода с 1691 до 1752 г. бросаются в глаза даже самому поверхностно­му наблюдателю уже потому, что все сколько-нибудь значительные экономические работы этого времени исходят, положительно или отрицательно, из взглядов Петти. Вот почему этот период, изобилующий оригинальными умами, является наиболее важным для исследования постепенного генезиса политической экономии. Вменяя Марксу в непростительную вину, что «Капитал» придает такое значение Петти и писателям указанного периода, — «историо­графия в высоком стиле» просто вычеркивает их из истории. От Локка, Норса, Буагильбера и Ло эта «историография» прямо перескакивает к физиократам, а затем у входа


_____________________________ ГЛ. X: ИЗ «КРИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ»________________________ 247

в подлинный храм политической экономии появляется... Давид Юм. С позволения г-на Дюринга, мы восстановим хронологический порядок и поставим поэтому Юма перед физиократами.

Экономические «Очерки» Юма появились в 1752 году169. В связанных друг с другом очерках: «О деньгах», «О торговом балансе», «О торговле» Юм следует шаг за шагом, часто даже в причудах, за книгой Джейкоба Вандерлинта: «Деньги соответствуют всем вещам», Лондон, 1734. Как бы ни был неизвестен г-ну Дюрингу этот Вандерлинт, всё же с ним счи­таются еще и в английских экономических сочинениях конца XVIII века, т. е. в послесмитов-ский период.

Подобно Вандерлинту, Юм рассматривает деньги как всего лишь знак стоимости; Юм почти дословно (и это обстоятельство важно отметить, так как теорию знаков стоимости Юм мог бы позаимствовать из многих других сочинений) списывает у Вандерлинта объяснение, почему торговый баланс не может быть постоянно против какой-нибудь страны или посто­янно в ее пользу; подобно Вандерлинту, он развивает учение о равновесии балансов, уста­навливающемся естественным путем, сообразно различному экономическому положению отдельных стран; подобно Вандерлинту, он проповедует свободу торговли, только менее смело и последовательно; вместе с Вандерлинтом, только более поверхностно, он выдвигает роль потребностей как стимулов производства; он следует за Вандерлинтом, приписывая банковским деньгам и всем официальным ценным бумагам не соответствующее действи­тельности влияние на товарные цены; вместе с Вандерлинтом он отвергает кредитные день­ги; подобно Вандерлинту, он ставит товарные цены в зависимость от цены труда, следова­тельно — от заработной платы; он списывает у Вандерлинта даже ту выдумку, что собира­ние сокровищ удерживает товарные цены на низком уровне, и т. д. и т. д.

Г-н Дюринг уже давно с таинственностью оракула бормотал что-то насчет непонимания кое-кем денежной теории Юма и при этом особенно угрожающе кивал в сторону Маркса, провинившегося вдобавок в том, что он, с нарушением полицейских правил, указал в «Капи­тале» на тайные связи Юма с Вандерлинтом и Дж. Масси170, о котором еще будет речь ниже.

С означенным непониманием дело обстоит следующим образом. Что касается действи­тельной денежной теории Юма, согласно которой деньги являются только знаками стоимо­сти и потому цены товаров, при прочих равных условиях, повышаются пропорционально увеличению обращающейся денежной массы и падают пропорционально уменьшению ее, — то о ней г-н Дюринг, при всем своем желании, способен только


___________________ «АНТИ-ДЮРИНГ». ОТДЕЛ II: ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ_______________ 248

повторять, — хотя и со свойственной ему лучезарной манерой изложения, — своих ошибав­шихся предшественников. Но Юм, выдвинув указанную теорию, делает себе самому сле­дующее возражение (которое сделал уже Монтескьё171, исходя из тех же предпосылок):

Все-таки «не подлежит сомнению», что со времени открытия американских приисков золота и серебра «промышленность выросла у всех народов Европы, за исключением владельцев этих приисков», и что этот рост «был обусловлен, наряду с другими причинами, увеличением количества золота и серебра».

Юм объясняет это явление тем, что

«хотя необходимым следствием увеличения количества золота и серебра является высокая цена товаров, однако она не следует непосредственно за этим увеличением, а требуется некоторое время, пока деньги в своем обращении не обойдут всего государства и не проявят своего действия во всех слоях народа». В этот промежу­точный период они действуют благотворно на промышленность и торговлю.

В конце этого рассуждения Юм говорит нам также о том, почему это так происходит, хотя он дает гораздо более одностороннее объяснение, чем некоторые из его предшественников и современников:

«Нетрудно проследить движение денег через все общество, и тогда мы найдем, что они должны подстеги­вать усердие каждого, прежде чем они повысят цену труда»т.

