АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция

Как проиграть войну

Читайте также:
  1. A)«О граде Божием»
  2. B) Массовый падеж скота, бескормица
  3. B) Уничтожил немецкий штаб в с.Бородино
  4. Compiling the Code
  5. Essence / Сущность.
  6. I. Экономический материализм как философия и наука
  7. I.II ПЕЧАТНАЯ ГРАФИКА 14 страница
  8. II. ГОСУДАРСТВЕННЫЙ СТРОЙ И ГЛАВА ГОСУДАРСТВА.
  9. II. Россия при первых Романовых.
  10. III. ФУНКЦИИ ДЕЙСТВУЮЩИХ ЛИЦ
  11. ISBN 5-305-00089-0
  12. IV. Президентство

 

Став военным министром, Прието принялся за реорганизацию армии. Если прежний план Генштаба, согласованный с советскими специалистами, предполагал, что лучше пополнять существующие части, чем создавать новые, Прието принялся формировать новые бригады[1346]. Они не были «заражены» милиционной традицией, но не имели боевого опыта. К тому же из 16 новых бригад оружия не хватало и на 8[1347].

Соотношение сил на фронте и без новых бригад было неплохим. На 1 км фронта приходилось по 1209 республиканских солдат и 625 франкистских под Мадридом и Харамой. На Арагонском фронте это соотношение было 120 к 60, на Гвадалахарском участке 180 к 50, на Гвадаррамском — 100 к 50, на Южном фронте 150 к 100. На Северном фронте, где Франко сосредоточил наибольшие силы, соотношение было обратным — 146 к 150 в пользу франкистов. А вот в Эстремадуре на 100 республиканцев приходилось неопределенно малое количество франкистов[1348]. Там бы и наступать. Но нет…

Как сообщал новый главный военный советник Г. Штерн, «с новым премьер-министром и новым Генеральным штабом работать стало легче». Впрочем, «много еще косности, нерешительности, медлительности у наших руководителей». Новый начальник Генерального штаба Висенте Рохо все еще держится за старое офицерство, не продвигает командиров-революционеров (то есть коммунистов) отчасти из соображений корпоративной солидарности, «отчасти сознательно, боясь полного овладения армией настоящими революционерами»[1349]. Еще сильнее, чем Рохо, «овладения армией» коммунистами боялся Прието. Он (как до него и Ларго Кабальеро) считал серьезной проблемой доминирование коммунистов среди комиссаров. Из 1373 комиссаров, на которых были получены данные, социалистами был 201 (14 %), 441 — коммунистами, 260 представляли ОСМ, 107 — ОСПК, то есть 59 % комиссаров находились под влиянием коммунистов[1350]. По существу, коммунисты выстраивали параллельный офицерский корпус.

Прието настаивал, что армия должна стать «аполитичной, иначе имеется опасность трений и столкновений между антифашистскими организациями»[1351]. Он считал, что слава командиров-коммунистов — результат «определенной газетной кампании»[1352]. Причины такой политики Прието коммунисты не без основания видели в опасениях, что после победы «революционная армия будет играть решающую роль в определении экономической и социальной жизни, политического строя будущей Испании»[1353].

27 июня был принят декрет о запрете политической пропаганды в армии. Сначала он был поддержан основными политическими силами: «Каждая газета в отдельности утверждает, что декрет является осуществлением желаний организации, которую газета представляет, и что эта организация всегда защищала эту мысль, которую теперь выражает декрет»[1354], — сообщали советские наблюдатели. Причем противники коммунистов получили повод для злорадства. «Синдикалиста» писала: «С самого начала существовала партия, которая исключительно занималась вербовкой сторонников, „новообращенных“ в офицерском корпусе новой армии»; «декрет необходим для прекращения вербовочной работы компартии»[1355].

1 июля до коммунистов «дошло», что Прието собирается использовать декрет против их «борьбы за войско». «Мундо обреро» стала осторожно возражать против декрета: «В частных разговорах нельзя запретить говорить о партиях»[1356]. По сообщению С. Марченко, «когда в беседе Урибе потребовал от него объяснений, Прието в очень раздраженной форме сказал, что он не будет действовать по чужой указке, что он делает то, что считает необходимым делать»[1357]. Стало ясно, что блок майских победителей неустойчив.