Другими словами: Юм описывает здесь действие революции в стоимости благородных металлов, а именно — их обесценения, или, что то же, революции в той мере стоимости, которой являются благородные металлы. Он правильно замечает, что при совершающемся лишь постепенно выравнивании товарных цен это обесценение благородных металлов «по­вышает цену труда», vulgo заработную плату, только в последнюю очередь; следовательно, оно увеличивает за счет рабочих прибыль купцов и промышленников (а это, по его мнению, вполне в порядке вещей) и, таким образом, «подстегивает усердие». Однако собственно на­учного вопроса, — влияет ли на товарные цены увеличенный подвоз благородных металлов при неизменной стоимости их, и каким именно образом, — этого вопроса Юм себе не ставит и смешивает всякое «увеличение количества благородных металлов» с их обесценением. Стало быть, Юм рассуждает именно так, как это изображает Маркс («К критике», стр. 141)173. Мы еще вернемся мимоходом к этому пункту, но сначала обратимся к очерку Юма «О проценте».

Подчеркнуто Марксом. Ред.


_____________________________ ГЛ. X: ИЗ «КРИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ»________________________ 249

Направленную прямо против Локка аргументацию Юма, что процент регулируется не массой наличных денег, а нормой прибыли, и прочие его рассуждения о причинах, опреде­ляющих высокую или низкую ставку процента, — все это, в гораздо более точной, но менее остроумной форме, можно найти в одной работе, появившейся в 1750 г., т. е. за два года до юмовского очерка: «Опыт о причинах, определяющих естественную норму процента; где рассматриваются взгляды сэра У. Петти и г-на Локка по этому вопросу». Автор ее — Дж. Масси, разносторонний писатель, которого много читали, как это видно из английской лите­ратуры того времени. Трактовка процентной ставки у Адама Смита стоит ближе к Масси, чем к Юму. Оба, и Масси и Юм, ничего не знают и ничего не говорят о природе самой «при­были», играющей у них обоих определяющую роль.

«Вообще», — поучает г-н Дюринг, — «к оценке Юма подходили большей частью с совершенно предвзятым мнением, приписывая ему идеи, которых он совершенно не разделял».

И сам г-н Дюринг дает нам не один яркий пример подобного «подхода». Так, например, очерк Юма о проценте начинается следующими словами:

«Ничто не считается более надежным показателем процветания какого-нибудь народа, чем низкая ставка процента, и это правильно; хотя я полагаю, что причина этого явления несколько иная, чем обыкновенно при­нято думать»174.

Итак, в первой же фразе Юм приводит взгляд, что низкая ставка процента есть самый на­дежный показатель процветания данного народа, рассматривая этот взгляд как общее место, ставшее в его время уже тривиальным. И в самом деле, со времени Чайлда у этой «идеи» бы­ло в распоряжении целых сто лет, чтобы стать ходячей. У г-на Дюринга, напротив, мы чита­ем:

«Из взглядов Юма на ставку процента следует главным образом подчеркнуть ту идею, что ставка процента является истинным барометром состояний» (каких?) «и что низкая ставка его является почти безошибочным признаком процветания данного народа» (стр. 130).

Кто здесь обнаруживает «предвзятость» и кто попал впросак? Не кто иной, как г-н Дюринг.

Между прочим, наш критический историограф выражает наивное удивление по поводу того, что Юм, высказав некоторую удачную идею, «даже не называет себя ее автором». С г-ном Дюрингом ничего подобного не случилось бы.


___________________ «АНТИ-ДЮРИНГ». ОТДЕЛ II: ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ_______________ 250

Мы видели, что Юм смешивает всякое увеличение количества благородных металлов с тем увеличением его, которое сопровождается их обесценением, революцией в их собствен­ной стоимости, а следовательно — в мере стоимости товаров. Это смешение было у Юма не­избежно, так как он совершенно не понимал функции благородных металлов как меры стоимости. Он и не мог понимать ее, так как абсолютно ничего не знал о самой стоимости. Самое слово «стоимость» фигурирует, быть может, один только раз в его очерках, а именно в том месте, где он неудачно «поправляет» ошибочный взгляд Локка, будто благородные ме­таллы имеют «только воображаемую стоимость», и говорит, что они имеют «главным обра­зом фиктивную стоимость»175.

Юм стоит в этом вопросе значительно ниже не только Петти, но и некоторых своих анг­лийских современников. Ту же «отсталость» он обнаруживает и тогда, когда все еще про­должает на старый лад прославлять «купца» как основную пружину производства, — точка зрения, от которой уже задолго до этого отказался Петти. Что же касается уверения г-на Дюринга, будто Юм занимался в своих очерках «главными хозяйственными отноше­ниями», то достаточно сравнить эти очерки хотя бы с произведением Кантильона, которое цитирует Адам Смит (появилось в свет, как и очерки Юма, в 1752 г., но спустя много лет по­сле смерти автора)176, чтобы поразиться тому, насколько узок кругозор юмовских экономи­ческих работ. Как сказано, Юм, несмотря на патент, выданный ему г-ном Дюрингом, остает­ся и в области политической экономии почтенной величиной, но здесь он менее всего может быть признан оригинальным исследователем, а тем более — мыслителем, составившим эпо­ху в науке. Влияние его экономических очерков на тогдашние образованные круги объясня­ется не только их превосходной формой изложения, но в еще гораздо большей степени тем, что они являлись прогрессивно-оптимистическим дифирамбом расцветавшим тогда про­мышленности и торговле, другими словами, были прославлением быстро развивавшегося тогда в Англии капиталистического общества, у которого они, естественно, должны были встретить «одобрение». Здесь достаточно будет краткого указания. Каждому известно, какую ожесточенную борьбу вела английская народная масса как раз во времена Юма против сис­темы косвенных налогов, которая планомерно проводилась пресловутым Робертом Уолпо-лом для облегчения налогового обложения земельных собственников и вообще богатых лю­дей. И вот мы читаем в очерке «О налогах» («Of Taxes»), где Юм полемизирует против сво­его, всегда перед ним витаю-


_____________________________ ГЛ. X: ИЗ «КРИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ»________________________ 251

щего авторитета, — не называя его по имени, — Вандерлинта, самого ярого противника кос­венных налогов и самого решительного поборника обложения земельной собственности:

«Они» (т. е. налоги на предметы потребления) «должны действительно быть уж очень высоки и очень нера­зумно установлены, если рабочий не в состоянии платить их даже при усиленном прилежании и бережливости,

не повышая при этом цены своего труда*»177.

Так и кажется, что слышишь здесь самого Роберта Уолпола, особенно если присовокупить к этому то место из очерка «О государственном кредите», где по поводу трудности обложе­ния государственных кредиторов говорится следующее:

«Уменьшение их дохода в этом случае не было бы замаскировано* так, как это происходит при обложении тем или иным видом акциза или таможенных пошлин»178.

Как этого и следовало ожидать от шотландца, преклонение Юма перед буржуазным стя­жательством отнюдь не было чисто платоническим. Далеко не богач по происхождению, он дошел до весьма солидного годового дохода, исчисляемого тысячами фунтов, — факт, кото­рый у г-на Дюринга, так как дело идет в данном случае не о Петти, выражен в следующей деликатной форме:

«Благодаря разумной частной экономии Юм, на основе очень незначительных средств, достиг такого поло­жения, при котором не имел надобности писать в угоду кому-либо».

Г-н Дюринг говорит дальше о Юме:

«Он никогда не делал ни малейших уступок влиянию партий, государей или университетов».

Хотя действительно неизвестно, чтобы Юм вел когда-нибудь литературно-компанейские дела с каким-нибудь «Вагенером»179, — однако мы знаем, что он был рьяным приверженцем виговской олигархии, превозносившей «церковь и государство», и в награду за эти заслуги получил сначала пост секретаря посольства в Париже, а затем — гораздо более важный и до­ходный пост помощника статс-секретаря.

«В политическом отношении», — говорит старик Шлоссер, — «Юм был и всегда оставался человеком кон­сервативного и строго монархического образа мыслей. Поэтому приверженцы господствующей церкви не об­рушивались на него с таким ожесточением, как на Гиббона»180.

«Этот эгоист Юм, этот лживый историк», — говорит «грубо»-плебейский Коббет, — ругает английских мо­нахов, называя их откормленными,

Подчеркнуто Марксом. Ред.


___________________ «АНТИ-ДЮРИНГ». ОТДЕЛ II: ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ_______________ 252

безбрачными и бессемейными попрошайками, «а между тем сам он никогда не имел ни семьи, ни жены, был огромным толстяком, откормленным в значительной степени на общественные средства, никогда не заслужив этого какой-нибудь действительно общественной службой»181.

А у г-на Дюринга мы читаем, что

Юм «в практическом отношении к жизни имеет в существенных чертах очень большое преимущество пе­ред таким человеком, как Кант».

Почему, однако, Юму в «Критической истории» дается столь преувеличенная оценка? Да просто потому, что этот «серьезный и тонкий мыслитель» имеет честь представлять в своем лице Дюринга XVIII века. Юм служит г-ну Дюрингу фактическим доказательством того, что

«создание целой отрасли науки» (политической экономии) «было делом более просвещенной философии».

Точно так же г-н Дюринг видит в Юме, которого он рассматривает как своего предшест­венника, наилучшую гарантию того, что вся эта отрасль науки найдет свое ближайшее за­вершение в том феноменальном муже, который превратил философию, всего лишь «более просвещенную», в абсолютно лучезарную философию действительности и у которого, со­всем как у Юма,

«занятие философией в более тесном смысле сочетается с научными трудами в области вопросов народного хозяйства... — явление до сих пор беспримерное на немецкой почве».