Росло число комиссаров — выдвиженцев Прието, но, по словам советских военных советников, они не могли объяснить солдатам, «за что они должны рисковать своей жизнью или отдавать свою жизнь»[1358]. Но могли ли это теперь убедительно объяснить комиссары-коммунисты?

Прието предложил генеральному комиссару Альваресу дель Вайо установить квоту по 25 % для коммунистов, социалистов, анархистов и республиканцев[1359]. Урибе опротестовал эту идею. Тогда Прието стал утверждать назначения только республиканцев и социалистов. 700 комиссаров работало без утверждения министра, и он планировал провести увольнение неутвержденных[1360].

25 октября Прието официально запретил офицерам, занимающим командные посты, участвовать в политических мероприятиях и выступать с политическими заявлениями без разрешения министерства обороны. Министр выступил против персональных «героев»: «победа должна быть анонимной, и нельзя отвлекать общественное мнение от общего героизма масс»[1361]. Это вызвало неудовольствие не только лидеров КПИ и НКТ, защищавших право на агитацию в армии, но и самих «героев», привыкших заявлять свое мнение по политическим вопросам. Однако прославленным республиканским полководцам предстояло показать себя в деле.

 

* * *

После прихода к власти правительства Негрина и Прието планы наступления в Эстремадуре были оставлены. На обновленном Высшем военном совете[1362] прошла идея, которую давно лоббировали руководители Центрального фронта и которая соответствовала военным идеям Прието: вместо маневренной войны в Эстремадуре нужен менее «авантюристичный» удар в тыл группировке франкистов близ Мадрида. Эту идею поддержал и Штерн: «В конце июня — начале июля переходим в решительное наступление, наносим первый крупный удар белым. Целью этого удара мы ставим освободить Мадрид от осады и тем самым вытянуть в поле главные наши силы — мадридскую армию». Когда эти силы наконец придут в движение, можно будет нанести еще несколько ударов, и «к осени враг покатится»[1363]. Такие обещания Штерн давал не только Ворошилову, но и Сталину, к которому также апеллировал в письме (а Ворошилов переслал письмо вождю). И Сталин строил на них свои макрополитические расчеты. А враг к осени «не покатился».

Беда в том, что прорвать фронт под Мадридом было практически невозможно. В своей стратегии Прието и Рохо ориентировались на опыт Первой мировой войны. Антонов-Овсеенко докладывал: «Приэто, который решает в основном линию правительства, ориентируется на пассивную военную политику, строя расчеты на победу, главным образом, ориентируясь на возможности фашистского тыла, он не убежден в необходимости активных действий»[1364]. Впрочем, воздействовать на состояние франкистского тыла, поддерживая партизанское движение, Прието тоже не собирался. Он надеялся на изменение международной обстановки, и прежде всего позиции Франции. Для этого было полезно сохранять баланс на фронтах — без поражений и с локальными победами. По наблюдениям советских военных специалистов, руководство Министерства обороны и Генерального штаба «в успешный исход войны не верят и ищут путей для ее ликвидации, но не путем военной победы»[1365].

То, что Генеральный штаб возглавил В. Рохо, вызвало ревность генерала Миахи, который таким образом оказался в формальном подчинении у своего бывшего начальника штаба. По мнению Р. Малиновского, ситуация была бы более здоровой, если бы самого Миаху при этом назначили главнокомандующим. Но этого уже не допустил Прието. В итоге Миаха фактически саботировал решения Рохо и Прието[1366]. Впрочем, достоинства главнокомандующего с такими чертами характера весьма спорны[1367].

Другие генералы тоже были настроены против Рохо. Его считали выскочкой и не готовы были беспрекословно выполнять указания Генштаба. «В армии нет главнокомандующего. Эта должность формально выполняется министром обороны и председателем Совета министров Негриным, но он со всеми своими задачами справиться физически не может. Начальнику генерального штаба Рохо командующие фронтами не подчинены и он всегда упрашивает там, где надо твердо решить и провести в жизнь»[1368], — докладывал советник Арженухин.

Рохо замыслил под Мадридом взять франкистов в клещи двумя ударами — через Брунете и непосредственно в районе Университетского городка. Но надежда пробить оборону противника вспомогательным ударом непосредственно под Мадридом была наивной. В итоге республиканское командование само загоняло свои войска в клещи. По мнению военного советника Р. Малиновского, замысел наступления на Брунете изначально был порочен, так как втягивал войска в долину, над которой господствует противник[1369].