Сообразно с этим, мы видим, что г-н Дюринг раздувает роль — почтенного все-таки как экономиста — Юма и превращает его в экономическую звезду первой величины, значение которой могла игнорировать до сих пор только та же зависть, которая столь упорно замалчи­вает до сих пор и труды г-на Дюринга, «имеющие руководящее значение для эпохи».

Как известно, школа физиократов оставила нам в «Экономической таблице» Кенэ182 за­гадку, о которую безрезультатно обломали себе зубы все принимавшиеся за нее до сих пор критики и историки политической экономии. Эта таблица, которая должна была в ясной и наглядной форме выразить представление физиократов о производстве и обращении сово­купного богатства страны, осталась довольно-таки темной для следующих поколений эконо­мистов. Г-н Дюринг берется внести свет окончательной истины и в эту область.


_____________________________ ГЛ. X: ИЗ «КРИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ»________________ 253

«Какой смысл это экономическое отражение отношений производства и распределения имеет у самого Ке­нэ», — говорит он, — это можно установить лишь в том случае, если «предварительно подвергнуть точному исследованию характерные для него руководящие понятия». Такое предварительное исследование тем более необходимо, что до сих пор эти понятия излагались лишь в «расплывчатой и неопределенной форме», и даже у Адама Смита «нельзя распознать их существенных черт».

С этим традиционным «легковесным изложением» г-н Дюринг берется покончить раз на­всегда. И вот он издевается над читателем на протяжении целых пяти страниц, где всякого рода напыщенные обороты, постоянные повторения и преднамеренный беспорядок должны скрыть тот прискорбный факт, что о «руководящих понятиях» Кенэ г-н Дюринг едва в со­стоянии сообщить нам столько, сколько сообщают «самые ходячие компилятивные учебни­ки», против которых он так неустанно предостерегает своих читателей. «Одной из сомни­тельнейших сторон» этой вводной части является то, что уже и здесь г-н Дюринг начинает обнюхивать известную нам пока лишь по названию таблицу, а затем предается всякого рода «размышлениям»,— например, относительно «различия между затратой и результатом». Ес­ли этого различия «нельзя найти в готовом виде в идее Кенэ», то г-н Дюринг даст нам зато блистательный образчик такого различия, как только он после своей растянутой вводной «затраты» перейдет к своему удивительно куцему «результату», к разъяснению самой табли­цы. Итак, приведем сейчас все, и притом буквально все, что он счел за благо сообщить нам о таблице Кенэ.

В «затрате» г-н Дюринг говорит:

«Ему» (Кенэ) «казалось чем-то само собой разумеющимся, что доход» (г-н Дюринг только что говорил о чистом продукте) «надо рассматривать и трактовать как денежную стоимость... Он связал свои размышления» (!) «сразу же с денежными стоимостями, которые предположил как результат продажи всех сельскохозяйст­венных продуктов при переходе их из первых рук. Таким образом» (!), «он оперирует в столбцах своей таблицы несколькими миллиардами» (т. е. денежными стоимостями).

Итак, мы трижды узнаём, что Кенэ оперирует в таблице «денежными стоимостями» «сельскохозяйственных продуктов», включая сюда денежную стоимость «чистого продук­та», или «чистого дохода». Далее, мы читаем у г-на Дюринга:

«Если бы Кенэ пошел по пути действительно естественного способа рассмотрения и оставил в стороне не только благородные металлы и количество денег, но и денежные стоимости... Но Кенэ оперирует одними только суммами стоимости и заранее мыслил себе» (!) «чистый продукт как денежную стоимость».

Итак, в четвертый и пятый раз: в таблице мы имеем дело только с денежными стоимостя­ми!


___________________ «АНТИ-ДЮРИНГ». ОТДЕЛ II: ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ_______________ 254

«Он» (Кенэ) «получил его» (чистый продукт), «вычтя издержки и думая» (!) «главным образом» (изложение хотя и не традиционное, но зато тем более легковесное) «о той стоимости, которая достается земельному собст­веннику в качестве ренты».

Мы всё еще топчемся на месте, но вот сейчас двинемся вперед:

«С другой стороны, однако же еще» (это «однако же еще» настоящий перл!) «чистый продукт тоже вступа­ет как натуральный предмет в обращение и становится таким образом элементом, который... должен служить... для содержания класса, именуемого бесплодным. Здесь можно тотчас» (!) «заметить путаницу, возникающую оттого, что в одном случае ход мысли определяется денежной стоимостью, а в другом — самой вещью».

Вообще всякое товарное обращение страдает, по-видимому, той «путаницей», что товары вступают в него одновременно и как «натуральный предмет», и как «денежная стоимость». Но мы всё еще вертимся вокруг да около «денежных стоимостей», ибо

«Кенэ хочет избежать двойного счета народнохозяйственного дохода».

Заметим, с разрешения г-на Дюринга: в написанном самим Кенэ «Анализе Экономической таблицы»183 после формулы таблицы фигурируют различные роды продуктов как «натураль­ные предметы», а выше, в самой таблице — их денежные стоимости. Кенэ даже предложил потом своему подручному, аббату Бодо, внести натуральные предметы рядом с их денежны­ми стоимостями прямо в самоё таблицу184.

После стольких «затрат» следует, наконец, «результат». Слушайте и удивляйтесь:

«Однако непоследовательность» (относительно роли, которую Кенэ отводит земельным собственникам) «тотчас становится ясной, как только мы задаем вопрос: что же происходит в народнохозяйственном круго­обороте с чистым продуктом, присвоенным в качестве ренты? Здесь для способа представления физиократов и для экономической таблицы возможны были лишь доходящая до мистицизма путаница и произвол».

Конец — делу венец. Итак, г-н Дюринг не знает, «что же происходит в народнохозяйст­венном кругообороте» (изображаемом таблицей) «с чистым продуктом, присвоенным в каче­стве ренты». Таблица для него — «квадратура круга». Он, по собственному признанию, не понимает азбуки физиократии. После всего хождения вокруг да около, после всего толчения воды в ступе, прыжков вкривь и вкось, арлекинад, эпизодических вставок, отступлений, по­вторений и умопомрачительных вывертов, которые должны были только подготовить нас к грандиозному разъяснению того, «какой смысл имеет таблица у самого


_____________________________ ГЛ. X: ИЗ «КРИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ»________________________ 255

Кенэ», в заключение — стыдливое признание г-на Дюринга, что он сам этого не знает.

Стряхнув с себя, наконец, эту гнетущую тайну, эту Горациеву черную заботу185, сидев­шую у него за спиной во время рейда по физиократической стране, наш «серьезный и тонкий мыслитель» снова бодро трубит:

«Линии, которые Кенэ проводит туда и сюда в своей довольно простой» (!), «впрочем, таблице» (этих линий всего-навсего пять!) «и которые должны изображать обращение чистого продукта», наводят на подозрение, не скрыта ли «в этих причудливых соединениях столбцов» какая-нибудь математическая фантастика; они напоми­нают о том, что Кенэ занимался проблемой квадратуры круга, и т. д.

Так как эти линии, несмотря на свою простоту, остаются, по собственному признанию г-на Дюринга, непонятными для него, то он обязательно должен, воспользовавшись и здесь своим излюбленным приемом, взять их под подозрение. И теперь он может спокойно при­кончить неприятную для него таблицу:

«Рассмотрев учение о чистом продукте с этой сомнительнейшей стороны», и т. д.

Именно свое вынужденное признание, что он ничего не смыслит в «Экономической таб­лице» и что ему непонятна та «роль», которую играет фигурирующий там чистый продукт, — г-н Дюринг называет «сомнительнейшей стороной в учении о чистом продукте»! Вот, по­истине, юмор отчаяния!

Для того чтобы наши читатели не остались, однако, в том же ужасающем неведении на­счет таблицы Кенэ, в каком по необходимости пребывают люди, черпающие свою экономи-

* ческую мудрость из «первых рук» от г-на Дюринга, мы заметим вкратце следующее*.

Как известно, общество делится у физиократов на три класса: 1) производительный, т. е. действительно занятый в земледелии класс — фермеры и сельскохозяйственные рабочие; производительными они именуются потому, что их труд дает избыток — ренту; 2) класс, присваивающий этот избыток; в этот класс входят земельные собственники и зависимая от них челядь, государь и вообще оплачиваемые государством чиновники и, наконец, церковь в ее особой роли присвоителя десятины; краткости ради мы в дальнейшем будем обозначать первый класс просто как «фермеров», а второй — как «земельных собственников»; 3) про­мышленный, или стерильный (бесплодный)

См. схему (формулу) «Экономической таблицы» Ф. Кенэ на стр. 263 настоящего тома. Ред.


___________________ «АНТИ-ДЮРИНГ». ОТДЕЛ II: ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ_______________ 256

класс, — бесплодный потому, что с физиократической точки зрения он прибавляет к сырью, которое ему доставляет производительный класс, лишь столько стоимости, сколько он по­требляет в виде жизненных средств, доставляемых ему тем же классом. Таблица Кенэ имеет своей задачей наглядно изобразить, каким образом совокупный годовой продукт какой-нибудь страны (фактически Франции) циркулирует между этими тремя классами и как он служит для годового воспроизводства.