«Брунетская операция республиканцев в целом была очень хорошо подготовлена и началась для противника с полной оперативной внезапностью»[1370], — сообщал Р. Малиновский. Действительно, мудрено было ожидать, что республиканское командование решится на такой абсурдный удар. К началу сражения республиканцы сосредоточили под Брунете 50 тысяч солдат, свыше 100 орудий, 100 танков, 40 бронемашин, свыше 100 самолетов. Противник имел 40 тысяч солдат, до 150 самолетов, около 60 орудий. Все эти силы сконцентрировались на фронте в 10–12 км.[1371]

Начав наступление 5 июля, республиканцы почти без боя проскочили между опорными пунктами противника и 6 июля, после бомбардировки, взяли городок Брунете. Но пробиться дальше уже не могли. До 7 июля франкисты удерживали опорный пункт Вильянуэва де Куньяда, контролировавший шоссе. Так что республиканцы сидели практически в мешке и не могли сразу развить успех. Франкисты получили возможность подтянуть резервы. Только 9 июля с шестой попытки взяли укрепленную деревню Кихорна. Части были переутомлены на жаре. В разгар сражения под Брунете Э. Хурадо сказал советскому военному советнику Г. Штерну, что не верит в успех[1372]. А Хурадо знал толк в военном деле — он командовал войсками при Гвадалахаре.

В районе Университетского городка республиканцы не смогли прорвать оборону противника. В результате удар республиканцев вылился в бесперспективную «мясорубку». Франкисты стали опасно нависать над флангами республиканцев. Ожесточенные бои 24–26 июля закончились оставлением Брунете с потерями почти половины армии. Республиканская пехота была настолько деморализована ситуацией, что бежала даже от собственных танков, возвращающихся из атаки (где эта пехота свои танки не поддержала). По мнению советского автора А. Г. Серебрякова, командование франкистов не ударило по флангам и не разгромило республиканскую группировку полностью, потому что «не было уверенно в наступательной способности своей пехоты, особенно в трудной для наступления местности»[1373]. И нужно было гнать лучшие силы республиканцев по этой трудной для наступления местности? Кихорну удалось удержать, но это было сомнительное приобретение, так как из-за изменения линии фронта пришлось здесь держать вместо 2–3 батальонов 15–18 [1374]. Шанс перехватить инициативу, который Республика получила весной 1937 г., теперь был практически упущен.

 

* * *

Однако до 1938 г. ситуация все еще была неопределенной. Франко сосредоточил значительные силы против страны Басков и Астурии, стремясь покончить с этим анклавом республики в своем тылу. Это отвлекло силы франкистов от остальных фронтов. Характерно, что в летних операциях противник еще не имел очевидного перевеса в авиации, а иногда и уступал республиканцам. Более того, по советским оценкам, «усиленные действия авиации, нанесшие, по показаниям пленных, противнику очень большие физические потери, земными войсками почти не использованы»[1375]. Таким образом, Республика Негрина не смогла использовать стратегическую инициативу вовсе не потому, что франкисты имели технический перевес. Он будет существенно сказываться только в 1938 г.

Сохранялась возможность для наступления в Арагоне. Но вместо того, чтобы помочь имеющимся анархистским частям, центральные власти принялись за реорганизацию фронта, что изрядно его дезорганизовало. Прибывший в Каталонию и Арагон эмиссар правительства генерал Себастьян Посас решил показать анархистам, как умеют командовать профессиональные военные. Сюда же была переброшена и 12-я интербригада. В условиях дезорганизации фронта и тыла Посас 11–19 июня атаковал Уэску и потерпел поражение. Напрасно анархисты объясняли ему, что для взятия хорошо укрепленного города нужна техника, артиллерия, авиационная поддержка. Зато Посас значительно ослабил силы фронта — потери составили 1000 бойцов. От чаши некомпетентности Посаса испила и 12-я интербригада — погиб ее командир генерал Лукач (Мате Залка). По признанию коммуниста М. Штерна (генерала Клебера), неудаче под Уэской способствовали и другие факторы: раздражение бойцов поумовской дивизии репрессиями, развернутыми против «троцкистов», склонностью 12-й интербригады к «барахольству»[1376], противоречия командующих. Стало ясно, как несправедливы упреки в адрес анархистов — мол, не могут решить «легких» задач взятия Уэски и Сарагосы.