Первая предпосылка таблицы заключается в предположении, что повсеместно введена арендная система, а вместе с ней и крупное земледелие в том значении, какое имели эти сло­ва во времена Кенэ; причем образцом для Кенэ являются Нормандия, Пикардия, Иль-де-Франс и некоторые другие французские провинции. Фермер выступает поэтому как действи­тельный руководитель земледелия, он представляет в таблице весь производительный (зем­ледельческий) класс и выплачивает земельному собственнику ренту деньгами. Всей сово­купности фермеров приписывается основной капитал, или инвентарь, в десять миллиардов ливров, на которые приходится одна пятая часть, или два миллиарда, оборотного капитала, подлежащего возмещению ежегодно, — расчет, для которого послужили мерилом опять-таки наилучшие фермы упомянутых провинций.

Дальнейшие предпосылки таковы: 1) простоты ради, цены предполагаются постоянными, а воспроизводство простым; 2) исключается всякое обращение, происходящее целиком в пределах одного класса, и принимается в расчет только обращение между различными клас­сами; 3) все покупки и, соответственно, все продажи, имеющие место в течение производст­венного года между каждыми двумя из трех классов, складываются в единую совокупную сумму. Наконец, следует помнить, что во времена Кенэ во Франции, как в большей или меньшей степени во всей Европе, собственная домашняя промышленность крестьянской се­мьи доставляла ей значительнейшую часть тех необходимых для жизни продуктов, которые не принадлежат к разряду предметов питания; поэтому-то домашняя промышленность пред­полагается здесь как сама собой разумеющаяся принадлежность земледелия.

Исходным пунктом таблицы является совокупный урожай, валовой продукт земледелия за 12 месяцев, фигурирующий поэтому сразу же на самом верхнем месте таблицы, или «вос­производство в целом» какой-нибудь страны, в данном случае Франции. Величина стоимо­сти этого валового продукта определяется в соответствии со средними ценами произведений почвы у торговых наций. Она составляет пять миллиардов ливров —


_____________________________ ГЛ. X: ИЗ «КРИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ»________________________ 257

сумму, которая при возможных тогда статистических расчетах приблизительно выражала денежную стоимость валового сельскохозяйственного продукта Франции. Как раз это об­стоятельство, а не что-либо иное, является причиной того, что Кенэ в своей таблице «опери­рует несколькими миллиардами» турских ливров — именно пятью миллиардами, — а не пя-

1 И(~\

тью турскими ливрами

Весь валовой продукт, стоимостью в пять миллиардов, находится, таким образом, в руках производительного класса, т. е. прежде всего фермеров, которые произвели его путем израс­ходования годового оборотного капитала в два миллиарда, соответствующего основному ка­питалу в десять миллиардов. Сельскохозяйственные продукты, жизненные средства, сырые материалы и т. д., которые требуются для возмещения оборотного капитала, стало быть, в

том числе и для поддержания жизни всех непосредственно занятых в земледелии лиц, изы-

* маются in natura* из совокупного урожая и расходуются для нового сельскохозяйственного

производства. Так как предполагаются, как уже было сказано выше, постоянные цены и про­стое воспроизводство в однажды установленном масштабе, то денежная стоимость этой за­ранее изымаемой из валового продукта части равна двум миллиардам ливров. Следователь­но, эта часть не вступает в общее обращение, ибо, как уже было замечено, из таблицы ис­ключено обращение, происходящее в пределах каждого отдельного класса, а не между раз­личными классами.

По возмещении оборотного капитала из валового продукта остается избыток в три милли­арда, из которых два заключаются в жизненных средствах, а один — в сырых материалах. Но рента, которую фермеры должны платить земельным собственникам, составляет только две трети этой суммы, равные двум миллиардам. Почему только эти два миллиарда фигурируют под рубрикой «чистого продукта», или «чистого дохода», мы скоро увидим.

Но кроме сельскохозяйственного «воспроизводства в целом», стоимостью в пять милли­ардов, из которых три миллиарда вступают в общее обращение, в руках фермеров находятся, — еще до начала движения, изображенного в таблице, — все «сбережения» [«pecule»] нации, два миллиарда наличных денег. С ними дело обстоит следующим образом.

Так как исходным пунктом таблицы является совокупный урожай, то он образует вместе с тем конечный пункт истекшего хозяйственного года, — скажем, 1758 года, — после которо­го начинается новый хозяйственный год. В течение этого нового,

— в натуральной форме. Ред.


___________________ «АНТИ-ДЮРИНГ». ОТДЕЛ II: ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ_______________ 258

1759 года та часть валового продукта, которая предназначена для обращения, распределяется путем целого ряда отдельных платежей, покупок и продаж среди двух других классов. Эти следующие друг за другом, раздробленные и растягивающиеся на целый год движения сум­мируются, однако, — как это безусловно необходимо было для таблицы, — в немногие ха­рактерные акты, каждый из которых охватывает целый год сразу. Таким образом, в конце

1758 года к классу фермеров притекают обратно те деньги, которые он уплатил землевла­
дельцам в качестве ренты за 1757 год (как это происходит, покажет сама таблица), а именно
— сумма в два миллиарда, так что класс фермеров может снова пустить ее в обращение в

1759 году. Так как эта сумма, по замечанию Кенэ, значительно больше той, какая для всего
обращения страны (Франции) требуется в реальной действительности, где платежи всегда
дробятся и производятся многократно, небольшими суммами, — то два миллиарда ливров,
находящиеся в руках фермеров, представляют всю сумму денег, обращающихся среди на­
ции.

Класс загребающих ренту земельных собственников в первую очередь выступает, как это при случае происходит еще и ныне, в роли получателя платежей. Согласно предположению Кенэ, земельные собственники в тесном смысле слова получают только четыре седьмых двухмиллиардной ренты, две же седьмых поступают правительству, а одна седьмая — полу­чателям церковной десятины. Во времена Кенэ церковь была самым крупным земельным собственником во Франции и получала сверх того десятину со всей прочей земельной собст­венности.

Оборотный капитал (avances annuelles), расходуемый «бесплодным» классом в продол­жение всего года, состоит из сырья, стоимостью в один миллиард, — только из сырья, ибо орудия, машины и т. д. относятся к числу изделий самого этого класса. Разнообразные роли, которые играют подобные изделия в промышленном производстве бесплодного класса, так же не принимаются в расчет таблицей, как не принимается в расчет товарное и денежное об­ращение, происходящее исключительно в пределах этого класса. Вознаграждение за тот труд, посредством которого бесплодный класс превращает сырье в промышленные товары, равняется стоимости жизненных средств, получаемых бесплодным классом частью непо­средственно от производительного класса, частью косвенным путем, через земельных собст­венников. Хотя бесплодный класс сам распадается на капиталистов и наемных рабочих, од­нако он, согласно основному

— ежегодные авансы. Ред.


_____________________________ ГЛ. X: ИЗ «КРИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ»________________________ 259

воззрению Кенэ, находится как один совокупный класс в наемном услужении у производи­тельного класса и земельных собственников. Вся промышленная продукция, а следователь­но, и все ее обращение, распределяющееся на следующий за урожаем год, тоже суммируется в одно целое. Предполагается поэтому, что в начале изображаемого в таблице движения продукт годового товарного производства бесплодного класса находится полностью в его руках, — предполагается, следовательно, что весь его оборотный капитал, т. е. сырой мате­риал стоимостью в один миллиард, превращен в товары стоимостью в два миллиарда, из ко­торых половина представляет цену жизненных средств, потребленных в период этого пре­вращения. Здесь можно было бы возразить: но ведь бесплодный класс потребляет для своих собственных домашних нужд также и промышленные изделия, — где же они- фигурируют, раз весь продукт бесплодного класса переходит путем обращения к другим классам? На это мы получаем ответ: бесплодный класс не только потребляет сам часть своих собственных товаров, но старается еще удержать у себя сверх того возможно большее количество их. Он продает поэтому пускаемые им в обращение товары выше действительной стоимости и дол­жен это делать, так как мы учитываем эти товары по совокупной стоимости производства всех их, вместе взятых. Это обстоятельство не вносит, однако, никаких изменений в положе­ния таблицы, ибо остальные два класса могут получить промышленные товары, только упла­тив стоимость их совокупного производства.

Итак, мы знаем теперь экономическое положение трех различных классов в начале дви­жения, изображаемого таблицей.

Производительный класс, возместив в натуре свой оборотный капитал, располагает еще валовым сельскохозяйственным продуктом стоимостью в три миллиарда и двумя миллиар­дами денег. Класс земельных собственников фигурирует пока еще только со своим притяза­нием на ренту в два миллиарда, которую он должен получить от производительного класса. Бесплодный класс располагает на два миллиарда промышленными товарами. Обращение, совершающееся только между двумя из этих трех классов, именуется у физиократов непол­ным; обращение, совершающееся между всеми тремя классами, называется полным.

Теперь перейдем к самой экономической таблице.

Первое (неполное) обращение. Фермеры платят земельным собственникам деньгами при­читающуюся им ренту в два миллиарда ливров, ничего не получая взамен. На один из этих миллиардов земельные собственники покупают жизненные


___________________ «АНТИ-ДЮРИНГ». ОТДЕЛ II: ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ_______________ 260

средства у фермеров, к которым притекает, таким образом, обратно половина денег, израс­ходованных ими на уплату ренты.