Неудачу под Уэской новое военное руководство республики восприняло как результат недостаточной реорганизованности фронта. Коммунисты и офицеры принялись за дело с новой силой. Была создана новая структура Восточного фронта. «Троцкистская» дивизия была распущена. Особенно тяжело на состоянии фронта сказался разгром Арагонского совета и связанной с ним социальной структуры — в том числе снабжения фронта[1377]. При этом анархистские командиры говорили о нежелании солдат драться, когда «их идеалы топчутся в тылу» (правда, в бою они все же показали себя хорошо)[1378].

В этих условиях всеобщей дезорганизации республиканское командование 24 августа начало наступление в Арагоне. Целью наступления было взять Сарагосу и остановить наступление Франко на Астурию. Командовали все тот же Посас и его начальник штаба коммунист Кордон. На этот раз в Арагон были переброшены значительные силы — целый 5-й армейский корпус, командование которого было почти сплошь коммунистическим — комкор Модесто, комдивы Листер, Эль Кампесино и Вальтер; 45-я дивизия Клебера (тоже преимущественно коммунистическая) и 27-я дивизия Труэбы. Здесь же были четыре интербригады. Для наступления на Сарагосу было сосредоточено 22–23 бригады, до 120 орудий, до 120 самолетов, около 65 танков Т-26, 45 бронемашин. Если бы такое подкрепление прибыло на Арагонский фронт в начале 1937 г., Сарагосе было бы трудно устоять. Но теперь анархистские силы были деморализованы, а коммунисты, уверенные в своем превосходстве, не слушали советов тех, кто знал особенности этого театра военных действий.

Советский военный советник Нестеренко анализировал эту операцию: «Операция по овладению Сарагосой, начавшаяся 24 августа, войдет в историю здешней войны как еще одна упущенная возможность. Как и под Брунете была достигнута внезапность, силы республиканцев намного превосходили противника, решительное наступление вызвало в его рядах панику, о чем говорят и количество перебежчиков, и действия батальонов 13 бригады „Домбровского“. Характер действий относительно немногочисленной авиации противника был исключительно оборонительный»[1379].

Ошибкой республиканского командования было распыление сил. Они наступали сразу с восьми направлений, и успеха достигли только в районе городка Бельчите, который был взят 35-й дивизией Вальтера (в дальнейшем республиканская пропаганда и называла Сарагосскую операцию битвой при Бельчите, чтобы представить неудачу победой). 26 августа появились слухи (как оказалось, неверные) о переброске итальянцев в Арагон. Республиканское командование тут же перешло к обороне. Как комментировал Р. Малиновский, «республиканское командование приняло решение провести операцию с целью отвлечь силы фашизма с севера на себя, и при первом сведении, что силы фашизма поворачиваются лицом к этой операции, оно (республиканское командование) пришло в испуг и прекратило операции»[1380]. Франко не стал отвлекаться от наступления на Астурию. Было достаточно переброски подкреплений из-под Мадрида, так как было очевидно — сейчас республиканцы там не ударят.

Нестеренко называл такие причины неудачи, как ввод в бой частей «не восстановленными после брунетских боев» (дивизия Литера «не оправилась ни физически, ни морально после катастрофы под Брунете»), враждебность Листера и комкора Модесто, неверие в успех операции Рохо и Прието. Они имели на это основание, но ведь они же и дали добро на проведение неподготовленной операции[1381].

В результате политики Прието в июне — августе не были устранены прежние недостатки, но добавилась новая проблема. С подавлением милиционной системы офицерство, неконтролируемое со стороны бойцов, стало своевольной кастой, в которой усилились прежде сдерживаемые негативные черты. Как сообщали советские военные советники, «старый офицерский состав совершенно обособленно держится от бойцов и никаких бесед с ними вне службы не проводит, и поэтому и нужд солдат офицеры не знают. А если и знают, то мер по удовлетворению нужд солдат не принимают. Полная косность и беззаботность в этом вопросе. Молодые офицеры воспринимают традиции старых офицеров и в заботах о бойцах нисколько не отличаются от старых офицеров»[1382].

При этом командиры оставались своевольными и в отношениях с командованием. И этому способствовала дисциплинарная политика Прието. Комиссар Центральных войск, социалист Пиньуэла рассказывал: «Ответственность за поражения все больше и больше возлагается на солдата, на которого со всей тяжестью падает …наказание по кодексу военной юстиции, который слишком строго трактуется постоянными судами. Ответственность, которая должна быть тем больше, чем выше пост, практически испаряется полностью по мере восхождения по иерархической лестнице»[1383].

На фоне других выделялся Э. Листер — гордость компартии. «Листер остался прежним, точно феодал, независимым ни от кого и не желающим повиноваться кому бы то ни было Листером. Никто из старших начальников не был наказан за формализм и саботаж; о подготовке войск некому было позаботиться, как и раньше все стремились к созданию новых бригад, вооружаемых для того, чтобы в первом же столкновении снабдить противника нашими же винтовками и пулеметами», — считал комдив Вальтер (Сверчевский). Он вообще утверждал, что первая Сарагосская операция конца августа — сентября «была тактически сорвана головной дивизией Листера, не выполнившего ни одного приказа командования»[1384]. При этом Листер враждовал и с другими командирами-коммунистами. Вальтер писал о «глубокой вражде» Листера и Модесто, «в основе которой лежат исключительно личные моменты зависти функции и чинов». В феврале 1938 г. проводилось даже специальное совещание с членами ЦК, чтобы их примирить[1385].

Вальтер, которому удалось все же взять штурмом укрепленную деревню Бельчите, обращал внимание, что за последние месяцы противник создал в Арагоне сеть укреплений, которой не было раньше[1386]. Ах, если бы танки и самолеты поступили на Арагонский фронт весной 1937 г.

«Наконец, и это наиболее важно и существенно — операция не могла быть доведена до конца, вследствие недопустимо низкой устойчивости и боеспособности войск, примером чему могут служить бригады 24 дивизии, с первого дня операции взявшие курс на отход при малейшем нажиме противника, а нередко и без всяких признаков активности с его стороны»[1387], — продолжает Вальтер.

Политика Негрина и Прието не улучшила подготовки армии и существенно ухудшила положение в тылу: «Испанская пехота слаба тем, что не имеет хорошего обученного младшего комсостава. Солдат обучен плохо. Снабжение последнее время ухудшилось. Нет ботинок, солдаты ходят в тапочках-туфлях, нет шинелей, теплого обмундирования. Резко ухудшилось питание; солдаты жалуются на недоедание, нет табаку. Все это создает нездоровые настроения. Кроме того, во многих частях комсостав и солдаты не получают несколько месяцев зарплаты; поэтому их семьи голодают. В тылу нет хлеба»[1388], — сообщали советские специалисты. Военные преобразования и администрирование Прието серьезно ухудшили положение солдат. Не обеспечивалось мытье, распространялась вшивость. Пищу солдаты иногда не получали несколько дней. Это вело к падению морального состояния и устойчивости в бою. «Буквально без куска хлеба и воды, измотанные, целые части вынуждены были бросать позиции и в панике отступать. Солдаты в таких случаях группами, уходя с фронта, искали воду и пищу»[1389]. Реорганизация Арагонского фронта в соответствии с принципами «регулярности» по Прието не улучшила, а ухудшила ситуацию.

Вторая Сарагосская операция оказалась хуже первой. Планировался удар с юга на север. Как рассказывает советский военный специалист Леонидов, «сразу выявились все противоречия, интриги, склоки и дрязги между испанскими офицерами, имевшие довольно большую давность»[1390]. «В 21-м корпусе командир 11-й дивизии Листер прямо заявил, что не отдает приказа на атаку, так как его дивизия „бросается контрреволюционерами на убой“»[1391]. «Командир 21-го корпуса подполковник Кассадо заявил, что задача невыполнима и операция абсурдна. Командир 11-й дивизии Листер заявил, что хотят уничтожить актив коммунистов и разгромить его дивизию. В 25-й анархистской дивизии были разговоры, что их дивизию хотят уничтожить коммунисты». Характерно: у анархистов — только разговоры, понятные после антианархистских действий последнего времени. А у коммунистов — комдив не хочет сражаться. То, что раньше вменялось в вину анархистам, теперь стало реальностью после победы над ними коммунистов. Впрочем, коммунисты были не хуже и не лучше. Начштаба Рохо стремился подставить Касадо (это было характерно и для других офицеров). Касадо и другие комкоры и комдивы произвольно меняли направление удара[1392]. «В успех повторной операции не верил никто, начиная от старшего начальника и кончая последним солдатом, правда, за исключением двух наших советников востфронта»[1393]. Леонидов и Григорьев не знали состояния фронта и вымучили операцию. Они никого не слушали и вели себя высокомерно. «К сожалению, оба они не составляют исключения среди нашего советнического аппарата»[1394], — утверждает Вальтер.