В своем «Анализе Экономической таблицы» Кенэ не говорит больше ни о государстве, получающем две седьмых, ни о церкви, получающей одну седьмую земельной ренты, так как их общественные роли общеизвестны. Относительно земельных собственников в тесном смысле слова он замечает, что их расходы, куда входят также расходы всей их челяди, по крайней мере в большей своей части представляют собой бесплодные расходы, за исключе­нием той небольшой доли, которая затрачивается на «поддержание и улучшение их имений и на поднятие культуры последних». Но настоящая функция земельных собственников, со­гласно «естественному праву», и заключается, по мнению Кенэ, именно «в заботе о хорошем управлении и в производстве затрат на поддержание их вотчин»187, или, как это разъясняется дальше, в avances foncieres, т. е. в затратах для подготовки почвы и снабжения ферм всем не­обходимым инвентарем, что позволяет фермеру употреблять весь свой капитал исключи­тельно на ведение действительного сельскохозяйственного производства.

Второе (полное) обращение. На второй миллиард денег, который находится еще в их ру­ках, земельные собственники покупают промышленные товары у бесплодного класса, а этот последний при помощи вырученных таким путем денег приобретает у фермеров жизненные средства на такую же сумму.

Третье (неполное) обращение. Фермеры покупают у бесплодного класса на один милли­ард денег соответствующее количество промышленных товаров; значительная часть этих то­варов состоит из земледельческих орудий и других необходимых для сельского хозяйства средств производства, Бесплодный класс возвращает фермерам те же деньги, покупая на один миллиард сырье для возмещения своего собственного оборотного капитала. Таким об­разом, к фермерам вернулись обратно израсходованные ими на уплату ренты два миллиарда денег, и расчет готов. Этим разрешается также великая загадка: «что же происходит в хозяй­ственном кругообороте с чистым продуктом, присвоенным в качестве ренты?».

Мы видели выше, что в самом начале процесса в руках производительного класса имеется избыток в три миллиарда. Из него были уплачены земельным собственникам, как чистый продукт в виде ренты, только два миллиарда. Третий миллиард избытка образует процент на весь основной капитал фермеров, следовательно на десять миллиардов — десять процентов. Этот


_____________________________ ГЛ. X: ИЗ «КРИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ»________________________ 261

процент они получают, — заметим это, — не из обращения: он находится в их руках in na­tura, и они только реализуют его при посредстве обращения, превращая его этим путем в промышленные товары равной стоимости.

Без этого процента фермер, этот главный агент земледелия, не авансировал бы ему своего основного капитала. Уже с этой точки зрения присвоение фермером той доли сельскохозяй­ственного прибавочного дохода, которая представляет процент, является, по мысли физио­кратов, столь же необходимым условием воспроизводства, как и сам фермерский класс; и эту составную часть нельзя, следовательно, причислять к категории национального «чистого продукта», или «чистого дохода»; последний характеризуется именно тем, что он может быть потреблен, нисколько не считаясь с непосредственными нуждами национального вос­производства. Между тем указанный миллиардный фонд служит, согласно Кенэ, большей частью для необходимого в течение года ремонта и частичных обновлений основного капи­тала, далее — как резервный фонд против несчастных случаев, наконец, в меру возможно­сти, — для увеличения основного и оборотного капитала, равно как для улучшения почвы и расширения обрабатываемых земель.

Весь процесс, конечно, «довольно прост». В обращение были брошены: фермерами — два миллиарда деньгами для уплаты ренты и на три миллиарда продуктов, из них две трети — жизненные средства и одна треть — сырье; бесплодным классом — промышленные товары на два миллиарда. Из жизненных средств стоимостью в два миллиарда одна половина по­требляется классом земельных собственников со всеми его придатками, другая бесплодным классом в оплату его труда. Сырье на один миллиард возмещает оборотный капитал того же класса. Из находящихся в обращении промышленных товаров на сумму в два миллиарда од­на половина достается земельным собственникам, другая — фермерам, для которых она яв­ляется лишь превращенной формой процента на их основной капитал, — процента, получае­мого ими непосредственно из сельскохозяйственного воспроизводства. Деньги же, которые фермер пустил в обращение, уплатив ренту, притекают к нему обратно благодаря продаже его продуктов, и, таким образом, тот же кругооборот может быть проделан вновь в следую­щем хозяйственном году.

А теперь пусть читатель восхищается «действительно критическим» изложением г-на Дюринга, столь бесконечно превосходящим «традиционное легковесное изложение». После того как он пять раз подряд с таинственным видом указывал нам на


___________________ «АНТИ-ДЮРИНГ». ОТДЕЛ II: ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ_______________ 262


1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | 27 | 28 | 29 | 30 | 31 | 32 | 33 | 34 | 35 | 36 | 37 | 38 | 39 | 40 | 41 | 42 | 43 | 44 | 45 | 46 | 47 | 48 | 49 | 50 | 51 | 52 | 53 | 54 | 55 | 56 | 57 | 58 | 59 | 60 | 61 | 62 | 63 |

Поиск по сайту:



Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Студалл.Орг (0.044 сек.)