11 октября после артподготовки пехота в атаку не пошла. Пришлось повторить артподготовку, после чего двинулась 45-я дивизия. Другие остались на своих позициях. Но через 200–300 м залегли и эти бойцы.

Но тут в Арагон прибыл полк новейших советских танков БТ-5. Вера в танки (тем более — не Т-26, а невиданные скоростные БТ) была столь велика, что в условиях провала второго Сарагосского наступления их восприняли как манну небесную. Вот что позволит переломить ситуацию и добиться желанной победы!

Было решено бить танками на Фуэнтес де Эбро — практически в лоб франкистам. Полк только что прибыл. Пока выдвигались на позицию, приготовления заметили франкисты. Но главная проблема была в другом: место совершено не годилось для танковой атаки — болотистая местность, укрепленные позиции противника. Советские военные советники Леонидов и Григорьев погнали полк в атаку, не подумав об этом. Советская армия показала себя полной противоположностью республиканской вольницы, которой так возмущался Леонидов: командир полка Кондратьев подчинился заведомо ошибочному приказу без рассуждения.

Свои приказы совсоветники мотивировали скорее политически, чем оперативно-тактически. Как рассказывал командир полка Кондратьев, советник Леонидов поддерживал начштаба Кордона как «единственного коммуниста на востфронте… Для создания авторитета и поддержания Кордона нужно всегда быть готовым к выполнению его приказа». Тем более, что все его приказы готовили совсоветники[1395]. Кордон, впрочем, честно предупредил, что сейчас фронт не сможет помочь танкам: «Вы танки, да еще быстроходные, проскочите самостоятельно»[1396]. С миру по нитке собрали пехотный десант на броню.

Кордон сообщил, что якобы у противника под Фуэнтес де Эбро нет сил[1397]. «Насчет укреплений можете не сомневаться. У противника люди такие же лентяи, как и у нас, укреплений не делают»[1398]. И это при том, что Фуэнтес де Эбро — крупный укрепленный пункт, который уже штурмовали полтора месяца без успеха[1399].

13 октября БТ ринулись на врага. Пехота фактически не поддержала атаку, танки оторвались. Увидев бесперспективность атаки, Кондратьев отдал приказ «все кругом». Но в это время часть танков уже увязла в болоте на хорошо пристрелянном противником пространстве. В итоге атака БТ под Фуэнтес де Эбро закончилась полным провалом. Полк потерял 19 танков из 43[1400]. Разгром полка деморализующе подействовал на республиканцев, которые очень надеялись на танки. Помимо общего головотяпства командования (включая и советских военных советников), важная причина провала — отсутствие энтузиазма у пехоты. Ни старые арагонские бойцы, ни коммунисты Листера, ни тем более недавно призванные солдаты регулярных бригад не хотели бежать на хорошо подготовленные к обороне позиции. У республиканцев в этой операции было все: и танки, и патроны, и снаряды, и иностранные советники. А вот люди уже потеряли энтузиазм. И это важно понимать тем авторам, которые видят причину поражения Республики только в техническом превосходстве противника и ослаблении советских поставок.

В октябре 1937 г. Восточный (Арагонский) фронт подвергся полной реорганизации. Бригады, оставшиеся под командованием анархистов, были сведены в 10-й корпус, а остальные серьезно «вычищены». Были ликвидированы остатки милиционной системы. Как показали последующие события, это привело к дальнейшему ослаблению боеспособности фронта.

 

 


1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | 27 | 28 | 29 | 30 | 31 | 32 | 33 | 34 | 35 | 36 | 37 | 38 | 39 | 40 | 41 | 42 | 43 | 44 | 45 | 46 | 47 | 48 | 49 | 50 |

Поиск по сайту:



Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Студалл.Орг (0.008 сек.)